Коко Шанель. Я сама — мода - Марли Мишель

Стравинский проигнорировал его слова. Очевидно, под влиянием музыки, он продолжал:

— Я, конечно, мог бы ее зарезать.

Он снова уставился в стакан, словно надеясь разглядеть там ответ.

— Друг мой, я понимаю, для тебя это трагедия. Но ты не на сцене, не забывай об этом.

— Интересно, какой длины должно быть лезвие ножа, чтобы можно было зарезать человека?

— Игорь, я прошу тебя! Прекрати! Ты сошел с ума?! Ты сейчас говоришь о живом человеке, о женщине! Это тебе не театр. Кровь человека гораздо неприятнее, чем та смесь глицерина, желатина и фуксина, которую используют в спектаклях.

Стравинский на секунду задумался.

— Хорошо, обойдемся без крови. Я ее задушу, — спокойно сказал он и одним глотком осушил свой стакан.

«Боже мой, да он не шутит!» — вдруг с ужасом понял Дягилев.

Глава шестая

Ментона, как оказалось, была далеко не лучшей идеей. Выбранный Габриэль отель «Ривьера-Палас», весьма живописный, тесно прижавшийся к скале, чем-то напоминал средневековую крепость, но при этом имел роскошный сад и великолепные террасы с пальмами и лимонными деревьями в огромных глиняных горшках. Однако сумрак, царивший повсюду в этом отеле, куда больше подходил какому-нибудь замку в Шотландии и никак не вязался в представлении Габриэль с жизнерадостностью солнечного Лазурного берега и той легкостью, которой она наслаждалась рядом с Дмитрием. Отчасти атмосфера уныния создавалась здесь и постояльцами — многочисленными гостями из Северной Европы, облюбовавшими это место из-за его особенно мягкого климата в надежде излечиться от испанки, туберкулеза и ревматизма.

Болезнь будто витала в воздухе: днем Габриэль никуда не могла деться от этого тягостного ощущения, а по ночам ее мучили кошмары. Часто она засыпала только под утро и потом до обеда не могла встать с постели. Дмитрий не жаловался, он рано вставал, шел играть в гольф или бродил где-то у моря, а потом рассказывал ей, как наблюдал за рыбаками или за каким-нибудь шумным итальянским семейством на пляже.

То, что они не все время проводили вместе, огорчало Габриэль — она не так представляла себе совместный отпуск. Плохо, что ему приходится мириться с таким распорядком дня из-за того, что она не может нормально спать.

— Пока что наша поездка складывается не слишком удачно, верно? — как-то спросила Габриэль, когда они сидели за легким обедом на террасе отеля. Отсюда было видно море, сверкающее в лучах неожиданно теплого весеннего солнца, словно огромный сапфир. — Я очень хочу сделать тебя счастливым, но, боюсь, пока не очень получается.

Засмеявшись, он сжал ее руку в своей.

— Неправда, Коко, ты делаешь меня счастливым. И я до глубины души тронут тем, что на свете есть человек, которому небезразлично мое счастье.

— Мадам!

К их столу подошел посыльный.

— Мадемуазель, — исправила она автоматически. Только секунду спустя она вспомнила, что поселилась здесь по другим именем. Чтобы остаться инкогнито, она назвала фамилию своей матери, Эжени Деволь. Ведь сейчас она была не только модельером, известным на весь Париж, но и спутницей великого князя Романова и поэтому привлекла бы гораздо больше внимания, чем просто молодая работница шляпного магазина Коко Шанель.

— Прошу прощения, мадемуазель. Я подумал… — Молодой человек был явно сконфужен, искренне досадуя на свою ошибку. — Вам звонят из Парижа. Сказали, что это срочно.

Дмитрий вопросительно поднял брови.

— Неприятности на работе?

— А вы знаете, кто звонит? — спросила Габриэль, вставая из-за стола.

— Да, мадам… простите, мадемуазель. Леклерк, месье Жозеф Леклерк.

— Неприятности дома, — со вздохом сказала она.

Она жестом остановила Дмитрия, собиравшегося проводить ее к телефонному аппарату.

— Что случилось? — спросила Габриэль вместо приветствия, едва поднеся телефонную трубку к уху.

В ответ сначала что-то зашипело, а затем откуда-то издалека донесся знакомый голос Жозефа:

— Простите, что беспокою вас, мадемуазель. Но месье Дягилев очень просил сообщить вам это как можно скорее.

— Сергей Дягилев? — Габриэль опустилась на узкую скамью телефонной кабины. В ее голове роились самые разные мысли, но ни одна из них не объясняла подобную срочность. — В чем дело? С ним все в порядке?

— Думаю, да, мадемуазель. Месье Дягилев прислал телеграмму, а затем позвонил по телефону, — докладывал верный слуга. В трубке снова послышался какой-то шум. — Я прочту вам телеграмму. — Жозеф откашлялся. — «Не приезжай в Мадрид. Точка. Стравинский хочет тебя убить».

В первую секунду она подумала, что ослышалась.

— Что вы сказали? Убить?..

— Месье Дягилев повторил то же самое по телефону. Но я успокоил его, я сказал, что вы и не собирались ехать в Мадрид. Я сказал, что у вас другие планы. Надеюсь, я все правильно сделал.

— Да, Жозеф, все правильно.

Она нервно теребила дужку солнечных очков, которые сняла, проходя по полутемному вестибюлю.

С момента отъезда Стравинского прошло уже столько времени — пора догадаться, что она не приедет. Неужели он настолько обезумел, что угрожает ей убийством из-за нарушенного обещания? Или он узнал про Дмитрия? В Париже многие видели их вдвоем, и, вполне возможно, сплетни добрались и до Мадрида. Так или иначе, Габриэль не верилось в серьезность его угроз.

— Если месье Дягилев снова позвонит, скажите ему, пусть не волнуется, у меня все прекрасно. И еще передайте ему, что я вообще не собиралась приезжать в Мадрид.

— Разумеется, мадемуазель, как скажете. Но… — Жозеф замялся, а затем добавил, понизив голосит-Прошу вас, будьте осторожны.

Ну конечно! — Ее наигранный смех прозвучал неестественно громко. — Что-то еще, Жозеф?

— Месье Дягилев упомянул еще какую-то анонимную телеграмму. Ее отправили месье Стравинскому в Мадрид из Восьмого округа. Там было написано, что мадемуазель… — Жозеф снова откашлялся. — Что мадемуазель теперь предпочитает великих князей.

Мися! Только она могла отправить такую телеграмму. Габриэль не знала никого, кто с большим удовольствием изображал бы из себя перст судьбы, чем Мися. Вот змея!

— Спасибо, Жозеф, — проговорила она после долгой паузы, во время которой она пыталась совладать с обуревавшими ее чувствами. — Как там собаки?

— Превосходно, мадемуазель. У нас все в порядке. Вам стоит знать, мадемуазель, что пару дней назад звонил месье Стравинский. Это был междугородний звонок из Мадрида. Они долго разговаривали с мадам Стравинской. Такого раньше не случалось, поэтому я решил вам рассказать.

Он выпытывал подробности у жены, догадалась Габриэль, а вслух сказала:

— Хорошо, спасибо. Передайте, пожалуйста, привет мадам Стравинской. И Марии. До свиданья, Жозеф.

Положив трубку, она еще некоторое время сидела в кабине, в оцепенении глядя на телефонный аппарат. В конце концов она встала, открыла дверь кабины и велела служащей соединить ее с Парижем.

— Мися все отрицает.

Габриэль откинулась на спинку плетеного кресла, вертя в руках незажженную сигарету. Пока она говорила по телефону, Дмитрий перешел с обеденной террасы в уютный уголок для отдыха в саду, где и ждал ее возвращения.

— Она возмущена, что я заподозрила ее в этом, и не желает больше со мной разговаривать. Никогда. Полагаю, до конца нашего отпуска так и будет. — Она улыбнулась про себя. — Но когда я вернусь в Париж, все наладится.

— Ты думаешь, Стравинский говорит серьезно?

Дмитрий чиркнул спичкой и, наклонившись к Габриэль, зажег ее сигарету.

Габриэль глубоко затянулась. Выдыхая дым маленькими колечками, она отрешенно наблюдала, как теплый весенний бриз уносит их в небо. Наконец, она посмотрела на Дмитрия.

— Может быть, да. Может, нет. Честно говоря, я не знаю. Игорь Стравинский собственник по натуре. Он может быть агрессивным и властным. Но он великий композитор. Разве может музыкант кого-то убить? Мне кажется, музыканту слишком важны его руки, чтобы он мог совершить ими убийство.