Коко Шанель. Я сама — мода - Марли Мишель

Моя прабабка… С какой непринужденностью он говорит о русской императорской семье. Что она могла рассказать ему в ответ? О своей прабабке, которая, как и мать, тоже была прачкой? Никогда еще пропасть между ними не осознавалась ею так явственно, так очевидно и беспощадно, как в этот момент. Место, где они стояли, собор, построенный его семьей, все это великолепие вокруг было его жизнью — и это гораздо серьезнее, чем легкие светские беседы за бокалом шампанского в номере отеля «Ривьера-Палас». Но странным образом именно сейчас Габриэль чувствовала себя гораздо ближе к нему, чем раньше. Она взглянула на красивую белую часовню в отдалении, о которой говорил Дмитрий. Однако яркий, нарядный фасад Николаевского собора так и притягивал взгляд. Еще никогда в жизни Габриэль не видела такого богатства красок и декора. Чего стоила одна только резьба на огромных деревянных дверях — она могла бы разглядывать их целую вечность! Внутри Габриэль пришлось даже сначала зажмурить глаза — золото икон и солнечные лучи, проникавшие сюда через витражи, заливали все вокруг ослепительным светом. В небольшом помещении при входе за столом сидела старушка, одетая как русская крестьянка и продающая православную церковную утварь.

— Bonjour, — поздоровался Дмитрий, а затем добавил по-русски: — Добрый день.

Старушка подняла глаза и застыла, глядя на Дмитрия. Стул заскрипел, когда она отодвинула его неловким движением, и в следующую секунду женщина уже стояла на коленях на черно-белом мраморном полу у ног Дмитрия. Старческими пальцами она схватила его штанину, пытаясь поцеловать ткань.

— Матушка… — произнес Дмитрий по-русски. За этим последовал поток слов, который Габриэль, разумеется, не поняла. К счастью, своим красноречием ее спутнику все же удалось добиться того, что женщина отпустила его брюки и так же на коленях отодвинулась обратно к своему стулу.

— Русский царь по традиции всегда очень тесно связан с православной церковью, — прошептал Дмитрий. — Гораздо больше, чем, скажем, король Англии, который является главой англиканской церкви. Больше, чем немецкий кайзер или Габсбурги, и уж конечно, больше, чем Наполеон Бонапарт. Поэтому верующие и относятся к членам моей семьи с таким почтением.

Габриэль кивнула. Она была тронута, даже поражена увиденным. Она неоднократно наблюдала, как живущие во Франции русские реагировали на появление своего великого князя. Даже манекенщицы в ее ателье вряд ли смогли бы привыкнуть к его визитам. Но такого поклонения она еще ни разу не видела.

— Пойдем, — сказал Дмитрий, ласково подталкивая Габриэль вперед.

Внутри храм изумлял не меньше, чем снаружи. Габриэль вспомнила строгую монастырскую церковь в Обазине и, конечно, грандиозный собор Парижской Богоматери, хотя он и отдаленно не напоминал то, что она увидела здесь. Почти вся стена напротив входа была увешана золотыми иконами, а в центре посреди икон располагалась богато украшенная дверь. Перед ними на постаментах стояли распятия. Кресты тут были необычной формы: их основание наверху разделяла не одна, а две перекладины, а третья крепилась в нижней части. Повсюду горели свечи, ярко освещая полутемное помещение. Габриэль с удивлением отметила, что в храме нет алтаря. Она осмотрелась, но не нашла жертвенника. Не было тут и исповедален. У дальней стены стояла небольшая скамейка, больше присесть было негде. Неф, похоже, был построен согласно традиционным канонам, но его боковые части были короче, так что помещение казалось квадратным.

Краем глаза Габриэль заметила, как Дмитрий перекрестился. Он легко коснулся пальцами лба, потом живота, сначала правого, а затем левого плеча. Совсем не та последовательность, к которой она привыкла.

Дмитрий заметил ее удивленный взгляд.

— У нас в церкви много своих особенностей, — прошептал он, приложив руку к сердцу. — Видишь, алтарь с жертвенником отделены от верующих иконами, расположенными в определенной последовательности, — пояснил он, указывая на величественную стену с картинами. — Это называется иконостас. Стоя в зале, ты слышишь каждое слово евхаристии, но при этом не видишь священника. Это как бы олицетворение того, что без связи с Христом невозможно приблизиться к Богу.

Этой особенности православной литургии она не поняла, но не стала уточнять. Вместо этого она спросила:

— А где молятся верующие?

— Там, где мы сейчас стоим, — улыбнулся он. — У нас молятся стоя.

Габриэль вспомнила свое бесконечное стояние в ожидании исповеди, долгие часы, проведенные на коленях во время мессы. Ну что ж, разглядывать яркие картины иконостаса все-таки отраднее, чем плиты монастырского пола. Сама того не замечая, она и здесь искала глазами что-нибудь, связанное с числом «пять».

Губы Дмитрия нежно коснулись ее губ, прогнав воспоминания о прошлом.

— Ты снова где-то витаешь, — с ласковой улыбкой сказал он.

— Советую тебе быть осторожнее, — весело улыбнулась она в ответ. — Я католичка, для меня поцелуй в таком месте все равно что обещание.

Он долго молчал, а потом тихо ответил, глядя ей прямо в глаза:

— Я знаю. В этом православная церковь мало чем отличается от католической.

На мгновение она утонула в его взгляде, поддавшись сладостному соблазну представить себе их вместе. Быть может, когда-нибудь они могли бы пожениться. Он — настоящий принц, мечта любой девушки. Несмотря на всю свою независимость и успех кутюрье, в глубине души Габриэль ни за что не хотела бы до конца жизни оставаться для мужчины лишь прекрасной куртизанкой, как она это называла. Она хотела бы быть женой. Отчаянное стремление к признанию в обществе не отпускало ее.

Но голос разума вернул ее с небес на землю. Факты остаются фактами, а все остальное — не более чем иллюзия. Что бы ни говорил Дмитрий, она пока сама не знает, что ей нужно. Во всяком случае, пока. Смерть Боя разрушила какие-то глубинные основы ее души, все ее чувства до сих пор были в смятении. Разве для счастливого совместного будущего достаточно лишь одной симпатии? Достаточно ли только доверять мужчине, пусть даже доверять всем сердцем? Если бы она знала… Тогда наверняка чувствовала бы себя гораздо спокойнее.

Они еще некоторое время побыли в соборе. Габриель впитывала эту новую для нее византийскую атмосферу, разглядывала сверкающие иконы. Дмитрий купил у старушки при входе несколько свечей, и они зажгли их и поставили в специальный подсвечник перед иконостасом. Оба молчали, глядя на мерцающее пламя свечей, погрузившись каждый в свои мысли.

Габриэль чувствовала, как ее завораживает магия этого незнакомого мира. Перед ее мысленным взором золотой орнамент купола словно оживал, трансформировался, превращаясь в вышивку на туниках, пиджаках и меховых пальто. Внутреннее убранство храма будило фантазию, ее творческий талант вспыхнул, как свеча, освещавшая евангелиста Марка со львом, его иконо-графическим атрибутом и ее знаком Зодиака.

Покидая храм, Дмитрий снова перекрестился, и Габриэль сделала то же самое по католическому канону.

Когда, держась за руки и греясь в лучах ласкового солнца, они шли обратно к автомобилю, Дмитрий вдруг предложил:

— Что, если нам сегодня поужинать у «Сиро» в Монте-Карло? Что скажешь?

Габриэль удивленно подняла глаза.

— Ты не боишься, что в таком фешенебельном ресторане мы привлечем слишком много внимания? Тебя там точно узнает каждый — и, возможно, меня тоже.

— Ну и что? — беспечно ответил он. — Играть в прятки все равно уже слишком поздно, тебе не кажется? — Он снова поцеловал ее. — Давай насладимся этим временем, Коко. Ну а если мы тем самым предоставим обществу повод для сплетен — что ж, ничего не поделаешь.

Он сказал это с улыбкой, но по его глазам Габриэль поняла, как важно для него то, о чем он просит.

Идея коллекции в славянском стиле приобретала все более отчетливые формы. И хотя до встречи с Эрнестом Бо оставалось уже совсем немного времени, Габриэль была куда больше погружена в размышления о моде, чем об ароматах. А может быть, как раз потому, что назначенный день приближался, она и старалась не думать о нем. Волнуясь, как юная девушка перед первым свиданием, Габриэль решила отвлечься работой, вместо того чтобы бесконечно гадать, сбудется ли наконец ее мечта об «Оде Шанель» или нет.