Анатолий Чупринский - Маленькие повести о великих художниках
Чуть позже Игрец чуть не подрался с Блажной. Мальчик увидел картину «Царевна-Несмеяна», сходу понял сюжет и, оценив по достоинству, решил включиться в соревнование.
Как только бедный мальчик не пытался рассмешить Царевну! Какие только рожи не корчил! На руках ходил! Петухом кричал! Собакой лаял! Все бестолку!
Умаявшись, он подошел к Блажной и нагло заявил, будто «Несмеяна» слегка улыбнулась ему. И даже подмигнула левым глазом.
— Брешешь! — огрызнулась Блажная.
— Вот те крест! — вскинулся Игрец.
— Тода сажай ее на медведя сваво и скачи… как Царевич!
Упоминание о любимом медведе сильно обидело Игреца. Он бросился на Блажную с кулаками. Разнял дерущихся, как обычно, самый рассудительный Рожамята. Растащил обоих по углам и пригрозил, что в следующий раз примет решительные меры.
Конфликтующие мгновенно примирились и вернулись к прежним занятиям. Блажная проживалась перед «Царевнами подземного царства». Игрец выводил из оцепенения грустную «Несмеяну». Чечотка пристроилась возле «Аленушки» и беседовала с ней вполголоса с чем-то своем, сокровенном, девичьем.
Сам Рожамята присел на скамью напротив «Витязя на распутье». О чем-то думал, кивал головой, хмурился. Видимо, попал в аналогичную ситуацию, что и сам Витязь.
К концу дня лохматые уже окончательно освоились в Тереме. Комнат, спален, коридоров было огромное количество, потому каждый нашел укромный уголок, любимое место. Если сталкивались в коридоре или в прихожей, радостно приветствовали друг друга дикими криками и тут же разбегались.
Писательница Слюнкина завела Рожамяту в маленькую комнату. Уселась за письменный столик и раскрыла толстую тетрадь.
— У меня к тебе важное дело! — строго сказала она.
Рожамята смотрел в окно, за которым ничего, кроме сплошной зелени сада и видно не было.
— Ты должен рассказать о вас! — сказала Мария и приготовилась записывать. Год назад она окончила модные курсы стенографии и теперь не упускала случая практиковаться.
— Об чем молвить-та? — не оборачиваясь, спросил Рожамята.
— О вас. Обо всех вас. О вашей жизни. Самое главное, самое важное. Понимаешь? — втолковывала писательница.
Рожамята едва заметно кивал.
— Представь себе… Тебя услышат сразу много-много людей. Они должны о вас узнать. Понять вас.
Рожамята повернул голову, бросил взгляд на сосредоточенную Марию и едва заметно усмехнулся.
— Что бы ты сказал им? Самое главное! — настаивала Мария.
Рожамята долго молчал, смотрел в сад. Будто и впрямь видел там множество людей, ожидающих его речи. Потом он начал глухим голосом. Сначала неуверенно. Потом все громче.
— Не забывай нас, братья! Нам тяжко жилося, но мы не плакали. Слез на людях не казали. Мы сами веселилися, как умели. И других радовали. С чистым сердцем, от открытой души… Не забывай нас, братья! Мы по зернышку, по капельки, по крохам малым собирали людишек своих. Богом меченых, в коих искра есть — людям радость несть. Берегли мы их от стужи лютой, от глаза злобного, от дурака завистного, от злодея богатого… Да не уберегли, видать, не сумели. И настал для нас черный день, как ночь. Стали нас сживать недруги со свету… Мало нас теперя осталося… Може, мы и есть — самые распоследния… Не забывай нас, братья! Мы вам радость одарить возмечтали… Не забывай!
Писательница Слюнкина сосредоточенно записывала. Даже кончик языка прикусила от напряжения.
Когда подняла голову, Рожамяты в комнате уже не было. Он тихо и незаметно вышел. Лохматые все поголовно умели бесшумно и незаметно передвигаться.
Мария вздохнула и начала перечитывать записанное. По ходу делала исправления. Стенографические крючки и закорючки требуют повышенного внимания и сосредоточенности.
В последний день «гостевания» лохматых в Тереме Васнецов совершил непростительную, роковую ошибку, за которую казнил себя потом долгие годы. Он ушел ночевать в свою старую квартиру. В Тереме остался только Митрич. Но старик обычно спал таким богатырским, беспробудным сном, что ничего не слышал. И разумеется, ничего видеть не мог. А если бы…
Если бы Виктор Михайлович, скажем, притаившись где-нибудь за дверью свой мастерской, послушал и хотя одним глазом подсмотрел… Он стал бы свидетелем событий… фантастических!
Была глубокая тихая ночь. Сквозь многочисленные окна и оконца по всему дому разливался ровный лунный свет. Кроме богатырского храпа Митрича, волнами доносившегося из каморки под лестницей, ничто не нарушало покоя и тишины сказочного Терема.
Не спал только один человек, Рожамята. Он бесцельно бродил по коридорам и комнатам. Наконец сел на лавку в центре гостиной и замер. Тихо скрипнула дверь одной из спален, на пороге появилась Блажная с распущенными волосами.
— Поджидаешь? — тихо спросила она.
Рожамята не ответил, даже не пошевелился.
— Не бери в башку-та, я не шпионичаю… Любопытство одолело, чем она тя так-та приворожила?
— Уйди… Один быть желаю, — пробормотал Рожамята.
— Вот уж истина — сиплому не аукнетца! Даже видеть мя не желаш… — горько усмехнулась Блажная. — И на том спасибо. Я-та ради тебя, глаз твоих, мужа законного бросила, все оставила — дом, родителев, имя свое позабыла, а ты… Глядеть-та в мою сторону забываш… Хоть ба раз приласкал.
— Сердцу-та не прикажешь. — глухо пробормотал Рожамята.
— То-то и оно… — как эхо отозвалась Блажная. — Я свому тожа приказать не смею.
Она подошла к лавке, осторожно присела рядом.
— Ладна. Ты скажи, чево с нами дальше-та будет?
— Не ведаю. — покачал головой Рожамята. — Думать надобно.
Некоторое время оба молчали. Тишину нарушали только заливистые рулады сторожа Митрича.
Блажная вздохнула, поднялась со скамьи.
— Ладна… поджидай… Скоро явитца.
— Почем ты-та знаш?
— Слышу…
Рожамята поднял голову, прислушался.
— Брешешь ты… Тишина окрест.
— Я не ухом слышу-та… сердцем!
Блажная повернулась и ушла в спальню. Тихо скрипнула дверь. Рожамята еще долго сидел на лавке, напряженно о чем-то думал.
Услышав шаги по коридору, быстро поднялся, пригладил волосы, одернул рубаху, но остался стоять на месте.
Распахнулась дверь, в Тереме возникла писательница Слюнкина. С большим чемоданом в одной руке, сумочкой и баулом в другой. Она тяжело дышала. Поставив чемодан на пол, сумочку и баул пристроив рядом, медленно подошла к Рожамяте почти вплотную.
— Вот! — тихо сказала она, переведя дыхание. — Я так решила. И все. Плевать на условности. Пусть говорят, что хотят. Пойду с тобой. Куда ты, туда и я.
