Анатолий Чупринский - Маленькие повести о великих художниках
— Надо же! Никогда бы не подумала! — хмыкнула писательница.
— И долго вы так, под землей? — спросил Виктор Михайлович.
— Никто не знат. Може, год… Може, Бог ведат. — был ответ.
— Питались чем? — поинтересовался практичный Митрич.
— Крота ловили. Живьем глотали. — огрызнулась Блажная.
— Тьфу! Будь ты неладна! — возмутилась Чечотка. — Пошто ты людей пугаш? Еще подумат чего… Дура, прости Господи! Не подумай чего, дедушка. Припасы были. Были, да все вышли. Мы уж удумали все, конец пришел… Ты не слухай ее, нелюдимка она. Норовит всяк раз каку гадость сказать. Уродилась така, ничего не поделаш…
— По чужим подвалам ради смеха шастаете? — спросила Мария.
— Гонение нашенского брата! — вздохнув, подтвердил Рожамята. И покачал головой. — Ох, гоняют! Батогами бьют, да плетьми. Напереди тычки, назади оплеухи. Со свету сжить живьем хотят.
— Какие страсти! — опять усмехнулась Слюнкина, явственно подчеркивая, что не верит ни единому слову.
— Медведя маво в чисто поле, ох, и выгнали! — пожаловался маленький Игрец. — Да собаками… Пропадет медведь… Он ручной совсем. К жизни дикой-та неприученнай…
Виктор Михайлович взял под руку Митрича, отвел в сторону.
— Давай в кладовку. Надо гостей попотчевать как подобает. Выставляй все, не скупись.
Митрич кивнул и заковылял к двери. Но дорогу ему перегородил Рожамята. Он выразительно поигрывал топором.
— Далеко ль собрался, боярин? — с угрозой спросил он.
— На кухню. Вас покормить. Как никак гости…
— Сладко поешь, боярин! Мягко стелешь…
— Не верь яму, Рожамята! — выкрикнул маленький Игрец. — За подмогой посылат, слепому видать. Повяжут нас как запрошлый раз!
Виктор Михайлович вышел на середину коридора и громко хлопнул в ладоши. Лохматые вздрогнули, замерли.
— Друзья мои! — начал Васнецов доброжелательным тоном.
— Недоброе затеват, зуб даю! — не унимался Игрец.
— Ох, пропали мы! Ох, пропали зря! — поддакнула Блажная.
— Друзья мои! — повысил голос Виктор Михайлович. — Вы ведь, наверняка, голодные, как волки. Приглашаю вас отобедать с нами!
Лохматые собрались в кучу, начали оживленно что-то обсуждать. Говорили вполголоса, слов не разобрать. Толкались, пихались.
Потом вперед выступил Рожамята. Кашлянул в кулак.
— Чего замен потребуешь, боярин? — спросил он.
— Ни-че-го! Споете, спляшите, если захотите. По рукам?
Лохматые опять сбились в кучу, опять долго перешептывались.
Чуть было не испортила «всю обедню» писательница Слюнкина. Она неожиданно выступила из своего угла, швырнула, (зачем-то?!), на пол зонтик и уперла руки в боки.
— Виктор! Ты как знаешь, мне эта комедия уже осточертела! Сам, если хочешь, валяй дурака, из меня идиотку делать не надо!
Заступился за Виктора Михайловича, как ни странно, Рожамята. Он вышел из группы лохматых и, улыбаясь, подошел к Марии.
— Погоди, боярыня! Ты не гневайса, слишком шибка-та! Молвишь так, ажно в ушах трещит!
— Ты… самородок! Вот ему… — Слюнкина указала пальцем на Васнецова, — … можешь болтать, что угодно! Он поверит! Во что угодно поверит. В леших, домовых… У него профессия такая.
— Зачем… Сама-Родок? — обиделся Рожамята. — У мя и тятенька и маменька есть. Оба здравствуют. Хошь, пупок покажу?
Мария Слюнкина дернула плечом и решительно направилась к двери в сад. Рожамята незамедлительно последовал за ней.
— Зачем Сама-Родок? Рожамята мя звать. Сызмальства.
Как-то так получилось, Слюнкина и Рожамята отошли в сторону и уже у двери в сад продолжали пререкаться.
К Виктору Михайловичу, очевидно, набравшись духу, спрятав за спиной топор, осторожно приблизился маленький, щуплый.
— Боярин! У вас сичас чево на дворе? — хитро спросил Игрец.
— У нас!? У нас… лето. — ответил Васнецов.
«А у вас?» — чуть не вырвалось у него.
— Не пойму я тя, боярин. Глаз вродя умный, сам юродивого ломаш. Снеги посередь лета разве быват?
Беседуя таким образом, Игрец и Виктор Михайлович во все глаза рассматривали друг друга. Васнецов убедился, что Игрец совсем молоденький, почти мальчик. Игрец утвердился во мнении, что хозяин глубокий старик. Но оба остались довольны.
В другом конце коридора Рожамята и Слюнкина продолжали свой «тет-а-тет». Рожамята, как и каждый нормальный мужчина, норовил подкрепить свои доводы руками. Слюнкина строго одергивала.
— Руки! Убери руки, я сказала! Мужлан! Неандерталец! Привык там… со своими. Чего вылупился?
— Така красива, а бранишса. Нешто хорошо?
— Ох, ох, ох…
— Красива. — подтвердил Рожамята. — Ажно в глазах рябит.
— Тоже мне, дремучий-дремучий, а разбирается.
— И глаза… Глаза-та, словно синь вода!
— Ты мне зубов не заговаривай! Все вы на одну колодку. Сначала глаза, потом… знаю я вас.
— Как тя звать-та, красна-девица?
— Мария мя звать. Мария. Запомнил?
— Не глухой поди.
Виктор Михайлович подошел к Рожамяте, похлопал его по плечу. Тот и не заметил этого. По-прежнему улыбаясь, смотрел на Марию. Во все глаза. Слюнкина, вскинув голову, смотрела в сад. Васнецов еще раз похлопал Рожамяту по плечу. Тот очнулся.
— А!? Чего!? — вздрогнул он. — А-а… ты… боярин.
— У меня к тебе просьба, попроси своих друзей… Пусть споют что-нибудь… Что-нибудь свое.
— Весело али печально? — уточнил Рожамята.
— Уж лучше повеселее.
— Эй, Чечотка! Игрец! Ну-кась, сюда! — повысил голос Рожамята.
Из другого угла к ним осторожно подошли Игрец и Чечотка. Оба с некоторым испугом смотрели на писательницу Слюнкину.
— Спойтя-как частушку каку!
— В животе маковой росинки нету, а ты частушку.
— Препиратца вздумаш!? — возвысил голос Рожамята.
Игрец и Чечотка встали рядом и, выпучив глаза, заорали какими-то дурными голосами:
Еще где жа эта видана, еще где жа эта слыхана,
Чтоба курочка бычка родила, поросеночек яичко снес!
Чтоб по небу-та медведь летел!
Чтоб летел, да и хвостом вертел!
Чтоб слепой-та подсматривал, чтоб глухой-та подслушивал!
Чтоб немой караул закричал, а безногий на пожар побежал!
Игрец и Чечотка смолкли так же неожиданно, как и начали.
— Как, боярин? Нравитца?
— Очень. — улыбнулся Васнецов. — Спасибо. Большое спасибо.
— Спасибом сыт не будешь. — проворчал Игрец. — Сам угощение сулил, а сам…
— Ты у мя… накушаешса… березовой каши! До отвалу! — яростно зашипел Рожамята. И даже двинулся на него.
— А-а-а! — вдруг диким голосом заорал Игрец, указывая пальцем на Слюнкину. — Пожар у е-ея! Гори-ит! Воды давайтя! Воды-ы!!!
