Эудженио Корти - Немногие возвратившиеся
Когда мы увеличили скорость, циркуляция крови усилилась и стало немного легче. Наши шлемы были покрыты ледяными корками. Немногочисленные лошади с натугой тащили перегруженные сани, из их ноздрей с шумом вырывались струи белого пара.
Мы шли очень быстро, причем на протяжении всего пути не снижали темп. В нормальных условиях мы бы не смогли выдержать такой скорости больше нескольких часов. Но условия были слишком далеки от нормальных, и этот переход длился два дня и три ночи.
* * *
На перекрестке мы увидели несколько изрешеченных пулями русских грузовиков. Вокруг них лежали трупы. Оказалось, что русские, чувствуя себя в полной безопасности, подвозили оружие и боеприпасы своим частям в Арбузов. Неожиданно им перерезали дорогу немецкие танки. Ни один русский солдат не уцелел в этой бойне. Спаслись лишь два водителя-итальянца, на которых была русская форма. Те, кто смог с ними поговорить, впоследствии рассказывали, что эти ребята незадолго до случившегося попали в плен и немедленно были зачислены в ряды вражеской армии. Такая судьба постигла многих водителей и других специалистов. С ними неплохо обращались, им даже пообещали, что отправят на родину сразу после окончания войны. Большевистская армия большей частью состояла из совершенно невежественных людей, поэтому ей были остро необходимы мастера.
* * *
Медленно светало. Наступало утро 25 декабря.
Всюду, насколько хватало глаз, тянулись бесконечные белые равнины. В некоторых местах их перерезали темные полоски засохшей травы.
На протяжении всего марша я старался держаться во главе итальянской колонны поблизости от саней консула Вианини. Я старался смотреть на сани, на тянущих их животных или на людей, которые шли рядом. Окружающие нас поля были такими огромными, что подавляли своими гигантскими размерами. Дорога плавно пошла вверх, и через некоторое время мы оказались на небольшой возвышенности. Впереди я видел нескончаемую белую линию немецкой колонны. А позади меня растянулась итальянская колонна. Она была черного цвета и казалась еще длиннее.
Я не мог не думать о том, как много итальянцев втянуто в эти трагические события. Одни уже умерли, другие как раз в эти мгновения умирали на обочине дороги, третьи пока еще шли.
Пять или шесть немецких танков ехали сбоку, оставляя на снегу широкий след гусениц.
Время шло, мы двигались по-прежнему очень быстро. Пошел мелкий липкий снег.
Мы вошли в деревню, состоявшую из бедных, крытых соломой лачуг. Большинство солдат покинули колонну и разбежались по деревне в поисках пищи. Видимо, где-то неподалеку уцелел курятник, потому что вскоре я увидел несколько живых, трепыхающихся кур, свисающих с плеч изголодавшихся парней. Все равно приготовить еду не было возможности, но бросить ее не хватало сил. На снегу лежал цветастый женский фартук. Это навело меня на мысль, что побывавшие здесь перед нами немцы уже успели совершить какую-то гнусность.
Я тоже решил поискать что-нибудь съестное. Вытащив пистолет, я направился к ближайшей хижине, перед которой бегал тощий, насмерть перепуганный теленок. Комнаты были пустыми. Кто знает, куда подевались их обитатели... Я обыскал все, но нашел только несколько сырых картофелин. За неимением лучшего я положил их в карман и вышел.
Мокрый снег не прекращался. Он шел уже несколько часов.
В конце деревни мы должны были перейти через деревянный мост, изогнувшийся над широкой, затянутой льдом речкой. Под ним на льду догорал немецкий грузовик, окруженный горящими лужами бензина и воды. Здесь немцы совершили отвратительное преступление. Этот грузовик подбили партизаны. Отстреливаясь, они засели в доме, но их сумели окружить и взять живыми. Партизан было шесть или семь человек. Немцы бросили их в горящий бензин. Очевидцы рассказывали, что живые факелы какое-то время бегали отчаянно крича, затем стали срывать с себя горящие одежды и бросаться в оттаявшие от пламени лужицы воды. Там они умирали в страшных мучениях. Я не видел этих трупов. Но зато я видел другие обнаженные трупы, тоже лежащие на льду, уже покрытые слоем снега. Мне кажется, это были русские, не так давно убитые немцами, уж не знаю как.
* * *
В те дни мы стали свидетелями многочисленных проявлений варварства немцев (наверное, правильнее сказать - нацистов). Итальянский солдат, который однажды зашел вместе с немцем в избу в Арбузове, рассказал мне следующее.
В доме были только женщины самого разного возраста и дети. Они в ужасе прятались в углу. Немец выбрал самую симпатичную девушку, оставил ее в доме, остальных вывел на улицу и тут же за дверью пристрелил всех, включая детей. Затем он вернулся в избу, бросил девушку на постель и изнасиловал ее. Удовлетворенный, он предложил итальянцу последовать его примеру, но тот отказался. Единственное, чего он хотел, - немного погреться в теплом доме.
Затем немец заставил девушку приготовить ему еду, после чего уложил ее рядом с собой в постель и вынудил всю ночь лежать рядом с собой. Он еще трижды насиловал ее. Утром он вывел ее на мороз и пристрелил.
Сколько раз мы вынуждены были молча сносить откровенное скотство наших союзников! А впереди нас ожидало лишь худшее. Немцы выпрягали лошадей из саней, нагруженных ранеными итальянцами, и впрягали в свои сани.
Наши солдаты ничего не могли сделать, поскольку не были вооружены.
Должен заметить, что немцы творили все свои безобразия абсолютно спокойно и невозмутимо, словно это их привычная, повседневная работа и они имели на нее полное право.
Теперь несколько слов о русских. Несомненно, они были склонны к крайностям. Да и как им быть другими, если они находились под постоянным воздействием коммунистической идеологии, подстрекавшей к ненависти? В общем-то они были не менее убийцами, чем немцы. Впоследствии мы много раз обсуждали все, что нам пришлось пережить, и сошлись в этом мнении. Нашу правоту подтверждает тот факт, что только 20 процентам итальянцев, попавших в плен к русским, удалось выжить и вернуться домой{11}.
* * *
Марш продолжался. На обочине дороги попадались брошенные русские танки. Немцы с удовольствием фотографировали друг друга на их фоне.
Я как-то незаметно съел шесть или семь сырых картофелин. Совсем неплохо! Шедший рядом офицер спросил, что я ем. Я отдал ему оставшиеся корнеплоды. Консул Вианини счел весьма забавным то, с каким аппетитом мы поглощаем сырую картошку.
Должен признаться, что предубеждение, которое я, подобно многим солдатам, всегда испытывал против чернорубашечников из батальонов М, полностью исчезло после того, как я увидел их в бою. Вот и теперь наших генералов нигде не видно, а их консул все время здесь и старается, в меру своих сил, поддерживать порядок среди итальянцев.
