Игорь Виноградский - Улыбнись горам, дружище!
- Ну и кто тут у вас ваш знаменитый доктор Малый, который по блеску глаз повышенную температуру у человека определяет?
Из пухового мешка в углу палатки сверкнули черные глаза, и показался обгорелый нос.
- Ну? Я – доктор Малый. Чего тебе?
- А ну, посмотри мне в глаз, доктор, может у меня грипп начинается, может мне наверх идти нельзя?
Доктор на секунду погрузил свои очи в мои и буркнул:
- Ни черта у тебя нет. А что идти не хочешь – так это естественная реакция на кислородное голодание. Думаешь, нам охота туда переться? За значками идем!
А через пару – тройку дней я встретил казахов уже на спуске. Они неожиданно вынырнули из-за стены скального «жандарма», и вид у них был ужасающий. В сцеплении перепутанных веревок они вели вниз кого-то из своих, видимо, теряющего силы... Но дело было даже не в этом. У них у всех были какие-то абсолютно черные и при этом лоснящиеся лица с прорезями для глаз. Маски мы там все носили, но шерстяные. А эти... Алмаатинцы сделали их себе из черной кожи, из хрома, похоже, пустив на это голенища офицерских сапог. Некоторый резон в этом, конечно, был: в отличие от шерстяной, – эта маска не продувается ветром. Но выглядит просто кошмарно! И понять, кто под ней есть кто, совершенно невозможно... А была в этом какая-то необходимость. Видимо, пришла потом чья-то кляуза в руководство экспедицией, так как я где-то уже в октябре получил из Душанбе письмо – запрос: видел ли я братьев-казахов на горе, и где, и кого именно? Поди их разбери! Мы этих ребят и на поляне, бывало, путали – они для нас все на одно лицо, мы, может, потому им и в футбол «продули», а тут они еще и в масках своих ужасающих!..
Последняя ночевка перед штурмом была очень тяжелой. Надо что-то есть, но на семи километрах над уровнем моря есть ничего не хочется. Даже то, что на шести километрах «срубили» бы в момент – не идет. Кроме сала. Сало «шло» за милую душу! Может быть потому, что оно чужое – друзья-одесситы «откинули». А так – только пить, пить и пить. Спать очень трудно: нос заложен, губы растрескались, воспалены, только задремлешь, – они слипаются, и просыпаешься в кошмаре от удушья. А еще говорят, что на высоте возникает какое-то особое прерывистое дыхание Стокса, может, это оно и было? Но миновала ночь, и мы вышли с первыми лучами солнца. Идем по «пробитой» в насте тропе. Почти каждый – своим темпом. Пока можно не связываться, но наши горные туристы идут в связках. Я не препятствую – им виднее, но сам ни к кому не пристегиваюсь. Командир – я, значит, «своя рука – владыка!»... Наверное, на парней так подействовало пришедшее вечером сообщение: почти из-под самой вершины на нашу сторону «упорхнула» связка – один живой, второй разбился. Разбился наш, ленинградец... Вроде, его случайно на гребне подтолкнул кто-то из иностранцев. А он заскользил по склону и не сразу стал «зарубаться». Ну а когда набрал скорость, – было поздно... Обычная история. Когда появился в продаже коландированный капрон и прочая синтетика, все мы стали себе шить из этих материалов и анораки, и брюки. Ткань легкая, красивая, ветронепродуваемая. Казалось, то, что надо! А потом выяснилось – уж очень она гладкая: чуть поскользнешься на фирне или на льду, – на крутом склоне скорость набираешь мгновенно. А реакция на высоте замедленная, пока сообразишь, пока перевернешься на живот, скорость уже такая, что ледоруб из рук выбивает... Так, похоже, и здесь вышло.
Медленно переступая со ступеньки на ступеньку, вышли на предвершинный гребень. Налево по льду – даже смотреть страшно: отвес – не отвес, но ледовый крутяк, кажется, градусов под 80 и километра полтора по протяженности. Справа тоже склон, но более или менее человеческий. Между ними расстояние – меньше метра. И боковой ветер. Конечно, надо бы привязаться к какой-нибудь связке, но так не хочется... Придержался в одном месте за веревку – и вышел на вершину!
Пик Коммунизма наверху – как перевернутое блюдце, а посередине – скальный выход метров пять в высоту. Скалы разрушенные, и в камнях – тур с запиской. И какое-то металлическое блюдо с литой надписью «ДРУЖБА НАРОДОВ». Все фотографируются, как сумасшедшие, хотя среди профилей окрестных вершин – ни одного знакомого. Просто тоска! Ни тебе родного Эльбруса, ни тебе Ужбы. Положил в карман горсть черных камешков с вершины для подарков внизу и скомандовал: «Валим все вниз!» Чтобы не мешать тем, кто еще идет наверх, пошли другой, нижней тропой. Возле нее лежало тело погибшего, все перебинтованное какой-то блестящей лентой, готовое к транспортировке вниз. Парень, видимо, сначала разбился на скалах, а потом замерз, потому что одну руку его так и не удалось разогнуть, она, перевязанная, так и торчала перпендикулярно к туловищу. К своим палаткам вышли, когда уже совсем стало смеркаться.
Все движения замедленные, даже мысли какие-то вязкие. Снять «кошки» на холодном ветру, перед тем, как нырнуть в палатку, – проблема. Расстегнуть на груди карабин - другая. Стащить с себя обвязку – третья. А надо еще разводить примус, топить воду из снега: не попьешь на такой высоте, – завтра не будет сил даже двигаться... Поимели на пути вниз еще две ночевки. С каждым шагом, с каждым потерянным метром высоты силы наши вроде бы восстанавливались. И только на последнем подъеме от ледника на саму поляну Сулоева – ноги не хотели идти. Они как бы говорили: «Ты что, парень, с ума сошел? Зачем вверх-то? Зачем, скажи на милость?!»
Фред Туник и Юра Юшин встречали нас у самой кромки поляны. Стаскивали рюкзаки, тащили их к нашим палаткам, а нам было все равно. Ни на радость, ни на торжество сил уже не было. Только на улыбку. И взять кружку чая. И стащить с себя все это мокрое, надоевшее, переодеться в сухое, добраться до спальника и – спать!.. Спать. Спать. И Бог с ним, с этим Коммунизмом. Он у нас уже позади!
А потом было лишь три значительных события, достойных упоминания. Когда вертолет забросил нас обратно в Джиргиталь, у Алика Гутмана, моего многолетнего напарника по связке, в этом году ходившего на Коммунизм в команде «Труда», случился День рождения. Столом для яств служили ворота, снятые с одного из ангаров. Вино текло рекой. В конце был устроен фейерверк из сэкономленных на горе ракет. Минут через десять на пыльном «газоне» примчались перепуганные «погранцы»: «Кто палил ракетами в погранзоне без нашего ведома?!» Мы дали им по стакану водки. Они сразу «врубились» в ситуацию. День рождения, все-таки! Прошло еще десять минут, и после второго стакана они уже сами палили ракетами в бархатно-черное свое азиатское небо...
Второй достойный внимания факт состоял в том, что мои горные туристы-спартаковцы так торопились послать в Ленинград контейнер с экспедиционным грузом, что впопыхах отправили «малой скоростью» и мой личный рюкзак со всеми «цивильными» шмотками, в результате чего я ходил по августовскому Душанбе в том, в чем был на горе – в ковбойке, пуховке, штурмовых брюках, триконях. Даже седобородые аксакалы в своих ватных халатах и чувяках с уважением смотрели мне вслед...
