Валентина Малявина - Услышь меня, чистый сердцем
Мы закончили завтрак и пошли к выходу. Я чуть задержалась, чтобы нам всем вместе не проходить мимо моей приятельницы.
Два Стаса вышли, я наспех поцеловала подругу и поспешила к выходу.
Кремль совсем рядом. Пошли пешком. Как хорошо!
Осмотрели кремлевские соборы. Вошли на площадь, где никого не было, только вороны, которые смешно тонули в снегу, но им явно нравилось купаться в пушистом, белом-пребелом снегу.
Мой Стас разбежался и прыгнул к ним в стаю. Вороны, рассерженно каркая, взлетели и заслонили собой часть неба, а Стас поднялся на ступеньки храма и громко, под крик ворон стал читать монолог Самозванца из «Бориса Годунова»:
Тень Грозного меня усыновила,
Димитрием из гроба нарекла,
Вокруг меня народы возмутила
И в жертву мне Бориса обрекла —
царевич я.
Потрясающе! Даже мурашки побежали — так хорошо получился монолог!
Какая же дурочка моя красивая, бриллианто-фарфоровая подруга из «Праги»! Она не ведает того, что может быть так хорошо, по-настоящему — ПРЕКРАСНО!
Стас мог бы замечательно сыграть Димитрия; Бориса Годунова, конечно, Михаил Александрович Ульянов; Марину Мнишек — Люда Максакова.
— Здесь, на этой площади можно сыграть множество пьес из русской жизни. Как ты думаешь? А, Валена?
Стас радовался, что на меня большое впечатление произвело его чтение.
Весь день до самого вечера мы провели втроем.
Потом Марьин ушел.
Стас сказал мне:
— Останься у меня. Я очень люблю тебя. Давно. Пожалуйста, останься.
Я осталась.
…Продолжаю внимательно всматриваться и вслушиваться в слова Марьина, записываю его показания.
Судья тоже с особым вниманием, несколько удивленно смотрит на Марьина и осторожно, почему-то тихим голосом, задает ему вопросы.»
Марьин рассказывает:
— 11 апреля 1978 года мы со Стасом Жданько поехали в гости на электричке в Лосиноостровское. Стас был в хорошем расположении духа. Я позвонил Стасу 15 апреля, но его уже не было. Соседи мне дали телефон Малявиной. В то время она жила у метро «Аэропорт». Я позвонил ей, а потом приехал. Застал ее в полном упадке сил. Малявина все говорила, что хочет поехать к матери Жданько; Окружающие ей не советовали. Несмотря на ее состояние, мы долго с ней говорили. Мне показалось, что Малявина говорила не все.
На вопросы прокурора Марьин отвечал путаясь.
С одной стороны, он говорит:
— Чепуха, что Жданько заигрался в жизни.
С другой стороны, Марьин дает такие показания:
— Жданько мог играть в игры со смертью.
Как это понять?
Его переспрашивают. Он добавляет:
— Жданько играл в жизни до определенного предела.
Судья откровенно вздыхает.
Дурдом, а не процесс.
И совсем не надо было говорить Марьину, что Стас не религиозен.
Стас, конечно, был верующий.
На ночь он всегда читал молитву. В ней просил Господа: «Дай, Бог, здоровья моей матушке, отцу, мне, Валене и дружку моему — Воробью».
Воробьев Юра — артист Театра сатиры. Стас и Юра вместе учились у Юрия Васильевича Катина-Ярцева в Щукинском училище. А когда-то Стас начинал учиться в Школе-студии МХАТ.
Мой адвокат спросила Марьина:
— Из-за какого проступка Стаса Жданько выгнали из Школы-студии МХАТ?
Марьин стал рассматривать потолок, затем повел глазами далеко в сторону, а потом долго искал что-то на полу.
Вместо ответа прозвучало нечто неопределенное и невнятное.
Получается, что мой адвокат, организуя защиту мне, находит в Стасе негативное. Задается Марьину вопрос о ноже, от которого и погиб Стас.
Марьин растерянно рассказывает:
— Мы купили этот нож в «Новоарбатском» гастрономе. Вышли на улицу. У нас было хорошее настроение, и мы решили посмотреть реакцию людей на нож. Стас взял в руку нож, лезвие было повернуто в толпу.
Брови моей судьи взлетели вверх…
Да… после показаний Марьина надо сворачивать заседание.
Окончился допрос тем, что Марьин сказал:
— Я был у них в первых числах апреля. Малявина приготовила обед, и я сказал: «У Вали дома, как на даче».
Судья стала нервно перекладывать с места на место многочисленные бумаги и папки. Ничего похожего у моей опытной судьи наверняка не было.
Как строить обвинение? На каких фактах?
Я полагала, что следующее заседание будет через день.
Охрана молча провожает меня из зала суда вниз, в бокс.
Я очень хочу пить. Дали водички.
Вздыхают:
— Ну и дела!
Закрыли входную дверь на ключ и разрешили не входить в морозильник, а постоять у двери бокса.
Кто-то громко стучит в дверь, пришлось нырнуть в холодильник, чтобы не подвести охрану.
За дверью бранятся, требуют пустить.
— Нельзя! Уйдите отсюда! — приказывает конвоир.
Резкий стук продолжается.
Конвоир открыл дверь и послал куда подальше того, кто стучал. Открыл мой бокс.
— Это Гулая. Наши ребята много раз слышали, что она очень плохо о тебе говорит в коридорах во время перерыва. Гони ты ее из зала.
Я прощаю Инне Гулая почти все.
Во-первых, я люблю ее и жалею, во-вторых, она мне как-то искренне сказала:
— Когда тебе плохо, мне чуть-чуть легче становится.
Ее признание неприятно, но я постаралась понять ее. Инна много страдала, и ей часто казалось, что жизнь беспросветна. На фоне чужой драмы или, того пуще, трагедии свои невзгоды уже не такие страшные.
Я спросила у охраны:
— Вы видели фильм «Когда деревья были большими», ну, где Юрий Никулин приезжает в деревню к девочке?
Ребята из охраны видели этот фильм и «Время, вперед!» тоже видели.
— Она хорошая и очень талантливая, — сказала я.
— Но зачем она так плохо ведет себя?
Не стала я ничего рассказывать, не стала даже думать об этом, но, конечно, было горько…
Я укуталась и прислонилась к сумке.
Никогда бы я не выдержала посиделок наедине с собой в леденящей камере, если бы не читала Германа Гессе. Это Инночка Гулая познакомила меня с «Игрой в бисер» и «Степным волком». Гессе научил меня медитации. Подумаю о солнышке, и мне не будет холодно.
А Грин научил меня летать. Захочу и улечу отсюда туда, где света много.
Инна Гулая…
Мы познакомились с Инной давным-давно, когда я еще училась в школе. Нам было лет по семнадцать. Познакомили нас Саша Збруев и Ваня Бортник. Они уже учились в Щукинском.
У Инночки была любовь с Ваней Бортником.
У меня — с Сашей Збруевым.
Это были еще школьные романы.
Инна и Ваня учились в одной школе. А мы с Сашей — в другой. Все девчонки были влюблены в озорного, обаятельного арбатского мальчишку — Сашу Збруева.
