Валентина Малявина - Услышь меня, чистый сердцем
После того страшного дня, когда она меня хотела обвинить, после моего крутого ответа на ее безобразный выпад Нина изменилась. Налила мне кипяточку, угостила пряниками. Денёв достала конфитюр. У меня был сыр, картошка, помидоры, зелень — мне передали конвоиры в суде от Танечки и Сережи. И мы устроили чудесный ужин.
Все были в согласии. Даже камера мне показалась не такой противной.
Два дня свободных!
В баню сходили, играли в настольные игры, слушали рассказы рецидивистки Вали.
— И вот работала я в свинарнике… ну, загоняю я их, свиней, в камеры… тьфу ты черт, — в какие камеры?! Ну, в эти, как они называются? Будь они неладны! Ну, куда свиней загоняют?
А мы хохочем. Рая-мальчик и вовсе захлебывается от смеха:
— В камеры… свиней… ха-ха-ха!
— Ну, ладно-ладно… посиди с мое — не так еще скажешь.
— А я не хочу — с твое, — продолжает смеяться Рая.
Потом стали приводить себя в порядок. Намазали ногти на руках и ногах зубной пастой, дали ей высохнуть и стали сухой тряпочкой натирать их. Лица сосредоточенные, как будто наиважнейшим делом занимаемся. Молчим и до блеска трем ноготки, а на мордочках маски из каши. Денёв сделала из газеты бигуди и накрутила нам волосы, даже Рае чубчик завила.
В воскресенье под ласковым солнышком загорали. Нас вывели на прогулку и больше часа не забирали: забыли, наверное. Вернулись в камеру и до вечера читали.
Безделье парит в Бутырке.
Спрашиваю:
— Сколько же народу здесь бездельничает?
— Ужас! Не перечесть, — вздыхает Валя и продолжает: — Ты прикинь, сколько тюрем в стране! И все полнехоньки. И все бездельничают. А на полях школьники и солдаты трудятся… студенты еще. Вот бы всех нас вывезти! Под конвоем, хрен с ним… Мы бы в миг бы все убрали. И нам хорошо, и стране..
Валя так взволнованно сказала про страну, раскраснелась даже.
— Я думаю, что кто-то специально разваливает страну, сажая нас… иных ни за что ни про что, — говорит Денёв.
— Нет, — возражает Рая, — это пока мы без дела, а потом, после суда, мы-то и будем выполнять эту клепаную продовольственную программу, будем шить на всех сразу — на армию и на ментов, на врачей и на больных, для детских садов белье и для санаториев, для поездов и для ресторанов.
— Что для ресторанов? — поинтересовалась я.
— Как что? Скатерти. А мужики наши, зеки? И лес валят, и хлеб растят за бездельников… на воле которые… Нет, мы то и есть передовой край, мы-то и есть самые главные, — закончила свой монолог Рая.
Денёв обратилась ко мне:
— Почему все любят фильмы про нас, про преступников? И чем страшнее преступление, тем больше зрителей? У тебя на суде напихалось народу… Почему, а, Валюшка?
— Подумать как следует надо, — мне не хотелось философствовать, мне хотелось послушать моих соседей.
— А потому, что у них у всех жизнь скучная, вот они и живут вашей, — припечатала Валя.
По какой-то странной ассоциации мои мысли вновь возвращаются к судебному заседанию. Второму по счету и последнему, перед которым я еще надеялась уйти из зала суда домой.
Судья вызвала свидетеля Марьина Станислава Германовича, который теперь живет в Кемерове. Он артист эстрады и работает в Кемеровской филармонии.
Марьин считает себя самым близким другом Стаса Жданько.
Всматриваюсь в него.
Следователь Мишин спросил когда-то, на первом следствии Александру Александровну, мать Стаса: «А что это за странный человек?»
Да. Более чем странный. Глаза не смотрят открыто на собеседника, а быстро перескакивают с предмета на предмет. Или вовсе вращаются от потолка через пол в сторону, и так по кругу…
При Стасе я привыкла к Марьину, он довольно часто приходил к нам в гости.
Теперь, по прошествии пяти лет после трагедии, я вижу человека с явными отклонениями. Это не странность, а скорее болезненность.
По крайней мере, на судебном заседании он выглядит так. Впрочем, и в 76-м году, когда я впервые увидела Марьина, он показался мне более чем странным.
В том далеком году, когда выпал первый снег, Стас позвонил мне:
— Валена! Снег выпал! Посмотри в окно — красота! Пойдем в Кремль!
— Ты из театра звонишь?
— Угу.
— Подожди, — я взглянула в окно.
Окна нашей большущей комнаты на Арбате выходили в очень красивый парк.
И правда — его много, снега! Чисто как!
— Стас, очень красиво за окном! Твое предложение пойти в Кремль принимаю с удовольствием! Но я еще не завтракала. Позавтракаем в «Праге».
Я выпила чашку кофе и помчалась к Стасу.
Он ждал меня на высоком крыльце небольшого особняка, где жил вместе с коллегами из нашего театра.
Красивый Стас — до невозможности!
— Валена, как ты отнесешься к тому, что с нами пойдет Марьин, его тоже зовут Стасом?
— Ну, что же, — вздохнула я.
Мне, конечно, хотелось в это прекрасное утро быть вдвоем, но я улыбнулась и весело сказала:
— Хорошо. Тогда я желание загадаю, коль его тоже Станиславом зовут.
Мы вошли в комнату, и я увидела Марьина. Сразу же подумалось: при определенном гриме он мог бы быть персонажем Иеронима Босха.
Стас успел мне сказать, что Марьин учится в цирковом училище. Интересно, на кого? Клоуном этот человек быть не может. Мне показалось, что у него нет взгляда на себя со стороны.
Ну, что же…
Пошли к ресторану «Прага», зашли в кафе, заказали завтрак. Я поняла, что Стас и Марьин неловко себя чувствуют — редко посещают рестораны. Старалась их отвлечь, не переставая болтать о смешном, рассказывая об оговорках на спектаклях. Василий Семенович Лановой на премьерном спектакле «Антоний и Клеопатра» красиво выбегает на авансцену. В правительственной ложе смотрит спектакль Косыгин вместе с многочисленной свитой. Уже финал спектакля, и Лановой — Цезарь, глядя в зрительный зал, должен произнести: «Мы похороним рядом их, ее с Антонием». Вася же торжественно произносит: «Мы похороним их». Сделал малюсенькую паузу и еще более торжественно произнес: «Рядом». Опять небольшая пауза, и он закончил: «ее с Антонием!» Добрался до конца фразы, глаза его округлились от удивления. Нет, Вася не испугался, а очень удивился самому себе. «Мы похороним рядом их, ее с Антонием» — вот, что получилось у Василия Семеновича.
Много смешных оговорок бывает на сцене, но их надо показывать. Рассказывать о них менее интересно.
Тут я увидела за соседним столиком школьную приятельницу. Она указательным пальцем крутила около виска. Очевидно, ей категорически не нравилась моя компания. Школьная приятельница с утра пила шампанское, сверкая бриллиантами, улыбаясь красивой улыбкой изумительного фарфора. Еще долго она крутила указательным пальцем у виска, предлагая жестом сесть за их столик.
