Дэвид Маккаллоу - Братья Райт. Люди, которые научили мир летать
В Вашингтоне к утру 8 декабря наконец стих холодный ветер. У Чарльза Мэнли и команды инженеров Смитсоновского института, работавших с ним, появилась возможность провести еще одно испытание широко разрекламированного и многократно осмеянного «аэродрома» Сэмюела Лэнгли.
На поверхности Потомака виднелись льдины, но день был ясным, в воздухе царило безветрие, и если принять во внимание тот факт, что деньги, выделенные на проект, к этому времени почти закончились, то об очередном переносе испытания не могло быть и речи.
Храброму Мэнли опять предстояло быть «рулевым», и он был единственным, кто рисковал жизнью, так что ему выпало принимать окончательное решение. В его понимании вопрос стоял так: «Сейчас или никогда».
Гигантский воздушный корабль с V-образно расположенными крыльями опять должен был подняться в воздух, как и прежде с помощью катапульты, с верхней точки той же огромной баржи, которая на этот раз была пришвартована в шести с половиной километрах ниже Вашингтона у Арсенал-Пойнт. Последние лихорадочные приготовления заняли пять часов. Все было готово лишь к четырем часам пополудни, но уже почти совсем стемнело, и опять поднялся ветер.
Профессор Лэнгли и несколько его ассистентов наблюдали за происходящим из лодок. В другие лодки всевозможных конструкций набились репортеры, толпы зевак выстроились на Арсенальной дамбе.
Раздевшись до нательного комбинезона, Мэнли надел куртку с подкладкой из пробки, забрался в летательный аппарат и завел бензиновый двигатель.
Ровно в 16.45 он подал сигнал запустить катапульту. Машина с ревом пронеслась по рельсам, поднялась в воздух на 18 метров, на мгновение замерла, задрала нос, затем ее крылья начали разваливаться на куски, и со скрежетом и свистом она рухнула в реку не далее чем в 6 метрах от баржи.
Мэнли исчез под водой, его куртка зацепилась за какой-то обломок. С трудом высвободившись, он продрался сквозь спутанную проволоку, ударился о льдину и наконец выбрался на поверхность.
Его вытащили из воды, он не был ранен, но сильно промерз. Его быстро завернули в одеяла, дали глоток виски. Ну а потом хлынул, как выразился один из членов смитсоновской команды, поток «самых отборных поношений», которые он слышал в своей жизни.
Газеты писали, что последняя неудача была хуже, чем провал испытаний 7 октября, что она стала унижением для Лэнгли и всех, связанных с дорогостоящим и длительным проектом. Лэнгли и другие давали вялые и неубедительные объяснения, возлагая вину на дефекты аппаратуры запуска. Это мало кого убеждало. Лэнгли сравнивали с Дариусом Грином, комическим дурачком – героем знаменитого стихотворения, чей нелепый аппарат мог летать только в одном направлении – вниз.
Правительству, писала газета «Вашингтон пост», следует немедленно прекратить финансирование эксперимента, который длился десять лет и в который были вложены большие государственные средства, но ни малейшей надежды на успех так и не появилось.
Нет никаких сомнений в том, что эксперимент оказался колоссальным провалом, но, как писала «Чикаго трибьюн», невозможно не испытывать сочувствия к Лэнгли.
«Он сконструировал свой „аэродром“ по научным принципам, насколько понимал их. Он вложил в проект большие средства, он продемонстрировал огромное терпение и настойчивость, он много и тяжело работал… Очевидно, что-то было не так с научными принципами или с тем, как профессор их применял».
Единственным человеком, чья репутация не пострадала, был Чарльз Мэнли. Лэнгли так и не оправился от неудачи и унижений и скончался через три года, в 1906 году.
О том, что произошло, в Китти Хок узнали от Орвилла. Новость появилась утром 9 декабря, когда он выехал из Дейтона с новыми твердыми стальными валами винта. Ожидая поезд на вокзале, он купил газеты, в которых рассказывалось обо всех деталях случившегося.
Ни один из братьев не делал критических или унизительных замечаний в адрес Лэнгли. Напротив, они выразили уважение и благодарность за участие, которое он принял в их работе. Простое знакомство с главой Смитсоновского института, наиболее выдающейся научной организации в Америке, который верил в возможность для человека совершать полеты, послужило для братьев стимулом в работе, отмечал Уилбур в письме к Октаву Шанюту, написанном через несколько лет.
Что касается непосредственно деятельности Лэнгли, его успехов и неудач, то Уилбур считал, что, «наверное, слишком рано давать им оценку, но если отрешиться от всего этого, то можно сказать, что благодаря своей миссионерской работе и примеру, который он подавал другим, он внес огромный вклад в наше дело.
Он обладал такими интеллектуальными способностями и моральными качествами, что влиял на историю. Когда большинство ученых считало, что работать в области аэронавтики постыдно, он увидел открывающиеся здесь возможности и ему хватило силы духа не побояться стать предметом насмешек публики и сожалений своих друзей. Он заслуживает большей благодарности, чем получил».
Отношение к Лэнгли со стороны прессы и некоторых его друзей-профессионалов было «постыдным», говорил Уилбур. «Его деятельность не заслуживает брани и не требует извинений».
III.Орвилл прибыл в Китти Хок в полдень пятницы 11 декабря и вместе с Уилбуром провел вторую половину дня за распаковкой «вещей». В субботу ветер был слишком слабым, чтобы попробовать стартовать с ровной площадки. Воскресенье они провели как обычный выходной, так, как могли бы провести дома – читая и общаясь с соседями. В данном случае это был Адам Этеридж со спасательной станции: вместе с женой и детьми он заглянул поздороваться и поглядеть на новую машину, о которой все так много говорили.
Днем в понедельник, 14 декабря, все работы были закончены. С помощью Джона Т. Дэниелса, дюжего человека, который выглядел так, будто может поднять дом, и еще двух мужчин со спасательной станции братья оттащили аппарат весом 274 килограмма на 400 метров, к Большому холму, на склоне которого они построили 18-метровые рельсы.
Когда мотор «Флайера» взревел, несколько местных мальчишек, увязавшихся за братьями, так перепугались, что опрометью кинулись прочь с холма.
Все было установлено и подогнано. Они не устраивали споров и долгих дискуссий о том, кто взлетит первым. Они просто бросили жребий. Уилбур выиграл и пробрался между винтами и расчалками на свое место позади двигателя. Он лег на живот, его бедра лежали теперь в обитой изнутри «люльке», с помощью которой, двигая корпусом, он мог управлять круткой плоскостей. Голова была поднята, и он смотрел вперед сквозь руль высоты, который отвечал за подъем и спуск аппарата.
Орвилл взялся за вертикальную стойку на правом конце плоскости, приготовившись помочь сохранить устойчивость всей конструкции, когда она начнет движение по рельсам.
Затем они сдвинулись с места. Орвилл бежал так быстро, как только мог, держась за стойку, пока это было возможно.
Но в самом конце рельсов Уилбур допустил ошибку. Потянув сильнее, чем нужно было, руль высоты, он направил «Флайер» вверх под слишком большим углом. Чтобы скомпенсировать это, он сразу же перенаправил машину вниз, но опять-таки чересчур резко, и она рухнула на песок в трех десятках метров от конца направляющей.
Братья ликовали. Мотор, система запуска – все сработало надежно. Повреждения были минимальными. Единственной проблемой стала ошибка Уилбура в принятии решения, вызванная отсутствием опыта управления такими аппаратами, о чем он сообщил присутствующим, а также рассказал Кэтрин и епископу в письме.
На ремонт ушло два дня. Машина была готова ближе к вечеру 16 декабря. Пока они устанавливали ее на рельсы перед домом, проверяя окончательные регулировки, подошел незнакомец, оглядел машину и спросил, что это такое.
«Когда мы сказали ему, что это летательный аппарат, он спросил, собираемся ли мы летать [писал потом Орвилл]. Мы сказали, что собираемся, как только будет подходящий ветер. Он смотрел на нее еще несколько минут и затем, стараясь быть вежливым, заметил, что, похоже, она будет летать, если будет "подходящий ветер"».
Братья удивились – под «подходящим ветром» этот человек определенно подразумевал что-то вроде недавнего урагана, когда скорость ветра достигала 120 километров в час.
Утром в четверг, 17 декабря, после того как братья повесили на стене своего ангара, выходящего на спасательную станцию, белую простыню – сигнал того, что им требуется помощь, пришли только пять человек. Многие, как объяснял потом Орвилл, видимо, не захотели «являться в этот холодный декабрьский день только для того, чтобы увидеть, как летательный аппарат опять не полетит, – так они думали».
Но те, кто пришел, думали иначе. «Мы видели, как планер летал без мотора, – вспоминал Джон Т. Дэниелс, – и когда эти ребята установили на него мотор, мы поняли, что они точно знают, что делают».
