Владимир Гельфанд - Дневники 1941-1946 годов
Пригласил в окно, на что она согласилась после минутного колебания. Хорошего я подумать о ней не мог, в особенности после того, как она сама и первая спросила: "Ты не болен?". Было ясно, что пришла она только из полового влечения и лишена чувств и совести. Но мое мнение оказалось преждевременным, хотя упрочнялось с каждой минутой нашего разговора.
В коридоре шумели и стучали дверьми. Стенки легкие, через них хорошо все слышно, и потому говорили шепотом. Ей это не нравилось, она собиралась домой и уговаривала отпустить. Безусловно, этого не мог я сделать, иначе какой же я мужчина?!
Соседи услышали наш разговор. Выдумать ничего нельзя было, и пришлось посвятить их в таинство. После этого они то и дело спрашивали: "Ты уже?", и когда я отвечал, что еще и не начинал, - смеялись, уверяя, что если я их пущу, они сделают все, как полагается и гораздо быстрей.
Кто-то потянул за дверную ручку. Потом послышался голос майора Корнеева (мне сразу показалось майора Скорокина): "Где Гельфанд?", и ответы офицеров: "Я его видел в городе, он шел домой", "Я его только что встречал в коридоре". Попросил немку вылезть и подождать за окном, пока я переговорю с майором. Она моментально исполнила мою просьбу.
В коридоре офицеры в один голос уверяли, когда я спросил, кто и зачем меня искал, что пришла батальонный врач старший лейтенант и хочет осматривать половые органы. Всех уже осмотрела. Поэтому, дескать, и искали меня и спрашивали.
Майор Корнеев, когда я к нему постучался, сказал, чтоб обождал. Остался ждать, терзаясь нетерпением. Вдруг подошел капитан (зам. по политчасти), повел меня к себе, и заставил написать характеристику на одного нашего офицера. Я не мог отказать, ибо полагал, что он догадывается о моем "темном деле".
Когда освободился - снова постучал к майору, спросил, зачем вызывал.
- Я вас не вызывал - ответил он, - но если вы хотели со мной поговорить, - прошу подождать, так как очень занят.
Отлегло на сердце. Вернулся к себе. Аукнул. Женщина подошла, и я впустил ее durch Fenster. Долго потом шептались. Она тешилась поцелуями, а мне целоваться отвратно было, и я отворачивался.
Надо было поесть. Я вынул маргарин с медом, закрыл дверь, на этот раз вместе с немкой, и сам побежал в столовую.
Суп с лапшей и холодный чай. Ужинать не стал - только набрал хлеба несколько кусков - и к себе. Мое поведение показалось подозрительным и присутствующие высказали ряд предположений, проигнорированных (к их досаде) мною.
Пришел, включил свет. Она лежала в той же позе, в какой я ее оставил. Подзакусили с шепотом и страхом перед посторонним вмешательством. Я разделся при свете фонарика (она просила свет не включать).
Говорила о евреях с отвращением - знакомила с расовой теорией. Лепетала о красной, белой и голубой крови. Меня это раздражало, во мне все протестовало и вызывало возмущение невежество этой и других молодых немок, о чем я не замедлил ей сказать. Я даже пытался убедить ее, что у всех людей кровь одинаково красная и горячая, где бы они ни находились, и что басни о, якобы, "благородной арийской крови" - сплошная выдумка и мракобесие бездарных фашистских теоретиков типа Розенбера. Но она не могла этого понять.
Я плюнул и лег. Она легла рядом в одежде, обуви, и никакими силами нельзя было уломать ее последовать моему примеру.
- Я должна посмотреть: сегодня между нами ничего быть не может - я не для одной ночи девушка.
Пробовал ее убедить, что искренне ею заинтересовался и уделить ей рад все минуты свободного времени, но она сомневалась:
- Завтра у тебя будет другая, ты удовлетворишься сегодняшней ночью и меня бросишь.
Уговаривал и попутно действовал, пытаясь стянуть одежду. Добрался до груди, исщипал все тело под рубашкой...
25.11.1945
Вельтен.
В кинотеатре "Film Palast". На экране среди реклам - "Rauchen verboten" - курить воспрещено.
Посмотрели журнал "Новости дня" на русском. Слишком быстро он пробежал, и затем началась картина "Воздухоплаватель", кажется. По-немецки "Luftformann", а русского названия припомнить точно не могу по рассеянности своей.
Сижу посредине между двумя сестрами-немками. С одной из них, Ингой, я, было, начал крутить, развлечения ради, но когда пришел к ним домой - меня увлекла ее сестра Люци. И вот опять как прежде меня терзают сомнения: на чью сторону отдать целиком свое внимание и симпатию. До сих пор я делюсь вниманием с Ингой, но вся нежность моя на стороне Люци - она простотой своей и невинностью покорить сумела мое сердце.
Третья девушка красивее их обоих, но развращена до предела и уже успела заболеть от Гайдамакина венерической болезнью. С ней не стоит вязаться грешно и опасно.
В самом интересном месте потух свет и кинофильм остановился. Зал освещает одна лампочка. Темно и пишу при свете фонарика. А там, в расположении, возможно, меня ищут. Предстоит дежурство, но только не знаю сегодня или завтра.
06.12.1945
Креммен. В поезде.
Уже много дней нахожусь здесь. Выходные и вчерашний день Конституции целиком заполнены работой по погрузке транспорта со складов комендатуры и лесозаводов Креммена. С 8 до 8 работаем. Бойцы хорошие, но мягкотелые.
Сейчас дали нам женщин и девушек города. Всего 50 человек и среди них только с десяток мужчин. С ними очень трудно, тем более что они уклоняются от работы любыми способами. Девушки, например, обольщают моих солдат глазками и улыбками, на какие только они способны. Бойцы тают и никакими словами нельзя привести их в чувство. С вечера мужественно и решительно обещают быть требовательными и даже злыми, но утром меняются, и я никак не могу изменить их отношение к молодым красивым немкам. А ведь все были в рабстве немецком, большинство испытало ужасы фашистских концлагерей и застенков. Впрочем, некоторые хранят о немках хорошие воспоминания. Так один из бойцов показывал мне фотографию одной немки ...
12.12.1945
Креммен. 24 часа.
Девушка мне приглянулась еще давно, в бытность мою "кандидатом в политработники" здесь при Бригаде. Я нечаянно увидел ее в парикмахерской города и с тех пор стал частым гостем этого предприятия. Там всегда было полно людей, говорить нельзя было, и только беглую улыбку, да в сердце крадущийся взгляд ловил я на ходу в минуты посещения парикмахерской.
Она работала ученицей по завивке перманента, или, как его здесь называют, локона. Лицо у нее было юное, взгляд бархатный, мягкий и красивый, но руки, видимо от непосильной работы, полоснились и покрылись прыщами.
Дня три тому назад мне посчастливилось ее увидеть на улице, узнать ее имя, возраст, и даже проводить домой. На крыльце, где мы остановились, она пожала мне руку, прижалась ко мне и щеки ее зардели. Тогда впервые мы поцеловались.
