Владимир Гельфанд - Дневники 1941-1946 годов
Во мне все есть: и скупость, доходящая до мелочности, достойная, пожалуй, и скупого рыцаря и жадного торговца с большого рынка, и, вместе с тем, щедрость, простота и расточительность, не имеющая себе прецендента. В один день я могу израсходовать то, что порой хранилось мною годами, а потом, после этого, буду опять бережлив, пока снова не найдется причина для расчета с тем, что до того было ценно и значительно в моем воображении. Так во всем. Я не последователен в своих действиях, планах. Мое время не знает планирования, а труд - системы. Мои мысли зависят от настроения, моя работа - от обстановки, но и не от нее одной. Я слишком подвержен влиянию среды и мнение окружающих имеет для меня важную роль, хотя редко, даже от умных и порядочных людей, можно услышать искренние в полном смысле слова.
Чутко реагирую на все человеческие тонкости, не в силах выносить несправедливость. Иногда готов на большие дела, и всегда у меня хватает и пафоса, и красноречия, и силы ораторской и воли для начала, но редко начатое довожу до конца - терпение ослабевает, тухнет инициатива, и затеянное быстро успевает опротиветь, в особенности, если встретит критику или насмешку, пусть даже несправедливую и злую, пусть даже пустую и несерьезную.
Одна только мысль и одна надежда, при всей неспособности к длительному и аккуратному труду, неизменно не покидает: быть литератором и быть знаменитым. Сегодня я еще далек от осуществления хотя бы первой половины этой своей мечты, но величина честолюбия и воспаленное воображение мне рисуют нежный, сильный и прочный, горячий и музыкальный мундир поэта, в который, как мне думается, должен непременно облачиться, созданный природой я, созданный на жизнь и горе, жизнь и горе бесконечные.
29.12.1945
Сегодня работу закончил в 20.00. Подняли горы материалов и совсем замучили владельца и директора первого и второго заводов. Сами тоже устали.
В техотдел сам идти не решился. Пошли вместе с Сергеевым. Подполковник не ругался - он собирался куда-то в Берлин.
Еще утром встретил начальника политотдела майора Шабанова. Он попросил зайти к нему.
30.12.1945
Креммен.
Я опять одинок. Живу на отшибе. В театры, рестораны, кафе и на квартиры к немкам появляться запрещено, - русских девушек подходящих нет. Ежедневно с 8 до 10-11 вечера брожу одиноко по улицам, потом возвращаюсь домой, читаю газеты, пишу что-нибудь и, разочарованный жизнью, судьбой и людьми, ложусь спать.
Так-же и сегодня. Посетил одну девушку, оставил ей сигареты, обменялся взглядами, улыбками и приветствиями с ней и родителями, и ушел восвояси. Покрутился у театра. Там опять демонстрировали "Музыкальную историю" - наш фильм, но на немецком языке. Я его впервые увидел позавчера. В России, еще до войны, мне так советовали посмотреть этот фильм, особенно девочки-соученицы и Ольга Михайловна:
- Ты очень похож на героя фильма - уверяли они.
Но все обстоятельства собрались вместе тогда, чтобы помешать мне ознакомиться с кинокартиной. И вот, впервые в Германии... Странно и печально до некоторой степени, но факт неоспоримый.
Мне он понравился и сегодня днем. Я пробовал договориться о пуске его у себя, но дорого обошлось бы это удовольствие - 150 марок. И комната, к тому же, слишком мала, а другую (40 метров длиной) не легко сыскать от глаз комендатуры. Затея сорвалась.
Теперь стоял у окна клуба, где немцы слушали и смотрели сокровище нашего искусства, наслаждаясь музыкой и песнопением героев. Потом заскочил в ресторан - там веселилась и танцевала немецкая молодежь.
В офицерском "Казино" выпил две кружки пива, пошел, наткнулся на женский смех и осветил фонариком лица - все три отвернулись и завизжали. Дал по сигарете каждой и убежал в темноту.
И вот теперь уже раздетый. Время 12 часов, даже больше. За окнами прыгает снег, стучится-радуется в стекла. Зима опять хочет быть сама собой, и каждой липнущей и подглядывающей к окну снежинкой, уверяет, что она зима, а не плакса степная, и что отныне она не допустит больше ни дождей, ни слякоти, ни мокрого серого ветра, а будет бела и сурова.
1946
05.01.1946
Вельтен. 12 ночи.
И вот опять, событие за событием... больше неприятных и скучных.
Меня направили в Креммен на лесозаводы. Там два их в моем распоряжении. Работы не так много. Квартира хорошая.
В последние дни меня стали навещать даже немки, так что я почувствовал себя веселей и счастливей. И все бы не беда, если бы не один негодяй из технического отдела, выскочка и подлец по фамилии Шлепентох, старший лейтенант. Он еврей, и тем более обидно, что он шкурник и клеветник. Шофера рассказывают, что когда он ездил по заданию в Россию, то захватил с собой две автомашины различного имущества, а ведь нисколько не воевал - только собирал по тылам богатство, завоеванное нашей воинской кровью. Он и не скрывает, что обогащался во время войны, даже гордится и хвастает своими приобретениями. А я-то топтался по шелку и золоту, но бои не позволили барахольничать и родители мои по-прежнему, если не больше, бедны и несчастны.
Теперь этот сморчок с грязной бородой и ехидными, плюгавыми глазками, позволяет себе матюгать меня, командовать мною, и кляузничать майору и подполковнику Тульчинскому. И те ему верят, не утруждая себя проверить так ли все в действительности, и последние два раза буквально выставили меня за дверь.
Сегодня докладывал майору. Он как всегда мне не верит, и заверяет, что Шлепентох-де работает, а я нет. Так, правда, на стороне подлецов.
В три часа дня, когда закончил оформление акта и написал два рапорта, по поводу меня лично касающихся вопросов - решил ехать. Было грязно и сыро. Дождь проникал всюду, он был нескончаем и противен. Ему безразличен был я, и мне хотелось как можно скорее прервать свидание с сырым ненастьем, пронизывающим отовсюду мою душу и тело. В этот миг я позабыл и о Кучеревой Инге, с которой порвал вчера вечером, после того, как застал у нее в квартире нескольких военных; и о картине, которую смотрел в вельтенском кинотеатре уже несколько позже нашей размолвки. И к несчастью моему эта немка оказалась совсем неподалеку от меня, и уже без военных - видимо бросила их, - но слишком поздно: я решил до конца испытать величину своего самолюбия.
Я ехал навстречу ветру, навстречу... впрочем, время мне показалось невероятно длинным, и только вечером (в 4.30) когда уже стемнело, я, увидев знакомые очертания домов и улиц, первым шагом своим нанес визит к прекрасной вдовствующей Кристине.
- Ein schone Waldemar!
Начальнику базы
Майору Скоркину
5.I.46 г.
РАПОРТ
Прошу Вашего распоряжения о выдаче мне личного оружия, так как по условиям моей работы мне часто приходится быть одному в ночное время вне пределов Базы.
