Моисей Кроль - Страницы моей жизни
Слушались «политические дела» и в обыкновенном уголовном суде с сословными представителями, и в Иркутском военно-окружном суде в зависимости от некоторых формальных моментов, при которых эти «дела» возникали, и я считаю своим долгом отметить, что по общему правилу военно-окружной суд оказывался куда гуманнее и справедливее, чем обыкновенный уголовный суд. И этот факт заслуживает тем большего внимания, что в обычном уголовном суде принимали участие трое коронных судей со специальным юридическим образованием и многолетним судейским стажем, в то время как в военно-окружном суде единственным образованным юристом являлся председательствующий, прочие же судьи были простыми офицерами, для каждого процесса специально назначаемыми. И мы, адвокаты, буквально радовались, когда узнавали, что такой-то крупный политический процесс будет поставлен в военно-окружном суде, а не в обыкновенном уголовном суде.
Не помню, кому из иркутских адвокатов пришла в голову мысль образовать специальную «группу политических защитников» (по примеру петербургской и московской группы), и в эту группу вошли адвокатов 7–8, которые в течение целого ряда лет очень добросовестно и достойно выступали на политических процессах, ведя свои защиты солидарно и с неутомимой энергией, стараясь отстоять подсудимых, которые вверяли им свою судьбу.
Тот факт, что на политических процессах, слушавшихся в военно-окружном суде, участвовали в качестве судей простые офицеры, диктовал защитникам необходимость уделять особенное внимание юридическому анализу тех статей, по которым обвинялись подсудимые, разъяснять их смысл и пределы их применения. И делать эти разъяснения надо было в очень простой и ясной форме. Случилось так, что на одном из первых крупных политических процессов наша группа поручила выполнить эту нелегкую задачу мне. И моя вступительная речь оказалась довольно удачной. После этого мои товарищи по защите почти на всех последующих процессах в военно-окружном суде отводили мне роль «разъяснителя» как характера преступления, который инкриминировался подсудимым, так и юридического смысла статей, по которым они были привлечены к ответственности. Признаюсь, мне эта роль была по душе, так как судьи слушали меня весьма внимательно, и я чувствовал, что я находил те простые и понятные слова, которые помогали усваивать им внутренний смысл грозных статей, выдвинутых обвинительным актом, и убедиться в полном отсутствии в деяниях наших товарищей состава преступления. И необыкновенно мягкие приговоры военно-окружного суда свидетельствовали, что наши защитительные речи находили надлежащий отклик в сердцах военных судей.
Останавливаясь подробно на факте, в каких благоприятных условиях протекали в Иркутском военно-окружном суде политические процессы в указанный выше период времени, я не могу не вспомнить с чувством глубокой благодарности часто председательствовавшего на этих процессах генерала Кригера. Это был одновременно и превосходный юрист, и гуманнейший человек. Его чуткое отношение к участи подсудимых, его удивительная способность находить зерно истины в груде недоброкачественного, нелицеприятного следственного материала нас удивляли и внушали нам чувство глубокого к нему уважения. Нам было иногда очень не по себе от талантливых речей военного прокурора Фелицына, который умел представить суду обвинительный материал в весьма концентрированном виде. Правда, защита имела последнее слово, и мы старались ослабить впечатление, которое на судей производили яркие обвинительные речи Фелицына. Но больше, чем на свои речи, мы возлагали надежды на чувство справедливости Кригера. И эти наши надежды нас никогда не обманывали. При Кригере девяносто пять процентов обвиняемых выходили из суда оправданными, а бывали случаи, когда суд выносил оправдательный приговор всем обвиняемым без исключения, не взирая на то, что на скамье подсудимых сидели и пятьдесят, и семьдесят, и даже больше человек.
Само собой разумеется, что активное и дружное участие группы политических защитников в политических процессах было возможно лишь в атмосфере, созданной в Иркутске Князевым. Мы знали, что никто на наши уста печати не наложит и что мы сможем вести защиты так, как нам подсказывала совесть, и мы не щадили своих сил, чтобы достойно выполнять наш адвокатский долг. И теперь, вспоминая, сколько томительных недель и месяцев мы, политические защитники, провели на политических процессах, я еще глубже, чем тогда, чувствую, что мы выполняли очень тяжелую и ответственную общественную и политическую задачу. Мы не только брали под свою защиту невинных людей, которых следственные власти изображали тяжелыми преступниками, но мы спасали случайно выхваченных участников революции 1905 года от мести разъяренной контрреволюции, которая в разгар революционного разлива расправлялась со сторонниками освободительной борьбы карательными экспедициями и погромами, а позже путем организации грандиозных политических процессов, подготовку которых она возложила на терроризованные суды. И нам, защитникам на политических процессах, не раз приходилось восстанавливать на суде волнующие и драматические картины октябрьских дней, когда вся Россия в едином, пламенном порыве к свободе забурлила как бушующий океан. Мы это делали, чтобы доказать судьям, что к поступкам людей, совершенных ими в этот небывалый момент русской истории, нельзя подходить ни с меркой дореволюционной России, ни с меркой 1910–1911 годов и последующих лет. Чрезвычайность событий, происходивших в октябре 1905 года, диктовала совершенно иную оценку всему тому, что люди, охваченные восторгом одержанной победы над старым режимом, делали в эти поистине величественные и незабываемые дни.
И повторяю, такие наши выступления были возможны лишь благодаря тому, что начальником Восточно-Сибирского края был Князев.
И еще хорошее дело следует вменить в заслугу Князеву: он открыл Иркутск для политических ссыльных всех категорий, сосланных в административном порядке, ссыльнопоселенцев и отбывших положенные им сроки каторги. При Селиванове Иркутск был для политических ссыльных «запретным» городом. Если отдельным редким единицам и удавалось добиться разрешения жить в Иркутске, то это было сопряжено с величайшими трудностями и хлопотами, длившимися много и много месяцев. И тысячи, буквально тысячи политических ссыльных томились в разных гиблых местах Иркутской губернии и Якутской области, оторванные от всякой культурной жизни и часто изнывая от безделия. Особенно тяжела была ссылка в глухие места для рабочих, процент которых среди политических ссыльных был в то время довольно значителен. Но вот прибыл Князев и широко открыл доступ в Иркутск массе политических ссыльных, водворенных в разных медвежьих углах. Конечно, для того чтобы политический ссыльный мог поселиться в Иркутске, требовалось особое разрешение властей, но это разрешение давали без труда. И в короткий срок эта столица Восточной Сибири насчитывала уже сотни таких ссыльных. Они свободно вздохнули, получив возможность зажить в более культурных условиях. Большинство из них довольно скоро нашли себе платную работу: рабочих охотно принимали на местные небольшие заводы и фабрики. Интеллигенты давали уроки, сотрудничали в местной газете или работали за приличное вознаграждение у некоторых местных адвокатов. Но этого мало. Политические ссыльные, поселившиеся в Иркутске, вскоре стали играть очень видную роль в местной общественной жизни. Некоторые из них заняли руководящие посты в местных кооперативных учреждениях, другие принимали прямое или косвенное участие в работе иркутских научных обществ, а когда вспыхнула в 1914 году мировая война, многие из них несли весьма ответственные функции в целом ряде общественных организаций, возникающих в связи с войной и для борьбы с тяжелыми последствиями войны.
