Моисей Кроль - Страницы моей жизни
1 июня 1906 года в Белостоке начался ужасный погром, который произвел в Петербурге удручающее впечатление. Официальная телеграфная агентура сообщила, что погром вызвали сами евреи. Еврейские террористы совершили якобы неслыханное преступление: они бросили бомбу на религиозную процессию, в которой принимали участие сотни людей – мужчины, женщины и дети. Естественно, говорилось в этой же телеграмме, что народ как следует рассчитался с евреями. Все были поражены. Евреи бросили бомбу в религиозную процессию – это в самом деле неслыханное преступление! Погром продолжался несколько дней. На третий день прибыла новая телеграмма, сообщавшая, что весть о бомбе была ошибочной. Бомбу никто не бросал, а пока что погромщики с помощью полиции и солдат уничтожили целый город. Исходя из сведений, полученных нашим Центральным комитетом, погром в Белостоке был одним из ужаснейших погромов с 80-х годов. Он превзошел в жестокости и нечеловечности даже кишиневский погром. Еврейский Центральный комитет решил послать в Белосток адвоката с целью выяснить на месте, как погром начался. Миссию этого расследования возложили опять на меня, и как ни трудна и ни мучительна она была, я ее принял. Я провел в Белостоке несколько недель. Кроме меня расследование вел известный писатель и общественный деятель Ан-ский и специальная комиссия, посланная Государственной думой. Эта комиссия состояла из трех депутатов: Щепкина, Араканцева и Якубсона. Было бы слишком мучительно подробно излагать все страшные подробности этого беспримерного белостокского погрома. Я постараюсь дать вкратце итоги наших расследований.
Было установлено, что погром был организован и подготовлен совершенно хладнокровно. План убийства белостокских евреев выработали пристав Шереметов, несколько офицеров, один генерал и три полковника. В полицейских домах и казармах даже давали инструкции, как надо убивать евреев и уничтожать их имущество. Напуганные слухами, что в Белостоке готовится погром, евреи послали депутацию к губернатору Кистеру, чтобы тот принял меры и не допустил погром. Вот какой ответ Кистер дал депутации: «В прошлом году в Белостоке было убито 40 евреев, и потом в течение полугода в городе было тихо. Сейчас убьют тысячи евреев, и станет спокойно на долгое время». Такую речь мог держать атаман шайки бандитов, а не губернатор. После этого можно было ожидать большого несчастия, и несчастие пришло.
Большинство убийц были солдаты и офицеры, у многих убитых были раны от карабинов и штыков. Не жалели никого. Убивали старых евреев, женщин и маленьких детей, которые еще сосали материнскую грудь. Итоги белостокского погрома были таковы: больше ста убитых, несколько сот раненых, тысячи разоренных семейств.
Истинное представление о жалкой роли офицеров и солдат в этом погроме дает правдивый рассказ солдата, который дословно передал речь офицера Иванова к своим солдатам в казарме перед тем, как они отправились «рассчитываться с евреями». «Братишки, – сказал он, – вы должны знать, что мы идем в город убивать евреев. Кто хочет послужить царю и бороться за наше отечество, тот пусть убьет побольше евреев. Чем больше крови, тем лучше – это не человеческая кровь, а еврейская».
И другие офицеры вели себя так же, как Иванов.
С собранным нами материалом мы ознакомили Думу. Но, увы, дни Первой Государственной думы были сочтены. 7 июля 1906 года, по настоянию Горемыкина, Николай II подписал указ о роспуске Думы, а Петербургская и Киевская губернии были объявлены на военном положении.
В эти тяжелые дни и в моей семейной жизни встал очень трудный вопрос. Моя старшая дочка была болезненным ребенком, и врачи настоятельно советовали увезти ее из Петербурга с его сырым климатом и частыми туманами. Мы с женой долго обсуждали, куда нам переехать, и, естественно, я подумал о Сибири и, в частности, об Иркутске с его сухим и здоровым климатом, о котором у меня сохранились самые лучшие воспоминания со времен ссылки, где у меня осталось немало друзей.
Жаль было покидать столицу и напряженную общественную и политическую работу, которую я выполнял, а также круг интересных друзей, но здоровье моей девочки было важнее всего. И мы приняли решение переехать в Сибирь.
Глава 37. Первые годы в Иркутске. Уход Селиванова с поста иркутского генерал-губернатора. На его место назначается Князев. Его либеральное управление краем и иркутская общественность.
Первые годы в Иркутске ушли на устройство новой жизни, на восстановление старых связей и на создание клиентуры.
Я присматривался к новым формам общественно-политической жизни в Иркутске после потрясений 1905 года.
В 1910 или в 1911 году, не помню точно, был отозван из Иркутска генерал-губернатор Восточной Сибири генерал Селиванов, и на его место был назначен Князев. Население всего обширного края встретило эту замену с чувством глубокого облегчения, а культурные слои Восточной Сибири – с нескрываемой радостью.
Я считаю нужным дать подробную характеристику того режима, который Селиванов установил в Восточной Сибири в качестве генерал-губернатора.
Прибыл Селиванов в Иркутск после страшных карательных экспедиций генералов Ренненкампфа и Меллера-Закомельского, бесчеловечная жестокость коих не будет забыта сибиряками.
Революционный порыв железнодорожных рабочих и служащих во время всеобщей забастовки, равно как порыв всех тех, кто с энтузиазмом примкнул к революции, был потоплен в крови. Сколько низости и кровожадности проявили каратели и сколько героизма и стойкости им противопоставляли железнодорожники, об этом было написано немало, но полная картина тех ужасов, которые совершали вышеупомянутые карательные экспедиции, едва ли когда-либо будет восстановлена.
К несчастью, как это часто бывает, сила и жестокость победили. Восточная Сибирь была усмирена, и во всем этом обширном крае воцарилась тишина кладбищ.
И вот Селиванов явился в Иркутск, чтобы «закрепить» результаты, достигнутые карательными экспедициями. Преданный царский слуга и крайний реакционер, он, обладая в качестве генерал-губернатора почти неограниченной властью, наложил свою тяжелую руку на всю жизнь обширного края. Под его давлением, чтобы свести счеты с тысячами и тысячами железнодорожников и представителей интеллигенции, радостно принявших революцию 1905 года, судьи стали стряпать политические «процессы», предъявляя огромному количеству невинных людей обвинение в «мятеже» и других страшных преступлениях. Все культурные и научные учреждения были взяты под такой строгий контроль, что осмысленная, продуктивная работа в них стала невозможной.
