Моисей Кроль - Страницы моей жизни
Впрочем, очень скоро Дума выработала свой тон и отважилась выступить против контрреволюционного правительства, которое открыто и нагло показало свою глубокую ненависть к народному представительству.
Я останавливаюсь так подробно на роли и деятельности Государственной думы, потому что это была единственная надежда получить в России относительные свободы и в то же время облегчить невозможное положение евреев. Поэтому Еврейский союз за равноправие, и особенно его Центральный комитет в Петербурге, сильно способствовал тому, чтобы Дума располагала всевозможными материалами по вопросу об еврейском положении и могла бы вести свою героическую борьбу с правительством, с такими заядлыми реакционерами, как Горемыкин, Столыпин и др.
Как известно, первое выступление в Думе против правительства выразилось в интерпелляции о беззаконной деятельности полицейского департамента и против многих высокопоставленных чиновников. Интерпелляция указывала на тайный доклад знаменитого чиновника Макарова, на роль, которую полицейский департамент играл в подготовке ужасных погромов, еврейских и не еврейских. Этот тайный документ появился в № 63 газеты «Речь», которая была официальным органом конституционно-демократической партии. Ее организовал известный еврейский инженер Бак. Как потом стало известно во всем мире, газета получила этот тайный документ от бывшего директора полицейского департамента Лопухина и, как я помню, через нашего волшебника, ныне покойного Александра Исаевича Браудо.
Впечатление от доклада Макарова осталось потрясающее. Это был уничтожительный обвинительный акт против полицейского департамента, против министра внутренних дел и, наконец, против всей правящей компании, которая окружала Николая II. Доклад выявил ту ужасную опасность, которая грозила России в лице этих людей, не останавливавшихся ни перед чем, лишь бы сохранить проклятый деспотический режим. Не удивительно, что для спасения России и ее свободы Дума нашла нужным сорвать маски с высокопоставленных убийц и погромщиков. Поскольку интерпелляция имела очень важные последствия и поскольку она стала началом многих драматических конфликтов в Думе с контрреволюционным правительством, я привожу содержание этой интерпелляции.
«В печати были опубликованы официальные документы, подтверждающие, что полицейский департамент принимал участие в возбуждении одной части русского населения против другой, что привело к убийствам мирных граждан. Эти сведения основаны на докладе начальника Макарова, напечатанном в газете «Речь» № 63. Было подтверждено, что в полицейском департаменте имелась типография, в которой печатались прокламации, призывавшие к убийствам евреев и интеллигентов. Оттуда эти прокламации рассылались по всей России. Работу в типографии вел жандармский офицер Комисаров. Несмотря на то что в типографии была проведена проверка (по приказу Витте), ничего нельзя было сделать, чтобы неслыханные преступления не повторялись, а виновники этих преступлений еще получали повышения от своего начальства и хорошее вознаграждение».
Интерпелляция была вынесена 8 мая, а 13 мая в Думу пришел премьер-министр Горемыкин чтобы сообщить, какую политику и программу правительство наметило на ближайшее время. Его выступление очень расстроило большинство членов Думы. Горемыкин уже знал содержание интерпелляции и, чтобы доказать, что он совсем не считается с мнением Думы, он держал себя с большим самомнением и объяснил, что никаких изменений в политике правительства не будет. Не будет амнистии, никаких свобод и никаких аграрных реформ, все останется по-старому.
Как известно, наглая речь Горемыкина вызвала настоящую бурю в Думе. Большинство сразу поняли, что его декларация является декларацией военной, потому что он угрожал, что Дума будет разогнана. И тогда в Думе разыгрались исторические сцены, которые потрясли всю Россию и произвели потрясающее впечатление за границей. Это было выступление Набокова с его знаменитым требованием, чтобы исполнительная власть подчинялась законодательной. Радищев, с возмущением обратившись к Горемыкину, выкрикнул: «Ваша совесть должна Вам подсказать, что делать, Вы должны уступить Ваше место другому». В речах левых депутатов звучала угроза новой революции. Было ясно, что между Думой и властью началась борьба не на жизнь, а на смерть. Физическая власть была в руках контрреволюции, но моральный авторитет и симпатии всей России были на стороне Думы.
Еще резче выступил Винавер: «Пока вы не выгоните вершителей насилия, которые допустили и даже организовали погромы, Россия не успокоится…»
Каждое выступление от имени ненавистной власти превращалось в острый конфликт между представителями народа и реакцией. Когда военный прокурор Павлов пришел защищать смертную казнь, которая погубила тысячи невинных людей, почти вся Дума встретила его речь криками: «Убийца! Бандит!» Конституционная форма дебатов уступила место пламенным осуждениям администрации, которая представляла собой русское правительство.
Присмотревшись ко всему, что происходило в Думе, и прислушиваясь ко всем речам, чувствуя настроение, царившее там (у меня был свободный вход на все заседания), я понял, какую огромную ошибку допустили революционные партии, бойкотируя первую Думу. Если бы социалисты-революционеры и социал-демократы, а также большевики использовали свою энергию, свои связи, свой агитационный пафос не для того, чтобы компрометировать будущую Думу и подрывать ее авторитет, а наоборот, чтобы его укрепить в глазах рабочих масс и крестьян, доказать им, что только Дума в силах принести свободу и со временем стать настоящим хозяином страны, то отношение широких масс к Думе было бы другим. Они знали бы, что, защищая ее, они защищают свои кровные интересы. Они поняли бы, что нельзя позволить самодержавию задушить народное представительство, которое пришло спасать Россию. Да, бойкот сильно повлиял на то, что революционная энергия русского народа погасла, когда бессмысленные и ничего не значащие воззвания к вооруженному восстанию потерпели такое страшное поражение. Вполне возможно, что если бы широкие русские массы вовремя поняли, как помочь Думе, чтобы она стала их боевым оружием, это изменило бы ход русской истории. Я лично очень жалею, что совершил ошибку, агитируя за бойкот Думы.
В эти неспокойные дни, когда вся Россия с большим интересом следила за деятельностью Думы, за ее страстной борьбой с темными силами, которые властвовали над несчастным русским народом, еврейская общественность проводила энергичную работу, чтобы ввести в порядок дня вопрос о еврейском равноправии. Особенно энергично действовал еврейский Центральный комитет. По его инициативе петербургское отделение Еврейского союза послало телеграмму в Думу с выражением надежды, что представители народа оправдают чаяния России и введут настоящее народное представительство, восстановят настоящую свободу и равенство для всех граждан независимо от национальности и веры. Винавер, который с первого дня играл исключительную роль в Думе, не пропускал ни одного случая выступить как преданный защитник еврейских прав. Например, когда партия кадетов приготовила свой проект о гражданском равенстве, Винавер выступил против той редакции проекта, в которой просто говорилось о том, что все люди должны пользоваться одинаковыми правами. Винавер требовал, чтобы в проекте было конкретно указано, что все люди, независимо от национальности и религии, – равны. И проект в результате был составлен соответственно требованиям Винавера. Поскольку время было бурное, и политическая ситуация в связи с открытием Думы сильно изменилась, еврейский Центральный комитет решил созвать в Петербурге 4-й съезд еврейского Союза.
