Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Войной навек проведена черта,
Что было прежде — то не повторится.
Как изменились будничные лица!
И всё — не то. И жизнь — совсем не та.

Мы погрубели, позабыв о скуке.
Мы стали проще, как и всё вокруг.
От холода распухнувшие руки
Нам ближе холенных, спокойных рук.

Мы стали тише, ничему не рады,
Нам так понятна и близка печаль
Тех, кто сменил весёлые наряды
На траурную чёрную вуаль.

И нам понятна эта жизнь без грима,
И бледность просветлённого лица,
Когда впервые так неотвратимо,
Так близко — ожидание конца.

Только вина во многом
Перед людьми и собой,
Перед взыскательно-строгой
Не обделившей судьбой.

Близость жестокой расплаты
За неживые года.
Руки беспомощно сжаты,
Сердце стучит: «никогда!»

И неживая усталость
Клонит к последнему сну.
Жизни немного осталось,
Чтоб искупить вину.

Просыпались глухими ночами
От далёкого воя сирен
Зябли плечи и зубы стучали,
Беспросветная тьма на дворе.

Одевались, спешили, балдели,
И в безлюдье широких полей
Волочили из тёплой постели
Перепуганных сонных детей.

Поднимались тропинкою в гору,
К башмакам прилипала земля.
А навстречу — холодным простором —
Ледяные ночные поля.

В темноте, на дороге пустынной,
Зябко ёжась, порой до утра,
Подставляя озябшую спину
Леденящим и острым ветрам.

А вдали еле видимый город
В непроглядную тьму погружён
Только острые башни собора
Простирались в пустой небосклон,

Как живая мольба о покое,
О пощаде за чью-то вину.
И часы металлическим боем
Пробуравливали тишину.

Да петух неожиданно-громко
Принимался кричать впопыхах.
А в руке ледяная ручонка
Выдавала усталость и страх…

…Так — навеки: дорога пустая,
Чернота неоглядных полей,
Авионов пчелиная стая
И озябшие руки детей.

Бледной, неряшливой, очень и очень усталой
Снова, как прежде, я молча к тебе подошла.
Видишь, какой я теперь некрасивою стала.
Жизнь обтрепала, обжулила и — предала.

Только порой задыхается подлая жалость.
Сладостно жжёт, поднимается с мутного дна.
Только подумать, что жизни так мало осталось,
Страшно подумать: она никому не нужна.

Друг мой… когда-то мы были большими друзьями,
Друг мой, подумай: я будто давно умерла,
Много ли верст и столетий легло между нами,
И не меня отражают твои зеркала.

Это — не я. Это только забытая кличка,
Стёртая память ушедших и проданных дней.
Боль моя стала твоей равнодушной привычкой,
Жизнь моя стала привычною болью твоей.

Такие сны, как редкостный подарок,
Такие сны бывают раз в году.
Мой день сгорал, да он и не был ярок,
День догорал в неубранном саду.

Проходят дни, как злобные кошмары,
Спаленные тревогой и тоской.
А ночью сны о лавках и базарах,
Где сыр без карточек и молоко.

И вдруг среди заботы и обмана,
Средь суеты, в которой я живу,
Приснится то, что близко и желанно,
Что никогда не будет наяву.

«Двенадцать лет без перерыва!
«Двенадцать лет! Огромный срок!»
А сердце бьётся терпеливо,
Твердит заученный урок.

Двенадцать лет — без перемены —
Толчками сердца — вновь и вновь —
Бежит в твоих упругих венах
Моя бунтующая кровь.

И в жизнь войдя большим и смелым,
Сквозь боль отчаянья и ложь,
Слова, что я сказать не смела,
Ты за меня произнесешь.

Очень большая усталость,
Очень простые слова —
Всё, что от жизни осталось,
Всё, чем ещё я жива.

Всё, что осталось от звонких
И патетических слов.
Жизнь оказалось лишь тонкой,
Чёрной тетрадкой стихов.

Прошлого было так мало,
В будущем — холод и жуть.
— Господи, как я устала!
Как я хочу отдохнуть!

Километр за километром,
Бодро, с самого утра,
Против бешеного ветра,
По горам, да по горам.

По крутым холмам Шампани,
Где везде — следы войны,
(Той и этой), где в тумане
Дали смуглые видны.

Где бескрайние просторы,
По дорогам скрип телег,
И ещё совсем не скоро —
Скудный ужин и ночлег.

Но сильней всего на свете
Я люблю такие дни.
Впереди подъём и ветер.
Делать нечего! Гони!

Ты не вспомнишь уютного детства,
Знал ты только сумбур и хаос.
Без любви к обстановке и месту,
Будто в таборе диком ты рос.

Без понятья о родине даже
(Кто ты? Русский? Француз? Апатрид?)
Никогда ты не встанешь на страже
У могильных торжественных плит.

Ты не знал «беззаботного детства»,
Дать тебе его я не смогла,
— Но другое, другое наследство
Для тебя я всю жизнь берегла.

И дано оно очень немногим:
Ты полюбишь сильней и сильней
Шорох шин по пустынным дорогам
И свободу несчитанных дней.

Ты полюбишь большие просторы,
Ты научишься в сердце беречь
Каждый новый посёлок и город,
Новизну неожиданных встреч.

Каждый день, неизвестный заране,
Каждый новый, крутой поворот,
И на карте огромных скитаний —
Нити властно зовущих дорог.

И, взлюбив, как бесценное благо,
Землю, землю под твёрдой ногой,
В жизнь войдёшь ты бездомным бродягой,
С беспокойной и жадной душой.