Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Километр за километром,
Бодро, с самого утра,
Против бешеного ветра,
По горам, да по горам.

По крутым холмам Шампани,
Где везде — следы войны,
(Той и этой), где в тумане
Дали смуглые видны.

Где бескрайние просторы,
По дорогам скрип телег,
И ещё совсем не скоро —
Скудный ужин и ночлег.

Но сильней всего на свете
Я люблю такие дни.
Впереди подъём и ветер.
Делать нечего! Гони!

Ты не вспомнишь уютного детства,
Знал ты только сумбур и хаос.
Без любви к обстановке и месту,
Будто в таборе диком ты рос.

Без понятья о родине даже
(Кто ты? Русский? Француз? Апатрид?)
Никогда ты не встанешь на страже
У могильных торжественных плит.

Ты не знал «беззаботного детства»,
Дать тебе его я не смогла,
— Но другое, другое наследство
Для тебя я всю жизнь берегла.

И дано оно очень немногим:
Ты полюбишь сильней и сильней
Шорох шин по пустынным дорогам
И свободу несчитанных дней.

Ты полюбишь большие просторы,
Ты научишься в сердце беречь
Каждый новый посёлок и город,
Новизну неожиданных встреч.

Каждый день, неизвестный заране,
Каждый новый, крутой поворот,
И на карте огромных скитаний —
Нити властно зовущих дорог.

И, взлюбив, как бесценное благо,
Землю, землю под твёрдой ногой,
В жизнь войдёшь ты бездомным бродягой,
С беспокойной и жадной душой.

Сутолока вокзальная.
Все дороги — дальние,
Все дороги — новые
Трудные пути.

Веселей и радостней,
Горестней — печальнее
Места не найти.

Всё — недолговечное,
Мимолетно-встречное,
Очень человечное,
И чего-то жаль.

И всегда — извечные,
Радости тревожные,
Устремленье в даль.

Вечно над вокзалами,
Рельсами и шпалами
Рвётся едкий дым.

И тоска дорожная,
И тоска железная
Тянется за ним.

Уверенный, твёрдый, железный,
Презревший лишенья и страх,
Взлетающий в звёздные бездны,
Ныряющий в тёмных морях,

Ещё — победитель-удачник
(«Куда только мы не зашли!»)
— Немецкий мечтательный мальчик
Гуляет по карте земли.

Он так подкупающе молод,
Так бодро шагает вперёд,
Неся разоренье и голод
Повсюду, куда не придёт.

Его на бульварах Парижа
Так раздует каждый пустяк:
Он губы застенчиво лижет,
Косясь на французский коньяк.

У пёстрых витрин магазинов
Часами стоит, не идёт,
Совсем по-ребячьи разинув
Свой красный, смеющийся рот.

А завтра — послушный приказу —
С винтовкой на твёрдом плече
Пойдёт…И не бросит ни разу
Простого вопроса: «Зачем?»

Зачем ему русские вьюги?
Разрушенные города?
На севере или на юге
— Везде — непременно — всегда.

Зачем ему гибнуть и драться
Среди разрушений и бед,
Когда за плечами лишь двадцать
Восторгом обманутых лет?

Неужто такая отрада —
Недолгих побед торжество?
Ведь запах смолы из Шварцвальда
Уже не коснётся его.

И над безымянной могилой
Уже не поплачет никто:
— Далёкий, обманутый, милый…
— За что?..

Темнота. Не светят фонари.
Бьют часы железным боем где-то.
Час, ещё далекий до зари.
Самый страшный час — перед рассветом.

В этот час от боли и тоски
Так мучительно всегда не спится.
Час, когда покорно старики
Умирают в городской больнице.

Час, когда, устав от смутных дел,
Город спит, как зверь насторожённый,
А в тюрьме выводят на расстрел
Самых лучших и не примирённые.

В раскрытом окне трепетали холодные звёзды,
Скользили, клубясь, над зигзагами крыш облака,
Был гулом моторов насыщен томительный воздух
И мягкие взрывы, как гром. И сжималась рука.

Сверкающий луч опоясывал небо сияньем.
Назойливо шарил, и снова соскальзывал прочь.
И, камень за камнем, огромные, серые зданья
Беспомощно рушились в истинно звёздную ночь.

В глубоких подвалах не спали усталые люди.
Над городом тёмным сияла бесстрастная твердь.
И в звёздное небо громоздкие дула орудий
Со злобой плевали тяжёлую, страшную смерть.

Тяжкий, плотный, пропылённый воздух.
(Как ещё далёко до зари.)
За окном — пылающие звёзды
И притушенные фонари.

Мысли, мысли напряжённым строем —
О еде, усталости, войне,
О последнем, наконец, покое,
О ненарушимой тишине.

Так наедине с собой, без позы,
Рушится последний идеал.
И не успокаивают слёзы
Тех, кто страшно, навсегда устал.

Разве только — в очень сильной дозе
От всего поможет веронал.