Господи, напугай, но не наказывай! - Махлис Леонид Семенович

ПОЦЕЛУЙ ТИГРИЦЫ

Илья Эренбург в 1921 году вдруг заскучал по Монмартру, ротондовским друзьям и устремился в сторону Парижа. Но французский консул в Риге отказал ему в визе. Пришлось доказывать свою политическую незаангажированность. На вопрос консула «Чем вы занимались в Москве?» писатель, потупив взор, ответил, что помогал Дурову дрессировать кроликов, дескать, «где я и где большевики?». В 1993 году такой ответ только усугубил бы положение туриста.

Весной этого года я приеду в Москву на празднование юбилея Радио Свобода — 40 лет, из которых 20 — мои. В «подаренном» мне на две недели голубеньком жигуле я направлялся к Олимпийскому комплексу в Марьиной роще на книжную ярмарку, когда передо мной возник особняк с неоготической мансардной башней. Я толкнул дверь знакомого служебного подъезда. Вместо рыхлой физиономии отставного смершевца Владимирова мне преградила дорогу суровая тетка:

— Вы к кому?

— К Наталье Юрьевне, — ответил я, протягивая визитную карточку на «вражеском» языке. — Я журналист и хотел бы с ней встретиться.

Лицо привратницы посуровело еще больше, и на нем отразилась растрепанная решимость «Родины-матери» с известного военного плаката Ираклия Тоидзе.

— Ее нет и не известно.

— Хорошо, вы можете передать ей эту карточку? Я приписал вот здесь телефон моей гостиницы. Попросите ее позвонить мне, когда она вернется.

Едва я вышел на улицу, ко мне приблизился высокий мужчина. Я даже (по забытой, было, привычке) осмотрелся — не урчит ли поблизости серая волга. Волги, слава Богу, не оказалось. Да и мужчина смотрел дружелюбно, с сочувствием.

— Извините, я наблюдал за вашей беседой с вахтершей и хочу вас предостеречь: вы допустили серьезную ошибку, представившись журналистом. А если нас еще и увидят вместе, то в это здание уже точно не впустят. Поэтому я решил подождать вас на выходе.

— Вы ничего не перепутали? Я всего-навсего оставил ей свою карточку.

— Вот в том-то и дело. Журналистов здесь боятся больше, чем землетрясения. Кстати, вы меня не узнаете? Моя фамилия Комиссаров.

— Андрюша!! Медвежатник!

Я искренне обрадовался встрече с моим единственным защитником на «зверином судилище» в далеком 1971 году. Обнялись.

Андрей рассказал мне в деталях о жестокой классовой борьбе на фоне развернутого капиталистического строительства между дрессировщиками и руководством в лице Натальи Дуровой, внучатой племянницы Анны Владимировны. Война именно в этот момент достигла своего апогея. Она велась вокруг увольнения наиболее строптивых сотрудников после их попытки приватизировать четвероногих артистов. А сам Комиссаров был ключевой фигурой, главным гладиатором на этом ристалище, пока его лидерство не оспорил другой дрессировщик — Александр Терехов, который пошел на крайнюю меру — захват заложника, вернее, заложницы. Терехов втащил раскладушку в клетку слонихи Даши, заперся изнутри, вызвал представителей СМИ и объявил бессрочную голодовку. Освободить заложницу удалось только силами ОМОНа. Но у слонов свои представления о свободе. Когда-то совсем маленькой Даша прибыла в СССР в качестве подарка Леониду Брежневу от руководителя Лаоса Кейсона Фомвихана и попала к семье дрессировщиков Тереховых. Вся семья воспитывала и растила Дашу. Но слоны — очень обидчивые и злопамятные животные. Неуставные отношения между людьми и животными слоны не прощают. Придет день — и Даша сама отомстит тому, кто посягнул на ее свободу, пусть даже и в благих целях. Во время репетиции 22 февраля 2001 года внезапно взбесившаяся слониха растопчет своего дрессировщика, выкормившего ее из соски… Едва я вернулся в гостиницу, как раздался звонок, разрушивший пророчество Андрея, но не мою веру в людей — ведь спустя 22 года, он вновь оказался в нужное время и в нужном месте, чтобы поддержать меня своим неравнодушием. Дорогого стоит. На проводе была Наталья Юрьевна. С первой фразы было ясно, что она уже навела обо мне необходимые справки, ибо обратилась ко мне по имени и отчеству, которое на визитке отсутствовало.

— Мне очень жаль, Леонид Семенович, что мы с вами разминулись. — Сказала она. — Вы могли бы приехать ко мне завтра часа в два? Хочу пригласить вас на дневной спектакль, который я объявляю… в вашу честь.

Мы провели пару часов в хорошо знакомом мне кабинете, где почти все осталось, как при Анне Владимировне. Покосившиеся картины, старинная мебель со следами птичьего помета, труднопереносимый дух. В центре композиции — свободно гуляющий гигантский попугай с ослепительным опереньем и размахом крыльев, как у белоголового орлана.

Снова в кабинете В. Дурова. С Натальей Юрьевной Дуровой и ее подопечным

Потом подземными норами она провела меня в новое здание театра. Зал заполнен до отказа. Малыши, мамы, бабушки. Полностью затемненная сцена отделена от просцениума крупноячеистым, наподобие рыболовной сети, занавесом, а от зала — узким бассейном. Должно быть, для морских львов. Под аплодисменты в скользящем луче юпитера на сцену поднимается Наталья Юрьевна в черном панбархате и контрастном макияже.

— Здравствуйте, дети! Сегодня вам очень повезло, потому что у нас нынче особый день и особый спектакль. И главное — особый гость. А знаете, дети, чем этот гость мне дорог? Не только тем, что он работает на Радио Свобода — самом известном и самом правдивом в мире радио, но и тем, что когда-то работал у нас, в «Уголке дедушки Дурова». Наш гость уже два десятилетия живет в Германии. И вот, вернувшись в Москву, он первым делом пришел к нам, чтобы побыть с вами и подышать вместе с вами этим воздухом. Давайте поприветствуем нашего гостя.

По призывному жесту знаменитой дрессировщицы, я вышел на подмостки и «надел» счастливую улыбку. Приветствуя зрителей, я думал лишь о том, что хорошо бы сейчас прислониться к дверному косяку, чтобы не рухнуть в пустой бассейн. Я не преминул бы это сделать, если бы не парализующий луч юпитера. На всякий случай, я попятился к сцене, едва не запутавшись в сетях, из-за которых пёр тяжелый дух циркового закулисья. Справиться с ним мне помог запах французских духов, которыми был пропитан панбархат артистки. Наталья Юрьевна напомнила дошколятам о том, в какое трудное время мы живем, во что превратился рубль и что преодолеть невзгоды можно только, творя добро, посланником которого является ее сегодняшний гость.

Из наставленного на меня «сумрака ночи» раздался детский плач.

И тут я окончательно и бесповоротно оцепенел, почувствовав чье-то бесцеремонное прикосновение к моему телу сзади пониже пиджака. Я оглянулся — тот же дырявый занавес, за которым та же темь. Продолжая глупо улыбаться, я перевел взгляд на Дурову, невольно прикидывая на глаз разделяющую нас дистанцию (прости меня, Авве Отче!). Наталья Юрьевна ответила лучезарной улыбкой. Второе прикосновение закончилось легким толчком, и я сделал едва не ставший роковым вынужденный шаг вперед, затормозив на самой кромке пропасти. Финальную часть репризы я не услышал, погруженный в сумбурные раздумья о привидениях «Уголка дедушки Дурова»: не иначе, как неотмщенный и потому распоясавшийся дух парторга Владимирова, наконец, добрался до своей жертвы. На этот раз он доведет дело до логического конца. В полном смятении я доковылял до отведенного мне кресла во втором ряду. Дурова, как сказочная фея, взмахнула рукой, и по обе стороны занавеса вспыхнул яркий свет. Прозрачный занавес оставался опущенным, а за ним под рукоплескания зала мирно и безучастно прогуливались… три тощие тигрицы. Это они, а никакой не Владимиров, минуту назад подходили ко мне знакомиться. Я присоединился к аплодисментам — лучший способ сдержать дрожь в конечностях.

Прощаясь, Наталья Юрьевна преподнесла мне номер циркового издания «Арена» с ее статьей и автографом: «Леониду Семеновичу Махлису, с радостью и уважением за память о клочке земли дуровской, которая вошла в его жизнь как вершина карьеры! Наталья Дурова. 1993 г.».