Господи, напугай, но не наказывай! - Махлис Леонид Семенович

— Я вас помню, Евгений Иванович, но я так надеялся, что вы обо мне забыли.

— Мы бы о вас забыли, если бы вы о себе не напоминали. Нам необходимо с вами встретиться. Есть, о чем поговорить.

— Задавайте вопросы, зачем для этого встречаться? Нас ведь никто не подслушивает. — Наглею с каждым днем. Но с юмором даже умирать легче. Мне показалось, что на другом конце улыбаются.

— До нас дошли слухи, что вы собрались в Израиль. Об этом мы и хотели бы поговорить.

— Это правильно, что вы мне позвонили, Евгений Иванович. Слухами питаться — гиблое дело. По себе знаю. Одни говорят — выпустят, другие — нет. А вы что скажете? (Это из «Великолепной семерки»: «Он сказал, что ты сказал, я говорю, что ты врешь, а ты что скажешь?»)

— Когда вы заканчиваете работать? В четыре, кажется? Вот и хорошо. Завтра в 17 ноль-ноль будьте, пожалуйста, в приемной Комитета на Кузнецком мосту. Я выписываю для вас пропуск. Не забудьте захватить паспорт.

— К сожалению, не могу. Да и зачем вам на меня время тратить? Я же уже ответил на ваш вопрос. Слухи соответствуют действительности. Я подал документы на выезд и надеюсь на положительный ответ. Скажите, я могу на него рассчитывать в ближайшее время?

— Это не мы решаем. Этим занимается ОВИР.

(Опять двадцать пять. Да ОВИР пляшет перед вами как дрессированный пудель, не сводя взгляда с кнута в руке. Это вам не Уголок Дурова. У вас проблем с дрессурой нет).

На следующий день после работы я отправился на чьи-то проводы и напрочь забыл об этом разговоре. Выходя через сутки из служебного подъезда Уголка, я угодил прямо в объятия Виталия Павловича. Капитан поздоровался и услужливо распахнул передо мной дверцу притихшей тут же на тротуаре серой «Волги». За рулем развалился молодой ухарь-купец в галстуке.

— Вы должны поехать с нами. У нас впереди серьезный разговор.

— Я никому ничего не должен, слава Богу. Сегодня в открытом космосе гулять безопасней, чем по московским улицам. Если это арест, то так и говорите. — Попытался я развернуть дискуссию, чтобы потянуть время, восстановить внутреннее равновесие, сделать меньше ошибок. Полюбившийся немудреный трюк. А что если просто рвануть назад, пусть побегают за мной в прогнивших лабиринтах, если не потеряют с непривычки сознание от нестерпимой вони, или вокруг ржавых клеток с онанирующими макаками — достойное занятие для доблестных контрразведчиков. Такому кадру позавидовал бы сам Луи де Фюнес. Я обернулся на дверь. В черном проеме злорадно высветилась ожившая маска рябого вахтера. Он стоял в позе голкипера. Овчарка ждала приказа хозяина.

— Не волнуйтесь, это еще не арест, но в ваших интересах не бузить и сесть в машину. — Чернобровый капитан прикоснулся к моему плечу. Купец включил зажигание.

Машина остановилась на Кузнецком прямо у входа в приемную КГБ, где бился пульс страны. Капитан что-то сказал дежурному в окошко, получил заготовленный пропуск и через минуту я уже сидел в обшитом деревом кабинете в ожидании моих собеседников. Первым вошел старый знакомый — майор Евгений Иванович. За ним еще пара офицеров в полковничьих погонах и с красными ромбиками гэбэшных вузов. Представляться никто и не думал. Да и кому нужны были эти формальности? Они и без этих церемоний знают, кто я, а я — кто они. Старшие чины разбрелись по углам, как учителя на уроках практикантов, а у дирижерского пульта заступил Евгений Иванович.

— Похоже, что мы в тебе ошиблись. — Начал он без обиняков, опять перейдя на ты. — Ты нам исправно врал, что ни в какой Израиль не собираешься. Дурачил нас? Почему? Чтобы закончить университет? А теперь, дескать, море по колено? Вот твое заявление. — Евгений Иванович распахнул грязно-коричневую папку.

— Я вам не врал. Я тогда действительно не собирался. Я тогда только мечтал об этом. И к тому же я вас боялся.

— А сейчас страх прошел? — Не удержался майор. — Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела.

— И сейчас боюсь, но меньше. Кстати, а почему мое заявление у вас. Вы же мне позавчера сказали, что рассмотрение не в вашей компетенции, а МВД. — Похоже, что и впрямь осмелел. Сам удивляюсь своему спокойствию. Пробую и дальше разговаривать на равных, не провоцируя, но и не раздражая. «Учителя» по-прежнему безучастно покуривают в сторонке.

— Ну, это наше внутреннее дело, и я не обязан отчитываться. Тем не менее я отвечу. Речь идет не просто о поездке за границу. В стране действует сионистское подполье, направляемое коричневыми кругами на Западе. Оно делится на агентов и их жертв. Наша задача — отделить одних от других, чтобы не пострадали невинные и были наказаны виновные. До недавнего времени мы и тебя считали жертвой. Но как видно ошиблись.

Красиво излагает, — думал я, — но к чему клонит? Если к моим письмам, то дело дрянь — могут припаять антисоветскую агитацию. Если опять щупают, слабину ищут, то тогда проще.

— Нет, вы не ошиблись. Я и сам чувствую себя жертвой. — «Учителя» переглянулись. — Но не кругов, а ромбов. — По их лицам пробежала саркастическая полуулыбка.

— Скажите, — подсел к столу один из старших, — а каковы ваши обязанности в Уголке Дурова?

— Почти как у вас. Дрессирую группу лис еврейской национальности. — Услышал я свой голос.

Дружный добродушный смех в кабинете сделал нас почти друзьями. Полковник придвинул к себе стопку бумаги, давая, наверное, понять, что увертюра окончена.

— Кому вы писали петиции?

— Вереину, Щелокову, Косыгину, Брежневу.

— Нас интересуют ваши зарубежные адресаты. Голде писали?

— Вы что же на ты с главой правительства Израиля?

— Для меня она глава правящей клики фашистского государства.

— В этом «фашистском государстве», по данным советской энциклопедии, 32 политические партии. Из них две коммунистические. И обе легальные. Обе представлены в парламенте. (Кажется, завязывается полезная дискуссия, но почему все так шаблонно?)

— Какой народ — такой и парламент.

— Вы имеете что-то и против народа?

Полковник понял, что зашел слишком далеко и сменил тон:

— Наша задача оградить наших евреев от их влияния. В том числе и вас.

— Я не ваш еврей. Я мамин. Она меня рожала. Вот пусть мама и ограждает. Скажите, когда я могу рассчитывать на получение визы? Ведь у вас нет никаких причин тормозить мой выезд. Я не носитель ваших секретов, скорей, наоборот.

— В каком смысле «наоборот»?

— В том смысле, что это вы годами коллекционировали мои секреты. Вот Евгений Иванович подтвердит: перехватывали адресованные мне письма, звонили третьим лицам от моего имени, снимали копии с переписки с братом.

— Ты, наверное, думаешь, что тебя окружают борцы-идеалисты. Мы их знаем наперечет. Уж поверь — сплошь спекулянты и фарцовщики. Вот хотя бы… — Виталий Палыч назвал имя почтенного физика, доктора наук и подождал моей реакции.

— Не знаю, о ком вы.

— Да все ты знаешь. Так вот, он, как и Дольник, сколачивает вокруг себя молодежь, чтобы их руками жар загребать. И доллары заодно. На его имя поступают десятки посылок и переводов из-за границы для распределения между бедными отказниками. Все они оседают в его карманах. Из «Березки» не вылезает. Наверное, и ты мечтаешь там разбогатеть?

(Вообще-то не отказался бы. Чтобы носки не штопать и скошенные каблуки нелепым клешем не прикрывать, но главное, чтобы усатый швейцар не перекрывал властным жестом вход в гостиницу с единственным в городе киоском, легально торгующим иностранной прессой).

— Так тебя там и заждались. Мечтателей там и своих хватает. Тебя ждет образцовая нищета. Ты своим университетским дипломом будешь башмаки полировать лавочникам. Или навоз в кибуце разбрасывать. Назад проситься станешь — но будет поздно. Почитай, что пишут в наших газетах те, кто смогли вернуться из этого ада. Я не стращаю. Я правду говорю.

— Ну, если честно, то я и сам не уверен, что предпочтительней — ад или рай, нахлобучивать шляпу (или ермолку) на рога также хлопотно, как и натягивать рубашку на крылья.