Теодор Крёгер - Четыре года в Сибири
Утром состоялись долгие переговоры происходили между представителями Никитино и комиссарами правительства Керенского.
В полдень Иван Иванович пришел ко мне. Он был спокоен и даже расслаблен; но его жена была лихорадочно возбуждена от волнения. После обеда мы пошли в лагерь военнопленных. Фаиме и ребенок остались там, также Екатерина Петровна и многие женщины с детьми оставались под вооруженным надзором моих товарищей. Настроение всюду было очень напряженным; освобождение преступников предстояло в самое ближайшее время.
К вечеру каторжан освободили.
Парами или по одиночке они подходят к наковальне, кузнечный молот поднимается и опускается, цепи падают. Молча и нерешительно амнистированные стоят в стороне на тюремном дворе, некоторые из них идут, они безучастны и апатичны, не знают, что им делать. Другие стоят мрачно и угрожающе. Они не верят своей свободе.
- Товарищи! Свободный русский народ! Наконец, цепи ненавистного нам всем и проклятого царского режима пали! С неимоверной силой поднялся народ по всей стране для не имеющей себе равных революции. Теперь у вас есть вся эта долгожданная свобода. Больше нет кнута, нет убивающего, лишающего свободы, кровожадного абсолютизма! Смертная казнь упразднена!
Душераздирающий крик прерывает слова уполномоченного и все умолкает.
Тюремный надзиратель и преступник покатились на землю. Арестант уже вырвал у мужчины пальцами оба глаза из глазниц, душит залитое кровью лицо, едва задушенный крик еще можно увидеть на судорожно сжатых губах жертвы. Немногочисленных стоящих вокруг конвоиров внезапно начинают избивать, комиссар пытается убежать, но его тоже задерживают, и спустя мгновение его лицо превращается в сплошную кровавую массу. Трещат отдельные выстрелы. Некоторые из заключенных падают на землю.
- Месть!... Бегство!... Убивайте...! – звучит теперь со всех сторон.
Проходит продолжительное время. Смеркается.
По пустынным улицам медленным шагом идут освобожденные преступники. Дома и избы заперты, городок как вымер.
Я вижу, как вдоль торговой улицы спокойно идут двое представителей правительства Керенского. У них есть мужество встретить заключенных, присоединиться к их толпе.
- Товарищи! Вам нечего бояться, смертная казнь отменена, ваше поведение нам понятно, ваши угнетатели должны идти прочь. О еде, питье и одежде позаботятся! Идите в гостиницу.
- Нет, братишки, мы это уже знаем..., – отвечают насмешливо преступники, и уже оба мужчины схвачены. Они уже больше даже не защищаются.
Дверь в гостиницу моего домовладельца выламывают силой, скованные и заключенные входят внутрь. Они не находят там ничего, так как ни об еде, ни о питье никто своевременно не позаботился. Спустя короткое время два страшно изувеченных трупа выкидывают из дома. Это оба представителя правительства.
Под угрозой продуктовые лавки должны открывать свои двери. Без разбора преступники выносят продукты, ругают владельцев, уничтожают все, что не могут унести. Наконец, в городке успокаивается. Ночь наступает.
Она жаркая, раскаленный ветер гонит песок к окнам.
Никто не может спать этой ночью. Каждый, у кого есть дома хотя бы коса, серп, топор, секира, судорожно сжимает их в руках.
- Дайте нам водки! Дайте нам баб! – шумят сумбурные голоса то здесь, то там.
Маленькие входные двери поддаются, каторжники вваливаются внутрь. Женщины и дети кричат. Течет кровь через пороги нескольких дверей.
Там трещит выстрел.
Ревущие мужские голоса, которые нельзя разобрать. Снова звучат отдельные выстрелы, залп, еще залп следует, снова несколько выстрелов.
Перед моим домом я вижу, как бегут арестанты. Они все вооружены! Прежние каторжане указали им дорогу, немногочисленная охрана оружейного склада была перебита после измены.
К полудню есаул скачет по торговой улице, голова его обмотана полотенцем; оно пропитано кровью.
- Выдвигайтесь! Займите выход к рынку. Заманите их всех туда, любой ценой! Шпоры в крови, лошадь встает на дыбы, скачет дальше.
Мгновенно я с двадцатью товарищами, Кузьмичевым и Лопатиным перед почтой, мгновенно насыпаются земляные валы, и мы бросаемся за них. Перед нами простирается рыночная площадь.
Спустя короткое время я вижу справа, как маленькая группа стреляющих арестантов прибывает на площадь. Звучат выстрелы стрелков, которых мы сначала не видим, так как они снова и снова прячутся за административными зданиями. От угла к углу они приближаются к каторжникам. Я по мундирам понимаю, что это отряд полиции.
Можно слышать каждый выстрел, так как они звучат с большими промежутками, но после каждого выстрела один арестант валится на землю.
Слева от нас солдаты, нагнувшись, бегут вдоль улицы. Они тоже прячутся за избами. Теперь большая группа стреляющих преступников бежит за ними. Они взбираются на крыши, прячутся за дымовыми трубами, и каждый угол служит им прикрытием.
Без поспешности, как будто им придется стрелять в лесного зверя, сибирские стрелки поднимают свои винтовки. Они, похоже, с удовольствием стреляют в голову заключенным, которые, как подстреленные глухари, валятся на землю.
Наконец, мы видим как большая часть бандитов, с криками и воплями, приближается к рыночной площади. Среди них очень многие в штатской одежде. Это те жители Никитино, которые симпатизируют каторжанам, прежние, освобожденные преступники, надеющиеся на успех, который может принести им богатую добычу.
Наша цепь стреляет.
Все же и первые вражеские пули уже свистят мимо нас, поднимают насыпанный как брустверы песок.
Теперь выстрелы трещат со всех углов рыночной площади.
Велико мужество, сильно презрение к смерти у преступников. Они подбегают к нам, понятия не имея о самой примитивной военной хитрости.
Наши обоймы щелкают, звучит выстрел за выстрелом. Пришел момент, когда нам скоро придется уступить их численному перевесу. Рев нападающих становится все громче, похожий на звериный рык, они видят свой успех, хотя на обоих флангах стрелки тоже ведут оживленный огонь. Рыночная площадь покрывается множеством дергающихся, кричащих тел.
Но внезапно, что-то тяжелое неуклюже шлепнулось на меня, с другой стороны другое тело: Иван и есаул притащили пулемет и устанавливают его на позиции.
Секунды проходят... Тишина...
Пулемет лает над моей головой.
Всей силой я сбрасываю тело с себя. Я слышу проклятия... это мой друг Иван. Он бросился на меня, чтобы меня прикрыть.
До нападающих меньше ста шагов. Пулеметная лента пуста, пулемет молчит, так как есаул ранен. Я смотрю, как по его глазам разливается брызгающая, струящаяся кровь, как мужчина, ничего не видя, тянется к новой ленте, пытается стереть с лица кровь, как появляется Лопатин, снова ругается капитан, есаул падает…, но потом пулемет снова грохочет.
