Теодор Крёгер - Четыре года в Сибири
До нападающих меньше ста шагов. Пулеметная лента пуста, пулемет молчит, так как есаул ранен. Я смотрю, как по его глазам разливается брызгающая, струящаяся кровь, как мужчина, ничего не видя, тянется к новой ленте, пытается стереть с лица кровь, как появляется Лопатин, снова ругается капитан, есаул падает…, но потом пулемет снова грохочет.
Прищурившись, совершенно спокойно, твердой рукой, капитан ведет огонь очередями, хотя арестанты снова приблизились к нам на несколько метров. Пулемет лает до тех пор, пока последние пули понеслись вслед убегающим бандитам.
В пивной моего хозяина обосновались оставшиеся арестанты. Оттуда слышны отдельные выстрелы. Мы наблюдаем из-за изб.
- Ты возьмешь четыре бидона с керосином у Исламкуловых, – обращается Иван Иванович к Лопатину, – ты, Кузьмичев, и ты, Фадеев, тоже. Потом мы подожжем дом, и вернем себе наше спокойствие. Вперед! Марш, марш!
Примерно десяток стрелков выстраиваются, за ними полицейский капитан хватает бидоны с керосином, и беглым шагом идет к пивной, пока стрелки ведут свой уничтожающий огонь по каждой высунувшейся голове.
Двенадцать бидонов керосина выливаются на наружные стены дома. Огонь взвивается до небес.
С возбуждающим нервы спокойствием капитан возвращается к нам.
Час спустя дом разваливается и становится похожим на огромный факел, в который влетают мириады молей, мух и жуков. Огонь ночью выглядит зловеще. Вокруг нас тягостная тишина, хотя мы все собрались у огня.
И тут и там произносится, наконец, слово. Мужчины разорваны, грязны, некоторые сняли рубашки, и я вижу, что их тела сильно вспотели от жаркой ночи. На них отражается пылающий огонь.
- Идите по городу и скажите всем...
- Пожар!... Пожар!... Лес горит!... Горит! – визгливые голоса прерывают полицейского капитана.
Далеко вдали мы видим, как высокий, пожирающий огонь бушует в лесу, и вслед за ним огонь поднимается еще в трех других местах.
Тайга горит в четырех местах.
- Великий Боже! Тайга горит! – панический ужас слышен в шепоте мужчин.
- Каторжники подожгли лес!
- Пусть все церкви бьют в колокола, предупреждают о пожаре! Двадцать стрелков должны наблюдать за городом! Все население должно приступить к тушению пожара! Нужно поднять всех пленных! – отдает приказы капитан.
Как сорванные ветром, мужчины разбегаются по сторонам.
- Лес за рекой горит. У нас есть один единственный паром. Если не произойдет чуда, Федя, все Никитино, которое лежит на другом берегу реки, сгорит. Достижения революции, углубление революции, свобода... Он смотрит на меня и горько улыбается. – Пошли, мой дорогой, – и его рука тяжело ложится мне на плечо.
Маленькая, вооруженная топорами, пилами и канатами, лопатами, тяпками и ведрами толпа уже стоит в воде готовая к бою. Паром отталкивают. Отчаянно медленно приближается он к другому берегу, хотя ширина реки всего двести семьдесят метров. Быстрым маршем мы идем к месту пожара.
Двое солдат поспешно удаляются, чтобы поймать проклятого поджигателя.
На берегу стоят боязливые крестьяне. Лопатин остается на другом берегу и руководит перевозкой людей. Вокруг городка нужно прорубить просеку шириной примерно десять метров. Уже слышны первые удары топора, уже падают первые срубленные деревца и кусты.
Прибывают одна группа за другой, они распределяются, начинается лихорадочная работа. Полицейский капитан непреклонен. Сложив руки как рупор у рта, он выкрикивает свои команды. Военнопленные работают рядом с населением. Одно дерево падает за другим, кусты, ветки, все трещит и трескается. Множество рук хватают сваленные деревья, относят в сторону от просеки, возвращаются и тащат снова.
Спешка, беспокойство, горячка царят среди людей.
Неподалеку слышно шипение, шелестение, свист. Он становится громче, отчетливее. Ветер несет огонь ближе к просеке, которая достаточно широка только в нескольких местах.
Прошли часы. Уже посветлело, и солнце знойно и непреклонно жгло с безоблачного неба.
Яростный огонь уже подступал к нам. Он сначала бежал вдоль земли, охватывал кустарник, чащу, карабкался по деревьям, окутывал их кроны плотным едким дымом, пока огонь не охватывал всю крону и беспорядочно валил деревья в разные стороны. Жар становился невыносимым, дым выедал глаза, едва можно было что-то видеть.
Люди отходили назад перед силой огня.
- Кто отступит, будет застрелен! – рычит полицейский капитан, махает «наганом» на высоте бедер, уже трещит выстрел, один мужчина падает на землю; еще дважды лает револьвер, еще два человека падают прямо у огня. Женщины кричат, мужчины хватают их грубо и сильно, заставляют их сыпать ведрами песок на маленькую, тонкую просеку. Они бьют своих женщин в лицо, они отталкивают их в сторону, сами хватают ведра и лопаты и насыпают песок, как будто охваченные безумием. Снопы искр поднимаются, снова и снова пытаются перескочить через просеку, падают на близкий лес. Лопаты песка душат их. Едкий дым снова подкрадывается к нам, знойный жар стоит перед нашими глазами, целая стена огня. Она отступает, падает на просеку, песок сыплется на вспыхивающий огонь, всюду женские руки, кулаки мужчин с лопатами отбивают пылающий жар так долго, до тех пор пока черенки лопат сами почти не начинают гореть.
Лес высох от продолжавшейся сутками солнечной жары. Огонь силен и жесток, но воля человека удерживает его. Каждая искорка, каждый крохотный красный маленький язычок огня засыпается песком, потому что всюду следят за огнем видящие глаза, только руки и кулаки, которые не знают усталости.
Внезапно, подобно волне, все поднимают головы.
Люди застывают.
За ними, откуда они пришли... горит!
Теперь огонь пожирает лес с двух сторон.
Как сатана, окруженный мерцающим пламенем, стоит там каторжник. Не слышен его смех, видно только искаженное наслаждением лицо, широко раскрытый рот, дико-всколоченную бороду, в форме когтей широко расставленные руки.
Сатана зажег огонь за нашей спиной. Он спрятался под кустом, так как никто его не видел. Когда мы углубились в работу и видели только огонь и опасность перед нами, он зажег лес позади нас.
Винтовка вскинута, неслышный в шуме пожара выстрел, залитое кровью лицо арестанта, тупой взгляд, шатание, спотыкание, падение.
Масса, которая согнана теперь на тесную просеку, похожа на стадо. Женщины и мужчины падают, пронзительно кричат, видят со всех сторон только лишь смерть, и их топчут бегущие, спотыкающиеся, кричащие. Они потеряли разум, они лишь охвачены паническим ужасом, который доводит их до безумия.
Уже огоньки пламени извиваются над просекой. Их больше никто не тушит, не останавливает.
