Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

…А сказать друг другу было нечего,
Разговор был скучный и скупой…
Шумный, долгий монпарнасский вечер
Вдунул жизнь в «Ротонду» и «Куполь».

Громкоговоритель надрывался
Над большой и пестрою толпой.
Звуки резкие танго и вальса
Путались с трамвайной трескотнёй.

Мы сидели молча на диванах,
Скучные от пива и вина.
— «Тот уехал?» — «Да», — «А этот?» — «В Каннах».
И опять надолго — тишина.

И в тяжёлом папиросном дыме
Поднимали взоры к потолку.
Кто у нас вот эту боль отнимет,
Эту безнадежную тоску?

Становилось скучно, страшно даже.
Ждём, что кто-нибудь сейчас придет
И со смаком в сотый раз расскажет
Злой литературный анекдот.

Так под сонным, неподвижным, взглядом
Пролетал за часом мёртвый час.
«Так и надо… Значит, так и надо…»
И ревел неумолимый джаз.

Ни восторженно-звонких стихов,
Ни заломленных к небу запястий,
Ни желаний, безумных, как ветер,
Ни ленивой истомы в крови…

А покорно, без пламенных слов,
Без мечты о несбыточном счастье,
Повторить эту сказку столетий,
Эту грустную сказку любви.

Глядишь на звезды взором вдохновенным
С откинутой красиво головой.
Тревожно мыслишь о судьбе вселенной.
— «Ведь, в сущности, не знаем ничего!

И из каких таинственных расчетов
Явился воздух, и тепло, и свет?»
А у меня одна, одна забота:
Куда поставить твой велосипед?

Уже не девочка — жена и мать.
Суровый опыт, а не мысль о чуде
Уже пора бы, кажется, понять,
Что это — жизнь, и что другой не будет.

А всё-таки еще бывает жаль
Забытых слов, разрушенных желаний,
И о не бывшем поздняя печаль
Мешает спать в предутреннем тумане…

Уж создан быт, свой дом, своя семья,
— Ну, пусть не так, как думалось когда-то.
Пусть не дорога жизнь, а колея,
Не зори в ней, а ранние закаты.

Пусть большего не будет никогда,
Но то, что есть — сурово и велико,
И беспощадно-трезвые года
Прекрасней нашей юности двуликой.

— А всё-таки…

Просто, без слёз и проклятий,
С горстью наивных стихов,
В стареньком ситцевом платье,
В тёмной тоске вечеров,

С запахом лука и супа,
В кухонном едком чаду —
Женщиной слабой и глупой
Тихо к тебе подойду.

И без упрёка и стона
Острую боль заглушу.
Снов твоих страшных не трону
И ни о чём не спрошу.

— Всё, что копила годами,
Молча отдам навсегда.
И заструятся над нами
Не золотые года.

Вдруг стало ясно: жизнь полна
Непоправимою угрозой,
Что у меня судьба одна
С моей Иерихонской розой.

Вот с той, что столько долгих дней
Стоит в воде, не расцветая,
В унылой комнате моей
Безжизненная, неживая.

Будильник, пудра, пузырьки,
Игрушки — рядом на камине.
Её корявые ростки
Окутывает сумрак синий.

И я, над страшным и сухим,
Неумирающим растеньем
Слагаю мёртвые стихи
О не бытье, о не цветенье.

И из сплетенья длинных строк,
Из неожиданных созвучий
Встаёт уродливый цветок,
Сухой, бесплодный и колючий.

Но словно в огненном бреду,
С упрямой, безрассудной верой
День ото дня я жадно жду,
Что зацветёт комочек серый…

Себя стараюсь обмануть,
Другим — сплетаю небылицы.
О, только бы, хоть как-нибудь,
От пустоты освободиться!

Проходят дни и вечера,
Я с каждым днём скупей и строже.
Сегодня — то же, что вчера,
А завтра — заново всё то же.

И мой цветок не расцветёт.
Быть может, и бывают розы,
Что зацветают дважды в год,
И что не вянут на морозе,

Но только это не для нас,
Не для таких, как мы, должно быть.
Томит вечерний, синий час
Томленьем напряжённой злобы.

И вот с безжизненной тоской
Склоняюсь грустно и влюблённо
Над неудачливой сестрой,
Над розою Иерихона.

Два будильника ночью стучат,
Чётко слышен двойной перебой.
Тянет левую руку с плеча
Притуплённая, нудная боль.

На полу — неподвижная рябь,
За окном — мёртвый свет фонаря…
Где-то Богом забытый корабль
Укачали чужие моря.

Где-то долго гудит паровоз
В чёрном холоде мёртвых полей,
С усыпляющим ритмом колёс,
С переливом призывных огней.

Утомлённая память легка,
Память медленно клонит ко сну…
Где-то в небе скользят облака,
Закрывая над крышей луну.

В неподвижной, таинственной мгле
Умирают большие слова.
Два будильника там, на столе…
Но зачем же их всё-таки два?

И над горечью счастья и слёз,
Над сомненьем — любовью — тоской —
Где-то в детстве гудит паровоз,
Далеко, далеко, далеко…