Карл VII. Жизнь и политика (ЛП) - Контамин Филипп
Шатлен говорит о прибытие в Тур более 700 всадников и 28 повозок, включая роскошную "качающуюся карету" [670], предназначенную для путешествия невесты в Прагу. Посольство состояло из представителей разных владений Ладислава: Венгрии, Богемии и Австрии. Среди них был и лотарингец сеньор де Родемак, который, по словам Шатлена, "противоречил герцогу Бургундскому". Присутствовали также тридцать дворян из Арденнских марок. Помпезная процессия, включающая графа де Дюнуа и архиепископа Тура, приветствовала посольство перед въездом в город. Но послам пришлось прождать десять дней, прежде чем король, только что оправившийся от тяжелой болезни, смог дать им аудиенцию в Шато-Монтиль. В своей речи глава посольства архиепископ Калочи, венгр Стефан Вардаи, воздав должное традиционной дружбе между Францией и Венгрией и добавил, не без акцента: "Вы — столп христианства, а мой суверенный господин — его щит, Вы — христианский дом, а мой суверенный господин — стена" [671]. Это был намек на то, что Ладислав намеревается возглавить славную борьбу против турок, которую уже успешно вел Янош Хуньяди, известный как Белый рыцарь Валахии, бывший регентом Венгрии до своей смерти в 1456 году.
Празднества связанные с будущим замужеством королевской дочери продолжались до 22 декабря, когда состоялся незабываемый пир, организованный графом Гастоном де Фуа. Нам известно, какие яства и десерты подавались к столу, какая играла музыка и даже, как были рассажены гости. Был запланирован еще один пир, на этот раз устраиваемый графом дю Мэн, который замещал все еще не выздоровевшего короля. Но 26 декабря послы получили известие о внезапной смерти Ладислава, произошедшей в Праге 23 ноября. Это вызвало всеобщее оцепенение. Пьера де Брезе, "человека очень тонкого и обходительного", "умевшего обращаться с королем лучше, чем кто-либо другой", попросили сообщить ему эту печальную новость. Карл VII воспринял это стоически (ведь он столько всего повидал!). В тот же день, 29 декабря, в церкви Сен-Мартен в Туре состоялась торжественная поминальная служба. После этого король распорядился, чтобы во всех соборах королевства были проведены подобные церемонии, как если бы это было "для персоны французского короля". В январе в Тур прибыли герцоги Орлеанский и Бретонский, а также графы де Сен-Поль и Ангулемский, но опоздав на пир они смогли лишь принимать участие в трауре.
Нагруженные ценными подарками, послы покинули Тур и отправились в Париж, где пробыли с 9 по 13 января 1458 года, встретив теплый прием с демонстрацией священных христианских реликвий хранившихся в Сент-Шапель. Для обратного пути, из опасений, что люди герцога Бургундского сделают с ними что-нибудь плохое, послам был предоставлен военный эскорт, и они смогли вернуться в Богемию через Барруа и Лотарингию без каких-либо проблем.
Но на этом дело не закончилось. Своим ордонансом от 8 января 1458 года Карл VII официально взял под свою защиту город Тьонвиль и другие земли, которыми его "сын и кузен" король Ладислав владел при жизни [672]. Он даже хотел предложить Богемии, поскольку ее трон был вакантен, кандидатуру своего младшего сына Карла. В Прагу было направлено посольство во главе с Тьерри де Ленонкуром, бальи Труа, но оно ничего не смогло добиться, и 3 марта королем был избран Йиржи Подебрад.
Филипп Добрый был в восторге от этого внезапного исчезновения соперника, но не подал виду, а наоборот, объявил траур и устроил в Брюгге "знатную панихиду", на которой присутствовали Дофин и многие другие знатные сеньоры.
Тома Базен выражает свое сожаление по поводу этой безвременной кончины молодого короля. По его мнению, Ладислав, самый могущественный из всех христианских королей (что более чем спорно, поскольку в своих владениях он столкнулся со значительной оппозицией), мог бы изгнать "императора турок, этого опьяненного кровью, свирепого зверя" с захваченных им земель в Европе, особенно если бы ему помог Карл VII. Но Бог не допустил этого из-за того небрежения, в котором христиане держали свою святую религию, особенно те, кто отвечал за ее защиту [673].
Похоже, что Ладислав умер от чумы или какой-то другой эпидемии, но слухи о его отравлении были широко распространены. Согласно одному из них, однажды король съел яблоко после вечерни и сразу же позеленел, как трава, а через три часа умер. Виновниками считались те, кто в то время правили в Богемии и боялись, что их сместят, когда Ладислав женится на французской принцессе. Согласно другому слуху, поведанному Филиппом де Коммином, Ладислав был влюблен и обещал жениться на женщине, отвечавшей ему взаимностью; когда же она узнала о планах сватовства к принцессе Мадлен, то в порыве ревности "угостила его отравленным яблоком" — яд был нанесен на лезвие ножа, которым преступница разрезала фрукт. Коммин даже говорит, что узнал это от родного брата ревнивой королевской любовницы [674].
Шатлен же задается вопросом: если Бог допустил эту внезапную смерть, то, возможно, потому, что хотел помешать королю совершить дурной поступок, напав на герцога Бургундского, который показал себя таким верным, таким смиренным, таким почтительным и который милосердно простил его за убийство своего отца, Иоанна Бесстрашного. И даже Коммин, которого довольно легко можно счесть за еще одного Макиавелли, выдвигает свое небольшое теологическое объяснение произошедшему. По его словам, после смерти Яноша Хуньяди в 1456 году, Ладислав вел войну за контроль над Венгрией с двумя сыновьями покойного регента. В итоге Ладислав приказал казнить Ласло, старшего из них, и заключить в тюрьму в Буде младшего, будущего короля Матьяша Корвина, но сам в Венгрии "почти никогда не появлялся", возможно потому что "Господь был доволен услугами", которые регент Янош Хуньяди оказал христианскому миру [675].
Английская угрозы
В феврале 1459 года бургундское посольство прибыло в замок Монбазон, где тогда находился король, и вскоре было публично им принято. Произошел классический обмен претензиями. Герцог Филипп считал Карла VII неблагодарным, поскольку именно Аррасский мир позволил ему вернуть Париж. Что касается короля, то он считал, что его столица была отвоевана в основном коннетаблем Франции и графом де Дюнуа, с незначительной помощью небольшого бургундского отряда под командованием сеньора де Л'Иль-Адама.
Ситуация оставалась напряженной, особенно из-за Люксембурга. 10 апреля Пий II значительно обновил декреты своих предшественников, осуждавших тех, кто нарушил бы Аррасский мир. 27 июля Шарлотта Савойская родила Людовику сына Иоахима, крестным отцом которого стал герцог Бургундский. Дофин написал об этом радостном событии королю, своему брату Карлу, городу Парижу, Парламенту и Счетной палате. Карл VII ответил холодно, просто подтвердив получение известия и высказав сожаление, что не был проинформирован о беременности невестки; а вот если бы он знал об этом, то позаботился бы о том, чтобы была соблюдена "положенная в таких случаях и принятая в королевском доме Франции торжественность". Так или иначе, но Иоахим умер 29 ноября того же года.
Для спора по Люксембургу каждый участник готовил свои юридические аргументы, но люди герцога оставались на оккупированной территории.
Тем временем здоровье короля продолжало ухудшаться. Дипломаты всей Европа знали об этом, но особенно внимательно за ситуацией на родине следил Людовик, который имел своих шпионов при французском дворе. В окружении Карла VII мнения разделились: объявлять войну Бургундии или нет? Сохранился протокол заседания королевского Совета, состоявшегося в Вильфранш-ан-Берри 26 и 27 июля 1460 года в резиденции графа дю Мэн. Кроме последнего, присутствовали маршал Лоэак, граф де Даммартен, Этьен Шевалье и Пьер Дориоль. Все они были людьми влиятельными и опытными [676]. "Монсеньор дю Мэн поставил на обсуждение вопрос о том, что следует посоветовать королю в отношении монсеньора Бургундского. Состоялись серьезные дебаты, и с обеих сторон было приведено несколько доводов, ввиду неповиновения, которое в прошлом оказывалось и продолжает оказываться каждый день монсеньором Бургундским в его владениях в королевстве Франция, в которых письма, мандаты или ордонансы короля и постановления суда Парламента ни в коей мере не выполняются". Напротив, герцог "изо дня в день предпринимает некие действия или наносит ущерб суверенитету, который король как по клятве, данной при его коронации и помазании, так и иным образом обязан охранять и защищать, учитывая также перемирия, заключенные монсеньором Бургундским без согласия короля с англичанами, его древними врагами". Проще говоря, для войны было как минимум два повода: отказ герцога подчиниться суверенитету короля, особенно в вопросах правосудия, и одностороннее заключение перемирия с англичанами, что подразумевало, ущемление королевского суверенитета, касавшегося и дипломатических дел. Формально король имел право контролировать внешнюю политику герцога Бургундского. "И чтобы лучше приступить к исполнению сказанного, король, похоже, должен сначала усилить охрану своих земель, как Гиени, так и других, где ему может угрожать опасность". "Кроме того собравшиеся сеньоры должны тщательно продумать, сколько ордонансовых рот и какое количество других людей следует привлечь, а также сколько артиллерии держать наготове", чтобы король имел достаточно сил для осуществления задуманного предприятия, какое бы сопротивление ни оказал герцог Бургундский, "потому что в противном случае король может понести ущерб и будет вынужден начать длительную войну, которая, невыгодна ни самому королю, ни его королевству, из-за многих и больших неудобств, которые могут возникнуть". Конечно, все аргументы в протоколе не перечислены, но мы можем предположить, что советники короля опасались оппозиции внутри самого королевства (Париж и его округ, Нормандия, Гиень, не говоря уже о Бретани), а также сближения Филиппа Доброго с Англией. Короче говоря, на повестке дня была осторожность, осторожность и еще раз осторожность.
