Автор Неизвестен - Сказки народов мира; Тысяча и одна ночь
Коза пошла, отыскала бурдюк, набила его маслом, брынзой, творогом, отнесла к точильщику и просит:
— Дяденька, возьми вот это, наточи мои рога!
А волк тоже взял бурдюк, надул его, пошел к цирюльнику и сказал:
— Дяденька, возьми это и наточи мои клыки! Цирюльник развязал бурдюк, и из него вышел только воздух.
Но он и глазом не моргнул, а только сказал про себя: «Я с тобой такую шутку сыграю, что в сказках будут рассказывать!»
Взял он клещи, выдернул у волка все клыки и вставил вместо них деревянные.
Пришла коза к волку, и вышли они на бой. Подошли они к ручью, а коза и говорит:
— Давай сначала напьемся воды! Опустила она морду в воду, но пить не стала.
А волк напился до отвала, живот его вздулся, и стало ему невмоготу.
Тогда коза сказала:
— Я готова к бою!
Отошла она немного назад, потом подскочила и ударила рогами волка в брюхо. Волк хотел было вцепиться зубами ей в загривок, но его деревянные клыки разом выпали. А коза проткнула волку живот и убила его. Потом она вывела из логова волка Шангула и Мангула и повела их домой, где ждала Виноградинка.
Пошли мы вверх — была там простокваша,
А вниз пошли — была там пахты чаша.
Неправдой обернулась сказка наша.
Пошли мы вверх — была там пахты чаша.
Пошли мы вниз — была там простокваша,
И правдой обернулась сказка наша.
Было так или не было, а жил-был в лесу удод. Свил он себе на дереве гнездо. И захотелось как-то ему посмотреть, каков из себя город.
Прилетел он в город, сел на высокую стену и стал щебетать. А дети услышали голос удода и решили расставить силок и поймать его.
Занялись дети силком, а удод знай себе посмеивается. Как раз в это время проходил мимо один мудрец. Спрашивает он удода:
— Над чем ты смеешься?
— Над глупостью этих детей, — отвечает удод. — Они расставляют силок для меня, а ведь я во время полета вижу воду под землей. Будто я не увижу их силка!
— Не радуйся раньше времени, — промолвил мудрец, — и не смейся попусту. Не то угодишь еще в силок.
Ну, а дети? Дети расставили силок, и один из них заметил:
— Силок без приманки не годится. Какая птица сядет в силок без приманки?
И они стали разыскивать приманку. Нашли кузнечика и червячка, положили в силок и отошли. Удод слетел со стены, захотелось ему полакомиться кузнечиком и червячком. А о сетях он уже забыл. Тут-то он и угодил в силок. Прибежали дети, схватили удода, привязали к его ноге бечевку, стали ее дергать и тянуть.
Между тем возвращался тот же мудрец. Видит он: дети поймали удода и привязали бечевкой за ногу.
Подошел он и говорит:
— Эх, удод! Разве не ты смеялся над глупостью детей? Ты же говорил: «Я вижу воду под землей! Мне ли не увидать их силка?»
Удод ему ответил:
— Все это так. Но демон алчности своей пятерней ослепил, одурачил меня и лишил языка. Двумя пальцами он закрыл мне глаза, и я перестал видеть силок. Двумя другими заткнул уши, и я не услышал советов мудреца. А одним пальцем закрыл рот, чтобы я не спрашивал, как быть. Умоляю тебя, о мудрец, освободи меня!
Мудрец подозвал к себе детей:
— Обижать безобидную птицу — дело недостойное. Лучше отпустите ее на свободу.
Дети выпустили удода, и он полетел в лес. Он и до сих пор там летает.
СТАРУШКА. Персидская сказка
Было так или не было, а жила-была старушка. Дом у нее был величиной с сито, комната — с тарелку и куст джидды[70] — с метелку. Были у нее циновка и постель, так что дом ее не был пуст.
Поужинала как-то- старушка, смотрит: подул такой сильный ветер, что у нее мурашки па спине забегали. Она постелила себе постель и легла. Не успела она глаз сомкнуть, как кто-то постучался в дверь. Старушка открыла дверь и увидела воробья. Говорит он:
— Старушка! Ночь такая холодная, дует ветер, а мне негде переночевать. Пусти меня на ночь к себе в дом! Утром, как только выглянет солнце, я улечу!
Жаль- стало старушке воробья.
— Очень хорошо, — ответила она, — садись на куст джидды во дворе, да и спи себе.
Уложила она воробья и легла сама. Но не успела она и глаз сомкнуть, как снова кто-то постучался. Пошла она к двери, открыла, видит, стоит осел.
— Ночь такая холодная, — начал осел, — дует ветер, а мне негде и поспать спокойно-. Позволь мне остаться здесь на ночь! А утром я покину твой дом.
Жаль стало старушке осла, и она ответила:
— Очень хорошо, иди в дом и устраивайся где-нибудь в уголке.
Устроила она осла и легла в постель. Но тут опять постучались. Она снова открыла дверь и увидела курицу.
— Старушка, — заговорила та, — дует ветер, ночь холодная, а мне некуда деваться. Пусти меня к себе переночевать! Утром, как только запоют петухи, я уйду.
— Очень хорошо, — ответила старуха, — пристройся где-нибудь во дворе.
Устроила она курицу и снова легла, но опять раздался стук в дверь. Встала она, открыла и увидела ворону.
— Старушка, — говорит ворона, — ночь холодна-, а у меня нет подходящего места- для ночлега. Пусти меня в свой дом! Рано поутру, как только птицы выглянут из гнезд, я улечу восвояси.
— Очень хорошо, — ответила старушка и посадила ворону на холку ослу.
Но тут опять постучались. Она взяла свечу, открыла дверь и увидела собаку.
— Что тебе надо? — спросила она.
— Ночь холодная, — ответила собака, — а у меня нет ни конуры, ни норы, где переночевать. Пусти меня поспать здесь! Я встану, как только затрубят в банях[71], и уйду.
Жаль стало старушке собаку, уложила она ее рядом с ослом.
Проснулась утром старушка и слышит, звери подняли страшный шум. Подошла она к воробью и сказала:
— Ну, вставай, уходи восвояси, уже утро!
А воробей ей в ответ:
— Я буду чирикать тебе, нести маленькие яйца. Ну как, надо мне уходить?
— Ладно уж, оставайся, — согласилась старушка. И подошла к ослу. — Пошевеливайся, уходи, уже утро! — закричала она.
— Я могу реветь в твою честь, зачем же мне уходить? — спросил осел.
— Ну, ладно, и ты оставайся, — промолвила старушка и подошла к курице. — Ну, вставай, пора уходить, уже утро! — закричала она.
— Ведь я буду кудахтать ради тебя, нести тебе крупные яйца. Мне ли уходить?
— Ну, и ты оставайся, — кивнула старушка.
Потом она подошла к вороне и сказала:
— Поднимайся, уходи!
— Я же каркаю в твою честь, бужу ради тебя людей. Зачем мне уходить?
— Ладно, и ты оставайся, — был ответ.
И наконец, старушка подошла к собаке.
— Поднимайся и уходи! — закричала она. — Уже светло.
— Я ведь буду лаять для тебя, — отвечала собака, — хватать воров буду. Мне ли уходить?
— Можешь и ты остаться, — отвечала старушка.
Так и остались все, стали помогать ей по хозяйству.
Сказка наша кончилась, а ворона до гнезда не долетела.
СПРАВЕДЛИВЫЙ ХАКИМ. Афганская сказкаСидели как-то два человека и обедали. У одного из них было пять лепешек, у другого — три. А в это время по дороге проходил юноша. Подошел он к ним, поздоровался. Они тоже его приветствовали и пригласили с ними пообедать. Он согласился, сел с ними. Когда обед кончился, прохожий оставил им восемь золотых и сказал:
— Возьмите, это плата за ваши лепешки.
Взяли они эти деньги, и начался дележ. Хозяин пяти лепешек кричит:
— Пять рупий мои, а три твои, потому что у меня было пять лепешек, а у тебя только три.
А тот, у кого было три лепешки, требует себе половину денег. Ссора их разгоралась все больше, никак они не соглашались друг с другом.
Тогда они пошли к одному справедливому хакиму и рассказали ему, в чем дело. Хаким сказал хозяину трех лепешек:
— Тот юноша дал тебе три золотых по доброй воле, почему же ты их не берешь?
— Господин, я с этим не согласен, — ответил тот. — Я требую свою долю по праву.
— Ты требуешь свою долю? — сказал хаким. — Но твоя доля всего один золотой, а семь золотых принадлежат другому.
— Почему же, господин, мне причитается всего один золотой? — завопил тот человек. — Я и на три-то золотых не согласен, а ты мне всего один даешь!
— Вас было три человека, — ответил хаким, — а лепешек — восемь. И если каждую лепешку разделить на троих, то из них получится двадцать четыре части. И если вы съели поровну, то на каждого человека приходится по восемь частей. Из твоих трех лепешек получилось девять частей. Восемь съел ты сам, и остается всего одна. Из пяти лепешек другого человека получилось пятнадцать частей. Восемь съел он сам, а семь остались. Если тот путник съел восемь частей, то туда вошла одна часть от твоих лепешек и семь от его. Тогда твоя доля — один золотой, а его — семь. Подумай-ка сам, какой расчет получается.
