Ольга Озаровская - Старины и сказки в записях О. Э. Озаровской
Стала она копать, он заспал, запышел, захрипел.
Тут Иванушко схватил мець: hосподи блаослови, и оттяпнул ему голову. Голова откатилась, рыцит:
— Поприбавь ешьчо!
— Нет, русьской боhатырь однажды бьет, да метно живет!
Взял голову на колышек посадил, тулово в фатере оставил, золотой казны набрали, сколько надомно, а дом сожгли до пепля.
Тут коток-баюнок подскоцил и повел їх и довел до первой избушки. Выбегала Александра Прекрасная, хватала їх за белы руки. Стали они уходить. Иван-Царевичь сказал:
— Эх, оставайся избушка не у места!
Александра Прекрасная свернула избушку, как яицко.
— На, неси, как нать!
— Годится!
И спрятал ето яицко. Пошли дале и пришли к Марфы Прекрасной. Она тоже в котомоцьку собралась, стали уходить, Иванушко опеть:
— Ах, остается избушка не у места.
Она тоже таким же побытом избушку свернула как яичко и подала. Пришли к Елены Прекрасной. Она возрадовалась, стала живо в котомоцьку собираться.
Иванушко опеть сказал:
— Эх, оставайся, избушка, не у места.
— А што? Неужели жалко?
— Да не жалко, а так: што ей оставаться?
Ну, она тоже свернула избушку как яицко и подала:
— На, как нать.
— Годится!
Шли близко-ле, далеко-ле, низко-ле, высоко-ле и дошли до хлапу. Тут надо по одному спускаться.
— Ты, Елена, спускайся на зелен луг.
Елена спустилась, увидали ее родимые братья, — ну-же, они драться. Тут Марфа Прекрасная спустилась, — опеть увидали ей братья, и ну они драться: тому нать и другому нать.
— Ну, маменька, быват ты їх уймешь, спускайся.
Маменька спустилась. Александра Прекрасная и говорит:
— Пошто не спускаешься, любезной?
— Спустись ты прежде, я последний.
— Ах, Иван-Царевичь, ты останешься здесь. Видишь, как хлап подоржавел.
Они заспорили. У его все-таки свой глупой ум одёрживает. Она и говорит ему:
— Ну, я спушшусь, а уж знаю, што тебе здесь оставаться, дак уж научу тебя, как спуститься. Ты останешься, спрятайся в дупле в дубе и дожидайся: прилетит Вехорева сестра на ковре-самолете, станет вешшевать, плакать, рыдать, горевать и духу заслушивать, а там заспит на ковре-самолете. Припутывайся ты к ковру-самолету, она проснется, станет летать товда, некуда тебя девает; и как спустится с Вехоревых гор, тут и ссеки голову.
Спустилась Александра Прекрасная. Братья увидали ее; цепь дернули. Она от хлапу оторвалась. Иванушко там остался, а братья — ну драться: и тому нать и другому нать. Федор одолел, и ему досталась Александра Прекрасная. И уговорились отцу сказать, што ети братья мать достали, а што Иван hде-то три года ездит и верно уж пропал. Мать говорит:
— Ну, поедем домой, там уж разберем.
— Нет мы тебе голову ссекем, если инако скажешь!
Она ужахнулась и согласилась. Конь Ивана-Царевичя порснул в цисто поле, не захотел їм служить.
Как по сказанному, как по чёсаному, прилетела Вехорева сестра и ну вешшевать, плакать, рыдать, горевать. У плакалась она, утомилась, солнышко ей пригрело, она и заспала. Иван-Царевичь из дупля вылез и к ей опутинками припутался.
Проснулась Вехорева сестра, увидала Ивана Царевичя:
— Ах, дурак! Сам попал!
Вызнялась на ковре-самолете.
— Вот я паду в синёё море! Тебя залью!
— Ну и себя зальешь!
Ширкает по морю, а што сделать? hде Иван, тут и сама.
Вылетела в подвышность.
— Паду в чашшу, тебя заколю!
— А коли, себя заколешь!
Летала она над чашшей, повернется спиной, хочет Ивана заколоть, да и сама наколется. Всяко пехалась, опристала и опустилась на зелен луг.
Сажени за две за три Иван-Царевичь выхватил свой булатной нож, порезал опутинки и тяпнул ее мецем.
— Нде-ка мой доброй конь?
Только сказал, а уж конь бежит, мать-сыра земля дрожит.
— Нде мої братья?
— Твої братья домой поехали.
— Как поеду теперь?
— Ну, как? седлай, уздай меня. Поедем, как раньша ездили.
Поехали по чисту полю — широку раздолью, подъехали к его осударьсву.
— Ну, Иван-Царевичь, я привез тебя. Теперя твоя богосужена занята. Я побежу в камыш-траву покататься, а ты попросишься, куда-ле прохожаем на фатеру и што услышишь, то и делай.
Ну, Иван Царевичь спустил своего коня питаться и кормиться. От его палат белокаменных с версту тут деревнюшка, он приворотил к избушки одной.
Там старичек и старушка.
— Не пустите-ле ночевать?
— Заходи.
Ты, бабушка, не дашь-ле чего поужинать?
Старушка сейчас скатертью протресла, кушанья нанесла. Сели за стол и стали беседовать.
— Ну, што деется в осударсьве?
— У нас в осударсьве все живут навеселе.
— Што зачудилось весельё?
— Федор хочет брать в замужесьво привезену девицу. Только не могут слить ей персня, да сшить пантуфлей по уму, да подвенечьно платьё. Только тоhо и дожидаются, не найдутся — ле hде-ка таки швецы.
— Поди в осударсьвенной дом и подредись злачен персень слить в пору.
— А ты разве можешь?
— Да уж берись. За подряд пополам.
По утру старик пошел в осударсьвенной дом. Его приворотники спрашивают:
— Ты зачем?
— Подряд подряжаться.
Пропустили. На кухне опять придверники:
— Што надо?
— Подряд хочу взять.
— Мастер-ле ты?
— Надеюсь. Нельзя-ле мне в глаза видеть царевичя?
Ему доложили:
— Старик берется персень слить, просит вас в глаза видеть.
Ну, Федор вышел к ему.
— Можешь-ле ты сделать в срок?
— Да, берусь.
— А много-ле оброку просишь?
— Триста рублей.
Ну, он дал задатку ему полтораста рублей.
Старик принес деньги домой.
— Ну, поди купи тоhо, друhого.
И вот стали они пировать, столовать, а работа никака не робится. Вот и срок пришел. В утрях старуха воркует:
— Вот ты взял подряд, а он какой-жа мастер? Скоро часы выйдут, ты-то как пойдешь? Тебе голову ссекут.
— А молчи, старуха, не дорога и голова моя!
— Все-жа лучша на плечах, как отрублена.
Иван пошел, как буде помочиться, яйцë о яйцë шшолканул — сделалось кольцë, како надомно.
— На, вот неси подрядно.
Старик завернул его в платок, шубу надернул.
— Да оддашь кольцë, бери подряд на пантуфли.
— А сколько задатку брать?
— Проси сот пять: нать резинка, нать мало-чего поставить, нать все хорошее.
Старик побежал. Приворотники и придверники спрашивают:
— Ты куда?
— Несу подрядно, прошу в глаза видеть.
Федор пришел, подрядно принял — кольцë снес Александре Прекрасной. Она надела на межымянной перст.
В самой раз. Ретиво серьцë закипело, загорело.
— Позовите мастера.
Подала ему стакан вина оченно большой.
— Ведь не ты перстень слил, сознайся!
Дед таки не сказал.
— А можешь пантуфли сшить?
— Могу.
Получил за подрядно и за пантуфли задатку, домой принес.
— Што деньги? Как делить будем?
— Кидай в яшшик!
Ну, опеть пировать, столовать. Опеть старуха воркует, што подряда не делает Иван, а он в утрях, как уж подрядно нести, вышел, как буде помочиться, яйцë о яйцë шшолканул — пантуфли готовы.
— На, неси, да берись за подвенечно.
— Сколько просить?
— Я не знай. Ну, проси девятьсот.
Старик побежал, уже его приворотники, придверники пропускают.
— Подряно несешь?
— Подрядно.
Федор подрядно принял, позвал слугу снести башмаки к невесты. Ети башмаки, как есь. Кровь в ретивом серьце закипела, как быть загорела: только как не сам-ле шил? Но сколько не допрашивала старика, однако-жа он не сознался. Взел старик и подвенечьно платьё шить. Опеть живут на-веселе, пируют.
— Ужа помочь тебе платьё то шить? Пора!
— Там поманим ешьчо.
Старуха опять воркует. И таким же побытом, как срок вышел, в утрях Царевичь пошел на дворье, как буде помочиться, яицко о яицко шшолканул, и обернулось подвенечно платьё.
— Неси, старик. Как она одежит ето, и сколь не вежливо, сколь не приятливо, будет она тебя выспрашивать, ты не сказывай. Ты скажи только: «Есь человек, но нельзя сказать, какой». — Таким же побытом старик платьё в пласты завернул, снес подрядно. И как одела она ето платьё на свої могутные плеця, кровь у ей закипела, как быть загорела. Стала она старика угошшать и улешшать, ну и наконец он сказал:
— Есь человек, но не смею про его сказать.
— Ну слушай. Скажи ему, штоб он завтра приходил на почестей пир и стал бы у печьки муравленной, ко печьнему столбу. Ты сам тут-жа волокись.
Вот старик домой деньги принес:
— Как делить будем?
