Адольф Гофмейстер - Кто не верит — пусть проверит
Я был у подошвы Атласа, снежные вершины которого высятся над Сахарой. С мокрым платком на шее, в тропическом шлеме бродил в отчаянную жару по каменным и глиняным крепостям в Хоггаре. Был в волшебном, полном цветов саду султана в Маракеше, в Меллале и Касбе в Касабланке, сидел в концлагере Айн-чок в Марокко. В Сафи я вел переговоры с арабскими пиратами и контрабандистами, чтобы они вывели нас из страны, куда уже в 1940 году начали проникать фашистские военные миссии. Во время бегства меня поймали, интернировали, и я неделю просидел на парусном судне в Танжерском порту без куска хлеба, питаясь одними раками и омарами.
Я наблюдал, как полумесяц поднимается над многими, многими городами арабских стран, но всюду я видел белых торговцев, белых полицейских, белых чиновников, белых банкиров, белых капитанов и белых солдат, которые попирали права арабских народов. Видел, что белые держатся в их стране, как господа, и презирают их так же, как у себя дома презирают бедняков. Так во всем мире, где до сих пор еще не победил социализм. Помни, Кнопка, что те, кто эксплуатируют и угнетают другие народы, — позор нашего века.
Глубоко под спудом в сердцах арабских народов таится возмущение. Настанет день, и эти люди, которые еще, к сожалению, свято верят, что судьба человека предопределена заранее и в ней нельзя ничего изменить, поймут, что они не игрушка в руках судьбы, что их судьба — в их собственных руках. Поймут, что они сами могут строить свою жизнь. Все. Точка. Пойдем.
Тут уже начиналась политика, и я решительно поставил точку. Впереди, на холме, виднелся наш домик и приветственно развевались пеленки Адама.
— Неплохо было бы иметь верблюда, чтобы он отвез нас домой.
— Папа, а ты вправду ездил на верблюде? — недоверчиво спросил Кнопка.
— Да, и не раз. Но однажды у меня была поездка с приключениями. Случилось это в Северной Сахаре, где-то у Эль-Голеа или к югу от Туггурта, а может быть, в Эль-Уэде, точно не помню. Мы наняли верблюдов. Я выбрал себе белого, мохнатого. На верблюда нельзя вскочить, как на лошадь, в его седло не прыгнешь. Верблюд опускается на колени, ты садишься, и верблюд встает. Сначала он поднимается на задние ноги, и ты летишь вперед, через его голову, но в это время он уже поднимается на передние ноги, и ты летишь назад. Затем он идет. Ехать на нем не очень-то удобно… А теперь представь себе, мой верблюд оскаливает желтые зубы, начинает плеваться и вдруг — не знаю уж, какая муха его укусила, наверно я ему не понравился или он не пожелал идти туда, куда я хотел, — он вдруг сорвался и галопом помчался в пустыню. Мне стоило большого труда удержаться в седле. Последние пальмы оазиса уже скрывались из виду, а я все никак не мог его остановить…
— Верблюд убежал с тобой в пустыню, и вы там погибали от жажды, а ночью дрожали от холода?
— Как видишь, мы не погибли, но я с трудом уговорил его вернуться и продолжать путь вместе со всеми. Верблюды любят бродяжничать, и договориться с ними трудно.
— Может быть, они понимают только по-арабски?
— Думаю, что и по-арабски не понимают. Вдруг на горизонте появился город с минаретами мечетей, площадями и базаром. Неясное видение дрожало в горячем воздухе, как иногда летом дрожит воздух над раскаленным асфальтом мостовой. Немного фантазии, и я представил себе людей, толпящихся между открытыми лавчонками сапожников, кондитеров, писарей, ремесленников, продающих веревки, ковры, сукна, шелка, сумки, оружие и птиц. Арабы называют эти лавчонки «сук». И на каждом перекрестке узеньких улочек находится кофейня, а в ней, на корточках или поджав скрещенные ноги, сидят покупатели, продавцы, попивая спасительный черный кофе.
Я глубоко втянул воздух, наивно воображая, что почувствую аромат жареного кофе. Затем напряг слух, полагая, что услышу, как спорят и торгуются продавцы, наперебой зазывают покупателей, расхваливают и превозносят свои товары. Я пристальнее всмотрелся и не поверил своим глазам: город стоял на берегу озера, и в его неподвижной глади отражались дома, крыши и стройные башни. Такого четкого отражения мне еще не приходилось видеть. Верблюд, очевидно, тоже заметил заманчивый водоем и прибавил шагу. Когда верблюд пускается рысью, ты подскакиваешь на его горбу, словно мячик. У него длинные ноги и широкий шаг. Но как быстро он ни бежал, город не становился ближе. Я начал подозревать, что это дьявольское наваждение пустыни. Не зря же я в детстве читал Жюля Верна, Карла Мая,[26] Фредерика Мариета,[27] Даниэля Дефо, Фенимора Купера и «Отважного капитана Коркорана» Альфреда Асоланта.
— Так что же это было, папа? Самум?
— Смотрю я на белые контуры города, вдруг подул ветер, прекрасная панорама заколебалась, как от землетрясения, и исчезла. Горизонт опустел, только светлое небо незаметно сливалось с волнистой линией песков.
— Что же это было? Волшебство?
— Обычное в пустыне явление: фата-моргана. В горячем, неподвижном воздухе чуть-чуть выше горизонта отражается какой-то далекий город, он кажется совсем настоящим. Но это всего лишь оптический обман. Никакого волшебства, никакого чуда — мираж, жертвой которого становится утомленное жгучим светом зрение людей.
Мы с Кнопкой шли в сгущавшихся сумерках.
— Видишь ли, Кнопка, жизнь такова, что достаточно человеку быть внимательным к тому, что его окружает, чтобы научиться мудрости и справедливости. Но иногда твои глаза могут обмануть тебя. И тогда следует спросить дорогу у более опытных. У кого-нибудь знающего, куда идти.
НЕГРИТЯНСКОЕ ИСКУССТВО,
или
ПЕПИК КРАЛЬ
Кнопка читал «Робинзона Крузо», и поэтому в его представлении негры были дикари и людоеды. С луком и стрелами они бегали нагишом по девственному лесу, сидели на корточках у костра и нападали на белых. В Ржичках мне дважды пришлось вмешаться: один раз — когда Кнопка вместе с ребятами собрался сожрать Адама, а второй — когда они напали на пани Куликову, которая шла из магазина и несла нам мед из пчельника пана Калоуса. Еще немного, и местные ребятишки поверили бы лживой легенде о злых дикарях и добрых колонизаторах.
— А что такое колонизатор? Это похоже на название машины.
— Колонизатор — это… Впрочем, слово «колонизатор» имеет два значения. Иногда это переселенцы — люди с некоторой долей авантюризма, отважные и часто разочаровавшиеся в жизни у себя на родине, люди с тяжелой судьбой, которые отправились искать счастья в далекие заморские страны. Нередко они высаживались в необитаемых краях, там, где еще не ступала нога человека, на так называемой девственной земле. Высаживались, строили жилища, возделывали поля и обретали новую родину. Будь это только так, все было бы в порядке. Но такой «ничьей земли», таких необитаемых уголков на свете мало.
— А какие еще бывают колонизаторы?
— Такие — и их гораздо больше, — которые насильственно создавали свои колонии и поселения, а иногда и державы. Против воли коренных жителей страны.
— Это фашисты?
— Нет, Кнопка, это было давно. Примерно в 1500 году людей охватила отвратительная, подлая жажда золота и денег. В больших городах Испании, Португалии, Италии и Англии распространился слух, что где-то далеко за морем есть страны, в которых целые города построены из золота: стоит только протянуть руку, и завладеешь сказочными богатствами. К этому времени кораблестроители уже достигли такого мастерства, что могли строить парусные суда, пригодные для далеких заокеанских плаваний. Авантюристские генералы и адмиралы предпринимали экспедиции за море, чтобы расширить владения своих стран, и привозили домой драгоценные камни, золото, серебро и пряности. Это были португальские, испанские, а позже голландские, английские и французские адмиралы. Завоеватели, жаждавшие власти и добычи, появлялись у берегов различных континентов, высаживались, водружали флаг своей королевы или короля, нисколько не задумываясь над тем, принадлежит ли эта страна кому-нибудь. Коренное население пыталось копьями и луками сопротивляться мушкетам, мортирам и пушкам завоевателей, но терпело поражение в неравном бою. Некоторые племена были истреблены, другие — покорены, а их земли захвачены. Побежденных обращали в рабство. Так возникали колониальные империи. И эти колонизаторы еще смеют чваниться, будто они принесли в отсталые страны культуру и цивилизацию! Но приносили они обычно только водку и порох. Местное население было вынуждено на своих же полях, в своих лесах и горах гнуть до изнеможения спину на новых, чужих господ. Завоеватели считали, что имеют на это право, потому что те, мол, дикари.
— А они не были дикарями?
— И были и не были. Они еще не достигли той ступени культуры, на которой тогда уже стояли европейцы. Но до появления белых завоевателей они жили на свой лад, в стране, которая принадлежала им, так же как наша страна принадлежит нам.
