Лев Кассиль - Кондуит и Швамбрания (Книга 1, Кондуит)
ГЕОГРАФИЯ
Можно убедиться, что земля поката, сядь на собственные ягодицы и катись! Маяковский
Как и всякая страна, Швамбрания должна была иметь географию, климат, флору, фауну и население.
Первую карту Швамбрании начертил Оська. Он срисовал с какой-то зубоврачебной рекламы большой зуб с тремя корнями. Зуб был похож на тюльпан, на корону Нибелунгов и на букву "Ш" - заглавную букву Швамбрании. Было заманчиво усмотреть в этом особый смысл, и мы усмотрели: то был зуб швамбранской мудрости. Швамбрании были приданы очертания зуба. По океану были разбросаны острова и кляксы. Около клякс имелась честная надпись: "Остров ни считается, это клякса ничаянно". Вокруг зуба простирался "Акиан". Ося провел по глади океана бурные зигзаги и засвидетельствовал, что это "волны"... Затем на карте было изображено "морье", на котором одна стрелка указывала: "по тичению", а другая заявляла: "а так против". Был еще "пляж", вытянувшаяся стрункой река Хальма, столица Швамбраэна, города Аргонск и Драндзонск, бухта Заграница, "тот берег", пристань, горы и, наконец, "место, где земля закругляется". Кривизна нашей подножной планеты очень беспокоила Оську. Он сам стремился безоговорочно убедиться в ее круглости. Хорошо еще, что мы не были знакомы в то время с Маяковским, иначе погибли бы Оськины штанишки, ибо, разумеется, он проверил бы покатость земли собственным сиденьем... Но Ося нашел другие способы доказательств. Перед тем как закончить карту Швамбрании, он со значительным видом повел меня за ворота нашего двора. Около амбаров еле заметно возвышались над площадью остатки какой-то круглой насыпи - не то земляного постамента для часовни, не то клумбы. Время почти сровняло эту жалкую горбушку. Оська, сияя, подвел меня к ней и величественно указал пальцем. - Вот, - изрек Оська, - вот место, где земля закругляется. Я не посмел возразить: возможно, что земля закруглялась именно здесь. Но, чтоб не спасовать перед младшим братом, я сказал: - Это что! Вот в Саратове, я видел, есть одно место - там еще не так закругляется. Необычайно симметричной получилась на карте наша Швамбрания. Строгим очертаниям швамбранского материка мог бы позавидовать любой орнамент. На западе - горы, город и море. На востоке - горы, город и море. Налево залив, направо - залив. Эта симметрия осуществляла ту высокую справедливость, на которой зиждилось Швамбранское государство и которая лежала в основе нашей игры. В отличие от книг, где добро торжествовало, а зло попиралось лишь в последних главах, в Швамбрании герои были вознаграждены, а негодяи уничтожены с самого начала. Швамбрания была страной сладчайшего благополучия и пышного совершенства. Ее география знала лишь плавные линии. Симметрия - это равновесие линий, линейная справедливость. Швамбрания была страной высокой справедливости. Все блага, даже географические, были распределены симметрично. Налево - залив, направо - залив. На западе Драндзонск, на востоке - Аргонск. У тебя - рубль, у меня - целковый. Справедливость.
ИСТОРИЯ
Теперь, как подобает настоящему государству, Швамбрании надо было обзавестись историей. Полгода игры вместили в себя несколько веков швамбранской эры. Как сообщали книги и учебники, история всех порядочных государств была полна всякими войнами. И Швамбрания спешно принялась воевать. Но воевать, собственно, было не с кем. Тогда пришлось низ Большого Зуба отсечь двумя полукругами. Около написали: "Забор". А в отсеках появились два вражеских государства: "Кальдония" - от слов "колдун" и "Каледония" - и "Бальвония", сложившаяся из понятий "болван" и "Боливия". Между Бальвонией и Кальдонией находилось гладкое место. Оно было специально отведено под сражения. На карте так и значилось: "Война". Слово это, черное и жирное, мы вскоре увидели в газетах... В нашем представлении война происходила на особой, крепко утрамбованной и чисто выметенной, вроде плац-парада, площадке. Земля здесь не закруглялась. Место было ровное и гладкое. - Вся война покрыта тротуаром, - убеждал я брата. - А Волга на войне есть? - интересовался Оська. Для него слово "Волга" обозначало всякую вообще реку. По бокам "войны" помещались "плены". Туда забирали завоеванных солдат. На карте это тоже было отмечено троекратной надписью: "Плен". Войны в Швамбрании начинались так. Почтальон звонил с парадного входа дворца, в котором жил швамбранский император. - Распишитесь, ваше императорское величество, - говорил почтальон. Заказное. - Откуда бы это? - удивлялся император, мусоля карандаш. Почтальоном был Оська, царем - я. - Почерк вроде знакомый, - говорил почтальон. - Кажись, из Бальвонии, от ихнего царя. - А из Кальдонии не получалось письма? - спрашивал император. - Пишут, - убежденно отвечал почтальон, точно копируя нашего покровского почтаря Небогу, (Тот всегда говорил "пишут", когда его спрашивали, есть ли нам письма.) - Царица! Дай шпильку! - кричал затем император. Вскрыв шпилькой конверт, император Швамбрании читал: "Дорогой господин царь Швамбрании! Как вы поживаете? Мы поживаем ничего, слава богу, вчера у нас вышло сильное землетрясение, и три вулкана извергнулись. Потом был еще сильный пожар во дворце и сильное наводнение. А на той неделе получилась война с Кальдонией. Но мы их разбили наголо и всех посадили в Плен. Потому что бальвонцы все очень храбрые и герои. А все швамбраны дураки, хулиганы, галахи и вандалы. И мы хотим с вами воевать. Мы божьей милостью объявляем в газете вам манифест. Выходите сражаться на Войну. Мы вас победим и посадим в Плен. А если вы не выйдете на Войну, то вы трусы, как девчонки. И мы на вас презираем. Вы дураки. Передайте поклон вашей мадам царице и молодому человеку наследнику. На подлинном собственной ногой моего величества отпечатано каблуком Бальвонский Царь". Прочтя письмо, император сердился. Он снимал со стены саблю и звал точильщиков. Потом он посылал бальвонскому обидчику "телеграмму с нарочным и заплоченным обратом". В телеграмме было написано: "ИДУ НА ВЫ". В учебнике русской истории подобные предупреж-дения посылал своим врагам не то Ярослав, не то Святослав. "Иду на вы" - телеграфировал великий князь каким-нибудь там печенегам или половцам и мчался "отмстить неразумным хозарам". Но с таким нахалом, как бальвонский царь, не стоило говорить на "вы", поэтому швамбранский император зачеркивал в сердцах "иду на вы" и писал: "иду на ты". Потом царь приглашал на визит поставщика медицины двора его величества, лейб обер-доктора, и начинал призываться. - Ну-с, - говорил лейб-обер-доктор, - как мы живем? Что желудок? Э-э... стул, то есть трон, был?.. Сколько раз? Дышите! После этого царь говорил кучеру: - Но! Трогай с богом! Гони их в хвост и в гриву! И ехал на войну. Все кричали "ура" и отдавали честь, а царица махала из окошка чистым платком. - Разумеется, из всех войн Швамбрания выходила победительницей. Бальвония была завоевана и присоединена к Швамбрании. Не успели подмести "плац-войну" и проветрить "плен", как на Швамбранию полезла Кальдония. Она была тоже покорена. В заборе крепости проделали калитку, и швамбраны могли ходить в Кальдонию без билета во все дни, кроме воскресенья. На "том берегу" было отведено на карте место для заграницы. Там жили дерзкие пилигвины - путешественники по ледяным странам, нечто среднее между пилигримами и пингвинами. Швамбраны несколько раз встречались с пилигвинами на плаце войны. Побеждали и здесь всегда швамбраны. Однако мы не присоединили пилигвинов к Швамбранской империи, иначе нам просто не с кем бы стало воевать. Пилигвиния была оставлена для "развития истории".
ОТ ПОКРОВСКА ДО ДРАНДЗОНСКА
В Швамбрании мы обитали на главной улице города Драндзонска, в бриллиантовом доме, на 1001-м этаже. В России мы жили в слободе Покровской (потом город Покровск), на Волге, против Саратова, на Базарной площади, в первом этаже. В открытые окна рвалась визгливая булга торговок. Пряная ветошь базара громоздилась на площади. Хрумкая жвачка сотрясала торбы распряженных лошаденок... Возы молитвенно простирали к небу оглобли. Снедь, рухлядь, бакалея, зелень, галантерея, рукоделье, обжорка... Тонкокорые арбузы лежали в пирамидках, как ядра на бастионах в картине "Севастопольская оборона". Картина эта шла за углом в синематографическом электротеатре "Эльдорадо". Кинематограф - всегда окружали козы. У афиш, расклеенных на мучном клейстере, паслись целые стада. От "Эльдорадо" до нашей квартиры шла так называемая Брешка, или Брехаловка. Вечерами на Брехаловке происходило гулянье. Вся Брешка - два квартала. Гуляющие часами толкались туда и назад, от угла до угла, как волночки в ванне от борта до борта. Девчата с хуторов двигались посередине. Они плыли медленно, колыхаясь. Так плывут арбузные корки у волжских пристаней. Сплошной треск разгрызаемых каленых семечек стелился над толпой. Вся Брешка была черна от шелухи подсолнухов. Семечки называли у нас "покровский разговор". Вдоль Брешки рядом стояли парни в резиновых ботах, напяленных на сапоги. Парни шикарно согнутым мизинцем снимали с губ гирлянды налипшей скорлупы. Парни изысканно обращались к девчатам: - Спозвольте причепиться. Як вас по имени кличут... Маруся чи Катя? - А ну не замай... Який скорый! - отвечала неприступная. - Ну, хай тоби бис... чипляйся. И целый вечер грузно толкалась перед окнами грегочущая, лузгающая хуторская Брехаловка. А мы сидели в темной гостиной на подоконнике. Мы глядели на полутемную улицу. Мимо плыла Брешка. А на подоконнике воздвигались невидимые дворцы, воздушные замки, распускались пальмы, неслышная канонада сотрясала нас. Разрушительные снаряды нашего воображения рвали ночь. Мы расстреливали со своего подоконника Брешку. На подоконнике была Швамбрания. Нас доставали гудки волжских пароходов. Они тянулись из далекой глубины ночи, будто нити: одни тонюсенькие и дрожащие, как волосок в электролампочке, другие толстые и тугие, словно басовая струна в рояле. И на конце каждой нити висел где-то в сыром надволжье пароход. Мы наизусть знали азбуку пароходных высказываний. Мы читали гудки, как книгу. Вот бархатный, торжественный, высоко забирающий и медленно садящийся "подходный" гудок парохода общества "Русь". Где-то выругал зазевавшуюся лодку сиплый буксир, запряженный в тяжелую баржу. Вот два кратких учтивых свистка: это повстречались "Самолет" с "Кавказ-и-Меркурием". Мы даже знаем, что "Самолет" идет вверх, в Нижний, а "Кавказ и Меркурий" - вниз, в Астрахань, ибо "Меркурий", соблюдая речной этикет, поздоровался первым.
