Рафаэль Михайлов - Тайной владеет пеон
Донато, ничего не говоря, достал из папки толстую пачку фотографий и протянул художнику.
— Так, так. — Он просматривал их бегло, словно знал давно. — За каждую можно получить по году тюрьмы. Итого сорок лет. Две человеческие жизни при армасовском режиме, — пошутил он. — Так что же меня может заставить их сунуть в витрину?
— Совесть, — сказал Донато, — но если у вас семья...
Он опять замолчал.
— Совесть? — задумался художник. — Одной ее мало. Нужно еще иметь смелое сердце и быстрые ноги. А у меня сердце пошаливает... после того, как они уничтожили мою семью в Рио-Чучо. И ноги плохо двигаются с тех пор, как я семеро суток бежал от армасовцев, а они гнались за мною с собаками.
— Чем вы им насолили?
— Я был членом аграрного комитета. В день, когда они ворвались в Рио-Чучо, я разделил всю помещичью землю между бедняками. Сорок девять наделов. Сорок девять крестьян они расстреляли, а мою семью... заперли в бане и сожгли. Как вы хотите разместить эти снимки?..
Художника укрыли надежно. А Донато ничем не рискует. Он стоит у витрины и строго смотрит на мистера Лайкстона. Посмотрите же на этого юношу, мистер Лайкстон, и вы поймете по его глазам, что вам не стоило приезжать в Гватемалу.
— А я и не знал, — наивно сказал мистер Лайкстон, — что наши частные фирмы продавали вам оружие.
Армас с наигранной веселостью предложил приезжему принять предложение министра хозяйства и заглянуть к гончарам. В гончарной мастерской гостя развеселили девочки, которые бегали вокруг глиняных сосудов и обжигали их с помощью тлеющей пакли. В сухом и горячем воздухе трещали искры, шуршала солома, на которой работали мастерицы, легко звенела лукавая песня:
Это немного —
сотню сентаво
дать за сосуд
из кипящей лавы.
Не скупись, сеньор,
на подарок с гор!
Лайкстону мастера преподнесли в подарок обернутый в целлофан большой кувшин с яркой росписью. Он снял целлофан уже в машине и пробормотал:
— Так я и полагал.
Армас искоса бросил взгляд на роспись. Идиоты! Перестарались! Поместили портреты великих американских президентов, а между ними — господи, кто знал, что министр хозяйства окажется первым мулом в стране! — а между ними портреты южноамериканских диктаторов.
Кувшин обращался к представителю сильной северной державы и говорил ему: у вас были Авраам Линкольн, Георг Вашингтон, Франклин Рузвельт, замечательные свободолюбцы, ненавидящие угнетение рас и наций. Латиноамериканцы подыскали на своих землях тоже неплохих президентов, но почему-то не они красуются на стенках сосуда, а вешатель из Сан-Доминго Трухильо, первый грабитель Кубы Батиста и, конечно, ваш любезный друг дон Кастильо. Приберегите их для себя, мистеры, если вам нравятся они больше Лесоруба,[80] а нам дайте жить по-своему.
Мистер Лайкстон уже не смотрит на праздных зевак, уже не слушает полицейское «вива!» Пусть беснуются, выводят дерзкие надписи на витринах, бросаются траурными цветами. Когда голод возьмет их за глотку, они обратятся к американцам.
На развилке двух улиц кортеж остановился. Капитан Фернандо Дуке, распоряжающийся солдатами, подал знак, и шеренга расступилась. Случайно ли это произошло или так было задумано, но в образовавшемся проходе гость увидел фигурку маленького чистильщика, о котором, движимый любовью к детям, давно мечтал. Улыбаться перед киноаппаратом, брать на руки детей в чужих странах и запросто беседовать с чистильщиками сапог — было тремя известными слабостями мистера Лайкстона во время его туристских вояжей.[81] Сейчас он решил взять реванш за поражения сегодняшнего дня и доказать гватемальцам, что они имеют дело со свойским человеком.
Он шагнул навстречу чистильщику, работающему щетками, и весело сказал:
— Алло, мальчуган! Ты не хочешь поболтать с приезжим?
Репортеры подошли поближе и зашелестели блокнотами.
Хосе Паса — он был в зеленом комбинезоне — поднял голову и тоже весело отозвался:
— Можно поговорить, сэр. Садитесь, а я пока начищу до блеска ваши туфли.
Но мистер Лайкстон уселся прямо на ящик рядом с Хосе и, похлопав его по плечу, отказался от услуг чистильщика.
— Давай лучше вспоминать детство, — начал он. — Мальчишкой я обожал твое занятие. Мать меня звала обедать, из миски шел ароматный пар, а я не мог уйти от сапожного ящика и с завистью смотрел, как мой сверстник заставлял сверкать ботинки. Ну, а что тебе запомнилось из детства?
— Шевелись быстрее! — пронзительно крикнул Хосе. — Вычту из получки! Не раздави бананы!
Мистер Лайкстон отшатнулся.
— Не пугайтесь, сэр, — успокоил его Хосе. — Это не я кричал. Это надсмотрщик. Я родился на плантации сеньоры Ла Фрутера. С детства слышал, как кричали надсмотрщики. Матери не помню, и похлебку меня не звали уплетать, — сам готовил. Ица говорят: мужчина должен уметь работать за себя и за женщину.
— Ты из племени ица? — растерянно спросил мистер Лайкстон.
— Угу, — подтвердил Хосе. — Древнее племя. Подревнее вашего будет.
Мистер Лайкстон и репортеры дружно засмеялись, — мальчишка оказался кусачим.
— Как тебя зовут, ица? — вежливо спросил гость.
— А вас как? — дерзко спросил юный пеон.
— Друзья называют меня Рикки, — ответил приезжий, — ты слышал имя Ричарда Лайкстона?
— Нет, — признался Хосе. — А вы слышали имя Хосе Паса?
Память у Ричарда Лайкстона была блестящая. Он вспомнил события, предшествовавшие интервенции. Юный пеон тогда доставил много хлопот и фруктовой компании и госдепартаменту США.
— Ты знал Хосе Паса? — живо спросил мистер Лайкстон. — Ты работал с ним рядом?
— Я сам Хосе Паса, — сказал мальчик.
Он пристально посмотрел в глаза собеседнику. Репортеры зашумели. Хосе атаковали вопросами. Но он молчал и не сводил странного мальчишеского взгляда с американца. Мистер Лайкстон почувствовал себя неловко. Чтобы скрыть замешательство, он осведомился:
— Как тебе живется, Хосе?
— Мне здорово хорошо живется, — громко сказал Хосе, и на его лицо цвета меди набежала усмешка. — Сначала компания угощала в конторе, а потом трахнула Хосе по голове. Мне здорово хорошо живется. Сверху на нас сыпались бомбы, а потом за нами стали охотиться, как за бабочками. У Хосе был друг. Верный друг. Руфино Чако. Спросите у того сеньора, что стоит рядом с вами: зачем он в него стрелял?
Аугусто Чако подавленно вскрикнул.
— Ну, здесь не место для истерики, — с раздражением сказал Ричард Лайкстон, обращаясь к Чако, и встал с ящика. — Что я могу для тебя сделать. Хосе Паса? Говори, не бойся.
— Э, я не боюсь, сэр. Если вы могли бы снова начать раздачу земель пеонам...
— Кто тебя подучил так говорить? — вмешался Линарес. — Кто тебя прислал сюда?
Хосе взвалил ящик на плечо и строго сказал:
— Когда соберешь сто тысяч связок для компании, то спина подучит. — Он повернулся к американцу. — Ица запоминают друзей, сэр. Если долго будет невмоготу, — Хосе Паса вас разыщет. Кто чистил ботинки в детстве, — поймет пеона. Кто не поймет, — тот не чистил.
Репортеры опять засмеялись, а Хосе зашагал в сторону, и двое полицейских, по знаку Линареса, двинулись за ним. Но за углом полицейских остановил капитан Дуке и велел возвращаться.
— Я отвечаю за охрану этого квартала, — сказал он. — Извольте подчиниться.
С ним был патруль, и полицейским пришлось отступить. Солдаты капитана довели Хосе Паса до людного перекрестка, и Хосе растворился в толпе.
— Чистильщик, кажется, срезал гостя, — сказал один из солдат, провожая Хосе взглядом.
— Славный мальчуган, — отозвался второй.
— Откуда взялся этот негодяй? — требовательно спросил Армас у полковника Леона. — Разве я не просил вас подготовить гостю более приятного собеседника?
— Ничего не понимаю, — развел руками полковник. — На этом месте обычно сидит другой мальчишка. Он получил вознаграждение наперед…
В эту же минуту кто-то из репортеров насмешливо спросил у гостя:
— Вы довольны полученным интервью, сэр?
— Приятно было вспомнить детство, — засмеялся Лайкстон. — Но для вас, ребята, беседа была не очень интересной. Я не думаю, что ее стоит печатать.
Репортеры ответили молчанием.
Как только Ричард Лайкстон очутился в президентском дворце, он предложил перейти к обсуждению деловых вопросов.
— Наша страна, — с пафосом начал Армас, — как витрина западной демократии, заслужила...
Ричард Лайкстон позволил себе прервать доктора Армаса. Когда он говорил о деловых вопросах, то он имел в виду не витрины и не цветы. На сегодня тех и других довольно. Ричард Лайкстон прежде всего деловой человек и желает знать, на каких условиях доктор Армас надеется получить новый заем у американского правительства.
