Рафаэль Михайлов - Тайной владеет пеон
Он набрал еще один номер и приказал:
— Круглосуточный наряд к пятнадцатому... Лучших агентов. Следить в оба глаза. Если он скроется,— не сносить вам головы.
Мигэль догадался, что Королевская Пальма и есть пятнадцатый. Эх, почему бы Линаресу не назвать адреса. Все было бы просто и ясно.
— Хотел бы я очутиться на месте Королевской Пальмы, — решился он вдруг. — Я не терял бы столько времени, сколько эта старая кляча.
Линарес загадочно улыбнулся:
Положим, он молод. Но старая кляча плетется быстрее — в этом ты прав. Все дело в том, что нам нужно захватить комплект. Пальма делает, что может. Эти красные чертовски скрытны.
Выходит, тот молод. Еще одна важная деталь. Скорее из этого дома!
Линарес приказывает конвойному офицеру:
— Увезите арестованного в камеру. Доставьте мне его послезавтра в это же время.
Мигэль запоминает: послезавтра, в это же время...
Он спускается к своей машине, а сверху из окна что-то веселое щебечет Аида Линарес. Мигэль знает: он поднимет голову, и девчонка прочтет в его лице и его глазах жгучую ненависть. Так уж лучше не смотреть. Пусть себе пищит. Но в последнюю минуту злость перевешивает выдержку, и он говорит без улыбки, серьезно:
— Я все-таки думаю, они никогда больше не будут жаться к стенке.
— Кто? — кричит Аида.
Мигэль захлопывает за собой дверцу машины и приказывает шоферу везти себя домой. По дороге он останавливается у цветочного магазина и передает Росите то, что узнал. Затем, злой, молчаливый, идет к дому. Разрешат ли ему послезавтра в это же время попытаться спасти Андреса?
А Росита звонит о новостях Ривере, но Риверы нет. Тогда она решается использовать явку, к которой можно обращаться крайне редко: маленький ресторан с зеленой неоновой вывеской. Она знает: нужно подойти к буфету и отстучать по стойке пять легких ударов. Пять ударов — пять слогов: «Я из Пу-эр-то». Буфетчик ответит тоже пятью слогами: «И я от-ту-да». Если ответит, — он свой человек.
Росита видит склонившуюся над стаканами плотную жилистую шею. Лица не видно. Буфетчик шарит на нижней полке. Росита тихонько постукивает: «Я из Пу-эр-то». Из-под стойки доносится знакомый голос:
— И я оттуда.
— Дон Гарсиа, — шепчет Росита.
Бармен из Пуэрто! Всего несколько месяцев прошло с той поры, как бармен напугал ее в винном подвале отеля. А сколько событий вошло в ее жизнь!
— Каталина подросла, — ворчливо говорит бармен, — стала зазнайкой, проходит мимо ресторана — не здоровается...
Добрый старый дон Гарсиа. Вы не обманете меня своей воркотней. Вас очень выдают глаза.
Она быстро передает новости и, поднявшись на носках, целует дона Гарсиа в кончик носа.
— Не откуси, — строго говорит он. — Потеряю способность нюхать, тогда уволят. Возьми шоколад — это тебе за то, что узнала старика.
Антиквар выслушивает бармена и переспрашивает:
— Значит, Королевская Пальма молод? Любопытно. Что ты скажешь, Ривера?
Лицо Риверы суживается, голос становится мягким, почти мяукающим:
— Я предупрежу низовые организации.
Карлос опечален. Юноша, которого он полюбил, — в руках самого свирепого из армасовцев. Его надо спасти. Но после неудачной попытки вырвать четырех студентов из застенка армасовцы усилили охрану политической тюрьмы. Он выслушал рассказ о пытке, которой Линарес подверг студента, и быстро прервал бармена: — Гарсиа, дорогой, не могу больше. Ничего не говори.
Он сжал голову и тихо сказал:
— Подлецы. Грязные, низкие, отвратительные... Ривера, неужели мы не спасем его?
Ривера сухо сказал:
— Завтра приезжает мистер Лайкстон. Послезавтра я готов заняться Андресом.
Он отвернулся, заметив блеснувшую слезу в глазах друга. Но он не мог ответить иначе. Он был человеком дела, этот Ривера. Не зря партия доверила ему связь между подпольными группами столицы и объединенным руководством.
Бармен ушел. Карлос молчит. Ривера ждет. Сиреневый полумрак входит в окна и напоминает друзьям, что день не вечен.
Карлос поднимает голову. Ривера стоит лицом к окну, но даже спиной он выражает немой укор.
Не злись, — говорит Карлос. — Почему-то всегда получается так, что люди, к которым я привязываюсь, попадают за решетку.
— А ты привязывайся к людям из окружения Армаса, — насмешливо замечает Ривера, — у тебя будет больше шансов на длительный срок дружбы.
Шутка выводит Карлоса из оцепенения. Он начинает разрабатывать план встречи мистера Лайкстона, который в некоторых пунктах совпадает с планом армасовцев. Те планировали транспаранты и стяги — что ж, Рина Мартинес и ее друзья отлично рисуют и пишут. Те заготовили цветы — что ж, у Роситы много подружек-цветочниц. Те намечали показ гончарного искусства — что ж, у Роба среди гончаров десятки друзей. Остальное народ дополнит стихийно — у него неистощимая фантазия.
— Ты забыл об одном человеке, — сочувственно говорит Ривера.
— А я не хочу терять всех друзей, — закипает Вельесер. — Я имею право пощадить хоть одного из них.
— Карлос, не сердись, но Хосе должен встретиться с мистером Лайкстоном. Тот любит детей. Такого сюрприза они не ожидают.
— Хосе не дитя, он юноша, — защищается Карлос. — Встреча может не получиться. Да и что он сумеет сказать?
— Встреча получится, — парирует Ривера. — А насчет того, что Хосе скажет... Несколько месяцев назад, листая газеты, я натолкнулся на отчет о пресс-конференции в Пуэрто. Ее затеял один из боссов фруктовой компании. Он вытащил с плантации маленького неграмотного пеона и пытался одурачить его древними индейскими сосудами. Точно такие расписывал отец мальчика. Перед пеоном замаячило денежное будущее: он переходит на службу к боссу, будет расписывать такие же чаши, как его отец, спать под крышей, есть досыта... И все это — за один ответ журналистам: он отказывается от надела земли, компания ему мать родная. Если не ошибаюсь, мальчишка здорово насолил боссу. Он заявил, что в клетке жить не любит, и сорвал пресс-конференцию.
— С той поры, — прибавил Ривера, — Хосе Паса стал личным врагом сеньоры Фруктовки и знаменем борьбы гватемальцев за свою землю. Итак, ты не знаешь, что он сумеет сказать мистеру Лайкстону?
Карлос не отвечает.
— За безопасность Хосе я ручаюсь, — говорит Ривера. — Мой лицейский приятель Фернандо Дуке будет лично охранять мальчика.
Карлос молчит.
— Карлос, я отдал бы свою жизнь, если бы мог заменить Хосе. Но его никто не заменит. Хосе — пеон, простой пеон и не простой. Вечно недоедающий, ежедневно штрафуемый, неграмотный, он вдруг поднялся на голову выше тех, кто его обирал, и заявил, что желает получить свою землю. Он вырос с народом и стал символом его страданий, надежд и борьбы. И от имени народа он будет говорить завтра...
— Кликни его, — устало сказал Карлос. — Я попробую объяснить...
Хосе не сразу понял, чего от него ждут. Взвалить больного команданте на спину и нести через лес — он готов. Вывести семью смелого человека Аррьоса из-под носа армасовцев — он тоже готов. Но говорить его не учили. С важным американцем? Он не знает, как говорить с таким человеком.
— Давай попробуем, — шутит Карлос. — Я буду важный американец, ты — пеон Хосе Паса. Нравится ли тебе новый президент, Хосе Паса?
— Тьфу! — плюет Хосе. — Он бросил мою землю к ногам Фруктовки.
— Что я могу для тебя сделать, мальчик?
— Отдай Хосе землю, себе возьми Фруктовку — и мы в расчете.
— Достаточно, — засмеялся Ривера, — ты великолепно умеешь говорить, Хосе. А чистить туфли ты умеешь?
— Научился, — говорит Хосе. — Кто же будет чистить туфли сеньору Молине и жильцам? Консьержка должна видеть, что я прислуживаю. Я нарочно каждое утро выставляю начищенные туфли ей под нос.
— Прекрасно, — Ривера доволен. — Завтра ты займешь на одном перекрестке место чистильщика. Запомни: после встречи с американцем к тебе подойдет капитан и скажет: «Идем, Хосе из Пуэрто». Ты пойдешь за ним, куда бы он тебя ни повел. Понял?
— Понял, — Хосе озадачен. — Но я могу сказать не то, что надо.
— Хосе Паса скажет то, что думает пеон Хосе Паса, — ободряет его Карлос.
— Хосе будет думать, — улыбается подросток. — Хосе не будет спать ночь. Хосе скажет такое, что у них кишки лопнут.
Друзьям остается решить последний вопрос: что делать с Ласаро?
— Я не очень поверил его объяснениям, — замечает Карлос. — Все ладно, все точно пригнано друг к другу, — это и вызывает недоверие. В жизни не всегда все легко объяснить. Скажи он нам по-человечески просто: «Не хотелось рассказывать про отца, он творил мерзости» — я понял бы, отругал бы и, наверное, простил. Но он завилял: «устно заявил, в анкете обошел»... Скользко. С листовкой ты виноват, ты подвел его, Ривера. Но тем более он обязан был поставить в известность комитет, что мог сесть за решетку, что мы работаем неточно, грубо. Дело у коммуниста должно быть на первом плане, а соображения самолюбия — на двадцатом.
