Рафаэль Михайлов - Тайной владеет пеон
Они проезжали мимо огромных цементных площадок, на которых моют, очищают и высушивают кофейные бобы. Завалы карминово-красных бобов лежали мертвой грудой. Рабочие с шестами и лопатами сидели и лежали вокруг площадок, а рядом маячили надписи: «Бастуем! Гватемальский кофе пойдет по настоящей цене либо вовсе не пойдет!»
На узкоколейной дороге стояли узкие вагончики фруктовой компании. Путь им преграждали баррикады из бревен, железного лома, ящиков. Вдоль рельс тянулись фанерные щитки, на них — меткие издевательские стихи прекрасного гватемальского поэта, а под ними маячило алчное лицо мистера Доллара:
«Вы — мои сестры,
вы — мои братья,
поэтому просто
сырье буду брать я.
Что же тут странного,
обидного тем более?
Уважайте иностранные
монополии!»
Его аппетиты подкреплялись угрозой:
«Тот, кто независимости просит напрасно,
по всей видимости, является красным.
А с этим вопросом обстоит четко:
милости просим за решетку!»[78]
В кофейной зоне наступило угрожающее затишье.
Армия кофейных рабочих поднималась на борьбу.
Известие о событиях в департаменте Антигуа быстро докатилось до столицы. В кофейную зону была спешно направлена регулярная армейская часть, которой, по совету посла США, придали два легких танка. Одновременно министры Армаса стали спешно уговаривать владельцев кофейных хозяйств не затевать споров с панамериканским бюро по диктату закупочных цен, обещая им в будущем свою поддержку. Несколько крупных кофейных заправил уступили, но основная масса владельцев заявила, что разориться не желает.
В газетах соседних республик замелькали заголовки: «Кофейная война началась!», «В результате снижения закупочных цен на нью-йоркской бирже Гватемала потеряла 25 миллионов долларов». А подпольная гватемальская газета «Вердад», что значит «Правда», вышла под заголовком: «Антигуа стреляет по армасовскому режиму. Антигуа отвергает шантаж нью-йоркских и бостонских королей кофе!»
...Поздним вечером Карлос Вельесер и Грегорио Кинтана возвращались в Антигуа. Машина скользила между оранжевыми гревиллеями; в воздухе пахло жасмином и кофе. У рощи Грегорио вышел из машины. Карлос обнял его.
— Не знаю, увидимся ли скоро, — сказал Карлос. — Цека не очень советует мне засиживаться на одном месте. Но жизнь большая, Грегорио. Она столкнет нас.
— Прощай, человек с легкой походкой, — чуть грустно отозвался Грегорио.
У самой Антигуа машину остановили.
— Кто? Откуда? Зачем? — раздался резкий голос.
— Антиквар Молина, — ответил Карлос в темноту. — Возвращаюсь с делового свидания с разрешения шефа местного отделения полиции.
— Все равно, — прозвучал резкий голос — В окрестностях появились партизаны. Что вы везете, сеньор антиквар?
— Разбитые черепки, — ответил Вельесер под смех полицейских.
Из темноты протянулась рука, отворила дверцу; вспыхнул карманный фонарь и осветил груду черепков на заднем сиденье машины.
— Серьезный человек не станет возиться с этими игрушками, — проворчал тот же голос.
Карлос не отказал себе в удовольствии подкусить навязчивого патрульного:
— Каждый зарабатывает состояние на чем может: вы — на слежке, я — на черепках, — возразил он. — Могу я ехать?
— Поезжайте.
Карлос пригнал машину к помещению полиции и сдал ее дежурному.
В гостинице светились огни, из бара доносилось рыдание маримбы. Ни Педро, ни Хосе не было. Подумав, Карлос спустился в бар и заказал ужин.
В бар вошел начальник полиции, увидел антиквара и подсел к нему.
— Составьте мне компанию на рюмку агуардьенте, — предложил он. — Чертовски тоскливо в этой дыре.
Карлос подумал, что присутствие шефа полиции избавит его, а заодно и Хосе, от подозрения в пособничестве Аррьосам.
— Только угощаю я, — решительно заявил Карлос. Ощущение тревоги не покидало Вельесера. Не много ли доверил он Хосе? Но кто ловчее его мог бы пробраться в дом Аррьосов? Хосе не один, с ним Педро. А Педро стоит десяти других.
Как раз в этот момент Хосе был один. Дождавшись, пока стемнело, он натянул на себя — поверх штанов и куртки — холщовый комбинезон, скользнул в густую траву и пополз к белой арке, за которой начинались руины. Еще утром он высмотрел путь к домику Аррьосов, скрытый от часового аркой, но пробраться можно было только ползком, а ползти предстояло по острому гребню стены с риском свалиться с трехметровой вышины. Стать на стену — увидит часовой. Хосе полз по гребню и с ужасом думал о том, что женщине и трем детям такой путь покажется невозможным. Но лучшего плана не было.
Замирая при каждом шорохе и про себя считая, он добрался до края стены и сверху осмотрел двор Аррьосов. Ничего подозрительного! Посторонний сказал бы, что в домике давно спят, но Хосе знал, что его ждут.
Яркая лампа, повешенная по приказу властей, освещала двор и вход в домик. Очевидно, Сове из своего окна хорошо видно, что делается у Аррьосов.
Убедившись, что посторонних во дворе нет, Хосе пополз по гребню обратно и легонько свистнул. Ему ответил приглушенным свистом Педро и помог подняться на стену незнакомке.
— Она заменит сеньору, — коротко сказал Педро. — Когда отключать свет?
— Считай до ста, — ответил Хосе. — Потом нам нужна минута.
— Не забудь, — напомнил Педро, — выбирайтесь ровно в два ночи, в три будет автобус.
Педро исчез. Хосе сказал:
— Сеньора, быстрее. По гребню идти нельзя, только ползком. Раз, два... Голову не поднимайте — солдат увидит. Держитесь за меня... Пять, шесть... Продолжайте считать, я могу сбиться.
Женщина тяжело дышала, но не отставала от юного проводника. Шепотом она отсчитывала секунды.
— Не свалитесь здесь. — предупредил Хосе. — В стене трещина. Нужно прыгнуть или проползти.
Его спутница легла на камень и, нащупав выбоину, перебралась через нее на уступ.
Прошло полторы минуты, которые показались обоим альпинистам вечностью.
— Все, — шепнул Хосе. — Дошли. Сколько?
— Девяносто, — ответила женщина. Хосе отсчитал до ста и приказал:
— Прыгайте, сеньора. Не бойтесь — внизу песок. Они спрыгнули одновременно и почти в ту же секунду лампа, освещающая двор, погасла.
— Педро точный человек, — определил Хосе. Женщина слабо вскрикнула.
— Я, кажется, подвернула ногу...
— У нас одна минута, — с отчаянием сказал Хосе, — Сова сейчас прибежит.
Он подставил спину и почти приказал:
— Садитесь, сеньора, поживее, — иначе нас сцапают.
Женщина послушалась, и Хосе бегом доставил тяжелую ношу к дверям домика. Их впустили почти в ту же секунду, как хлопнула калитка и Сова вбежала во двор. Она не успела сделать и двух шагов, как лампа зажглась.
— Сеньора Аррьос, — нежно крикнула девушка, — вы дома?
За дверью замешкались. Хосе успел шепнуть своей спутнице: «Отвечайте вы, сеньора».
— Где же мне еще быть? — глубоким, грудным голосом, так похожим на голос сеньоры Аррьос, откликнулась спутница Хосе.
Какие-то интонации в ее голосе заставили Сову насторожиться.
— Посмотрите на меня в окошко, — приказала она.
Сеньора Аррьос отдернула занавеску, кивнула девушке и сразу завесила окно. Сова, что-то мурлыкая про себя, убралась.
В домике почти одновременно раздалось несколько вздохов облегчения.
— Половина работы сделана, — подвел итог Хосе. — Еще одна половина — и вы будете на свободе, сеньора Аррьос.
— Сеньоре будет потруднее лезть, чем мне, — оказала вновь пришедшая. — Я моложе сеньоры.
Хозяйка дома встревожилась.
— У меня больное сердце, — вздохнула она. — Может быть, молодой человек возьмет только детей?
И здесь Хосе произнес самую длинную речь за свою жизнь:
— Я из племени ица. Ица говорит: берись за груз, который можешь снести. Ваш муж, сеньора Аррьос, взял груз, что под силу десяти людям. Но он справляется. Армасовцы побаиваются его — вот как он работает. Его подруга должна быть тоже сильной. Вы пойдете со мной, сеньора, и никто никогда не узнает, что вы были слабой. Вами будет гордиться сеньор Вирхилио Аррьос. И ему будет легче поднять груз десяти носильщиков. Вы согласны, сеньора?
Вместо ответа она поцеловала мальчика в лоб. Прикосновение ее губ было ласковым и приятным. Хосе, не знавший материнской любви, почувствовал волнение. Умеющий скрывать свои чувства, с детства приученный к сдержанности, он нарочито строго сказал: — Всем одеться в темное. Выйдем в два ночи. А ночь, как назло, выдалась лунной. И звездный шатер придвинулся к земле. Шуршали пальмовые листья, стрекотали цикады. Ветер нагнал облака с Тихоокеанского побережья, и, переваливая через пики вулканов, они спускались в Антигуа, будто оседая на кофейные рощи.
