Сэм Левеллин - Гадкие Крошки
— Украл деньги, — сказали остальные двое, оба небритые и в полтора метра ростом. — Это плохо.
— Это плохо для Варгаса, — сказал Эль Лейтенанте.
— Хе-хе-хе, — сказали небритые.
— Vamonos, — сказал Эль Лейтенанте.
Они ушли. Карманы их пиджаков оттягивали какие-то тяжелые предметы, которые вполне могли оказаться особо большими разделочными ножами. Это так, к слову.
* * *В четырехстах метрах к северо-востоку, чуть в стороне от взлетно-посадочной полосы, из опаленного зноем кустарника высунулась бритая голова с татуировкой в виде орла на затылке и две в коричневых котелках с белыми накидками от солнца. Головы повернулись в ту сторону, где в мареве шагали трое в темных костюмах.
— Ой, — сказала Маргаритка.
— Что? — спросила Примула.
— Поцарапала коленку.
— Ушибла локоть, — сказала Примула.
— Если вы думаете, что можно выпрыгнуть из только что приземлившегося самолета и чего-нибудь не повредить, — сказал Пит, — вы живете в мире грёз.
— Что ж! — ответила Маргаритка, вставая и отряхиваясь. — Ничего плохого в грёзах нет. А теперь давайте поищем, где бы нам помыться и почиститься.
— И что-нибудь поесть, — сказала Примула.
— Учтите, — сказал няня Пит. — Это плохие люди.
Маргаритка ответила ему доброй улыбкой.
— Пит, я сказала тебе однажды, повторяла тысячу раз и повторяю снова. Хуже нас нет никого.
Пит раскрыл рот.
— И, пожалуйста, без твоих рифмованных глупостей, заранее тебя благодарю, — сказала Маргаритка. — Кажется, я видела в той стороне большой дом.
Они зашагали по взлетной полосе.
* * *Пепе Монструо мирно дремал в западной караулке, вдыхая успокоительный запах масла, которым он смазывал свой разделочный нож. Вокруг него было солнце, море, песок и привычные лица. Словом, самый обычный день, не считая того, что штурмовые собаки вдруг почему-то уснули, а Гомес Маль-Чико не показывался. И слава богу. Пепе Монструо просидел много лет в тюрьме за грабежи и убийства. И даже неделю просидел в школе, откуда был исключен за то, что нарисовал неприличные картины на стене учительского дома, а потом в порыве творческого отчаяния сжег этот дом дотла. Но за всю свою мрачную, буйную жизнь он не встречал никого страшнее, чем Гомес Маль-Чико — так люди звали Гомеса Элеганте младшего. Недавно была слышна стрельба. Вероятно, Гомес Маль-Чико играл со своими ручными кроликами.
— Доброе утро, — произнес чей-то голос.
Пепе Монструо встал. Перед ним стояли два маленьких человека в ситцевых платьях и котелках и один человек побольше, в темном костюме. Пепе Монструо взял свой разделочный нож.
— Убери эту противную вещь, — сказал большой в котелке. — Можешь выколоть кому-нибудь глаз.
Пепе Монструо хотел было сказать, что именно таков его замысел, но почему-то послушался и действительно убрал нож. Чтобы скрыть смущение, он сказал:
— Чего вам надо?
— Мы — две няни и матрос, — сказал большой в котелке. — Потерпели кораблекрушение и нас выбросило на берег. Натурально, мы высушили и отгладили нашу одежду. Теперь нам нужны кров и пища.
— Что такое ньяньи? — спросил Монструо.
— Мы специалисты по уходу за детьми. — Маргаритка заметила, что на обезьяньем лице Монструо промелькнуло странное выражение. Еще она заметила, что земля вокруг усыпана сломанными игрушками. — За трудными детьми, — добавила она. — Что с вами?
Пепе Монструо упал на колени, благодарно воздел глаза к небу и залепетал:
— Si! Si! О, жизнь такая добрая, такая добрая!
— Не поняла?
— Идите туда. Там будут очень рады вас видеть.
— Будьте любезны, покажите дорогу, — сказала Маргаритка.
Дорога к дому была усыпана гравием из горного хрусталя, обсажена конусообразными кипарисами, и на ней тоже валялись сломанные игрушки.
Маргаритка подняла кусок искореженного металла, нахмурилась и поцокала языком:
— Радиоуправляемый вертолет, фрагмент фюзеляжа.
— Стоит годового жалованья, — сказал няня Пит.
— «Долг балованного чада — где зимуют раки, папе показать», — сказала Примула.
В хмуром молчании они подошли к дому.
В доме не было тихо. Где-то играл латиноамериканский оркестр. В мраморном вестибюле вокруг декоративного фонтана сидели пять или шесть крупных дам в маленьких купальниках и болтали по-испански.
Вестибюль был еще больше, чем на авеню маршала Маммона. Из него на галерею вели две лестницы. Из комнаты за лестницей доносились голоса.
— Шеф, — сказал Монструо. — Я отводить вас к нему. Идите в приемная комната. — Он подошел к приоткрытой двери и толкнул ее.
Что-то упало на него сверху. Черноволосый, в черном костюме Монструо вдруг сделался белым, как привидение. Он беспомощно заметался по комнате, налетая на мебель и бормоча страшные испанские проклятия. Маргаритка и ее спутники смотрели на него с осуждением.
— Старый трюк — ведро с известкой на двери, — сказала Примула.
— Допотопная шутка, — согласилась Маргаритка. Она подошла к Монструо, привстала на цыпочки и постучала по ведру кулачком. — Лягте! — крикнула она.
Монструо, спотыкаясь, бродил по кругу. Добрая Маргаритка сделала ему подножку, и когда тот упал, растянувшись на мраморном полу, наклонилась и стащила ведро с его головы.
Лицо Монструо было известковой маской. Потом раскрылись черные глаза, горящие, как угли.
— Bastante! — крикнул Монструо. — Всё это сатанинское отродье, поставил ведро, сводить меня с ума! Или ему не жить, или мне!
В комнате вдруг похолодало и запахло пачулями.
— Да, Монструо, — холодно произнес чей-то голос. — Тогда, я думаю, не жить тебе. Крокодилы соскучились в своем болоте. Уведите его, пусть поучит их играть в водное поло.
Маргаритка подняла голову. Прислонившись к косяку, стоял Гомес Элеганте и поглаживал свои тонкие усики. На нём был белый костюм. Позади него стояло человек пять в черных костюмах. Двое из них утащили упирающегося Монструо. Дамы в маленьких купальниках умолкли и покрылись гусиной кожей.
— А вы кто? — сказал Гомес Элеганте.
— Няни и матрос торгового флота, потерпели кораблекрушение, — сказала Маргаритка сквозь зубы, изо всех сил стараясь ими не стучать. — Сеньор Монструо любезно согласился отвести нас к вам, но, кажется, не успел.
Гомес Элеганте уставился на Маргаритку немигающими глазами, холодными, как у змеи в холодильнике.
— Еще одного хорошего человека не стало, — сказал он.
— Извините за нескромный вопрос, — сказала Маргаритка, — но этот недавний инцидент с известкой как-то связан с проблемой воспитания?
— Спрашиваешь, — сказал Гомес Элеганте, и на лице ею даже появилось что-то вроде выражения. — Мой маленький Гомес Маль-Чико. Умный, энергичный мальчик, ему трудно общаться с менее творческими натурами. Кроме того, у него аллергии…
Маргаритка позволила себе сдержанно улыбнуться:
— А его теперешний… персональный ассистент имеет психологическую подготовку?
Лицо Гомеса Элеганте выразило удивление. Он перекрестился и сплюнул через правое плечо.
— Читаешь мысли? — сказал он. — Может, ты ведьма?
Маргаритка сказала:
— Мистер Гомес, мы — решение вашей проблемы.
— Вы? — Гомес нахмурился. — Я вас раньше не видел?
— Нет, — сказала Примула.
— Нет, — сказал Пит.
— Нет, — сказала Маргаритка. — А где миссис Гомес?
— В Лондоне? Нью-Йорке? Джакарте?.. Кто ее знает? Кому интересно? Сейчас пацан бросает винные бокалы в плавательный бассейн; понимаете, это — вопль отчаяния. У вас двадцать четыре часа, чтобы снова сделать его счастливым. После этого — к крокодилам.
Темный костюм повел их прочь.
— Где детская? — спросила Маргаритка.
— Чо? — сказал костюм.
— Где вы держите ребенка? — сказал Пит.
— У него свои апартаменты, — сказал костюм. — Сюда.
Они стояли во внутреннем дворике, рядом с большим бассейном. Две стеклянные двери, глядевшие на бассейн, были забраны фанерой. Маленький мальчик бросал в бассейн бокалы. На нём был официальный костюм из жутко блестящей материи и кроссовки размером с небольшую лодку. Волосы у мальчика были черные и свисали на лицо, так что черные очки только чуть-чуть проблескивали из чащи.
— Привет, — сказал Пит.
Ребенок не ответил.
— Добрый день, — сказала Маргаритка.
Ребенок бросил бокал на бортик. Бокал разбился.
Осколки попадали в голубую воду и стали невидимы.
— Что ты хочешь на ужин, малыш? — спросила Примула.
— Мясо, — сказал ребенок. — Сырое.
— Как некрасиво, — сказала Маргаритка. — Примула сделает тебе пиццу.
Ребенок зевнул и сплюнул:
— А ты ее всю съешь.
— Не съем.
Ребенок бросил на Маргаритку взгляд, который едва не прожег ее насквозь.
