Константин Шишкан - Спасенное имя
— Вы? — Ион вскочил со стула.
— Я, — улыбнулся Федор Ильич. — Когда связным был у партизан. Этот портрет я обнаружил в тайнике шкатулки.
Димка широко открытыми глазами смотрел на Кайтана.
— Нашу группу кто-то выдал. Стала известна явка… Это был клен, а в нем — дупло. Группа погибла. Меня схватили, но я бежал… — Кайтан помедлил. — Говорят, в этом деле замешан Хамурару. — Он бросил взгляд в дальний угол, где сидел, опустив голову, Гришка. — Я в это не верю. Доказательств нет.
Гришка поднял голову.
— А дедушка Иким? — требовательно спросил Ион. — Он-то знает.
— Ох уж этот старый Иким, — вздохнул Кайтан. — Не напутал ли чего?
— Почему до сих пор не откопали штольни? — Ерошка с нетерпением ждал ответа. — Ведь там партизаны!
— Откапывали, — спокойно сказал Кайтан. — Останки перенесли в братскую могилу. А вход потом завалило.
— Я эту могилу знаю! — вскочил Ерошка. — Еще маэстро берет с головы сорвал и шепотом: «Мир праху твоему, коллега». Но я услышал. У меня слух стопроцентный.
— Как? — Федор Ильич вышел из-за стола. — Как ты сказал?
— Мир праху твоему, коллега… А что?
— Интересно, — Кайтан нервно потер руки.
Его волнение невольно передалось ребятам. Они вытянули шеи, а Гришка даже вышел из своего угла.
— Хм… Как же я упустил? — Кайтан сел за стол. — В архиве есть свидетельство — в отряде был художник. Погодите… Фамилия… Кажется… Морозан. Но откуда это известно маэстро?
Гришка стал мерить комнату длинными ногами акселерата. Он очень сейчас напоминал аиста Филимона. Старик, наверное, уловил это сходство, потому что махнул рукой и сказал:
— Да сядь ты наконец, аист!
Ребята хихикнули, а Кайтан забормотал себе что-то под нос.
— Морози́н, — услышали они, — Морози́н… Мороза́н…
Гришка сел, насторожился, глаза его заблестели. Кайтан на минуту задумался и вдруг быстро произнес:
— Моро́зин — Мороза́н… Изменена только одна буква. И ударение…
Гришка ладонью вытер со лба пот.
— Смотрите, ребята. — Кайтан взял в руки два квадратика жести. — Пейзажи писала одна и та же рука. Взгляните на этот клен… А вот дуб, — он кивнул Димке. — Твоя мать принесла.
Димка просиял.
— Похоже?
— Точно, — сказал Ион.
— Мда-а. — Кайтан задумался. — Это говорит о многом… У художника немцы могли отобрать все его работы. Мог, конечно, им передать пластинки и кто-нибудь другой. В том числе и мой портрет. На этой пластинке — видите? — дата… Она подозрительно совпадает с днем гибели группы. И моего раскрытия, кстати… Что это? — Кайтан бросил взгляд на ребят.
Ион пожал плечами, Димка опустил глаза, Ерошка захлопал ресницами, Гришка привстал со стула.
— Сиди, — сказал Ион. — А не то у него мысль порвется.
И Гришка послушно сел.
— Случайность? — Кайтан помедлил. — Или предательство?
— Да-а, — протянул Ион и почесал затылок. — Загадка. Хуже ребуса.
— Вот что, ребята, — Кайтан подался вперед. — Поискам нашим хотят помешать. Идите сюда.
Ребята окружили стол.
— Нужно срочно найти подполковника Круду.
Гришка нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
— Не стану вас отговаривать. — Кайтан заметил его волнение. — С маэстро не будете спускать глаз… Только давайте условимся… — Он посмотрел на ребят. — Ничего самим не предпринимать. Давайте советоваться. Ладно? — И Кайтан заглянул в Гришкины глаза.
Гришка опустил голову. За сектантов ему уже крепко досталось. Но он вспомнил счастливые глаза Анны-Марии и улыбнулся.
Из штолен сектанты ушли, и теперь, кажется, собирались в домике на окраине села. Это надо еще проверить. Ничего, он им устроит веселую жизнь с чудесами и привидениями!
Морозобоина
На берегу Днестра, в лесу, под старым расщепленным кленом лежал, накрыв лицо беретом, маэстро. Рядом задумчиво грыз травинку Гришка.
Лес был полой удивительных звуков. Где-то в кустах что-то высвистывало, чуфыкало, тенькало; в болотце за кустами булькало, урчало, ухало; в траве шипело и жужжало, а в кронах деревьев загадочно шелестело. Да и сами травы и деревья потихоньку «разговаривали». В этом Гришка не сомневался.
— Жизнь идет, Григорий, — сказал вдруг маэстро. — У каждого есть свой угол. А я помру где-нибудь под забором. Накроют плакатом и повезут…
— Плакатом! — усмехнулся Гришка.
— Не понял? — насторожился маэстро.
— Да так… — махнул рукой Гришка.
Несколько минут молчали. Маэстро осторожно наблюдал за Гришкой.
— Гриш! А Гриш? — сказал он наконец. — Почему Димкину собаку Каквасом зовут? — Маэстро одним глазом следил за выражением Гришкиного лица. — Странная какая-то кличка.
— Почему странная? — спокойно ответил Гришка, делая вид, что не замечает настороженного взгляда маэстро. — Нормальная: как вас зовут? Вот и получается: Каквас. Правда, много чести для пса — на «вы» называть. — Он поправил выбившийся из-за пазухи сверток и зевнул.
Маэстро достал из-под камня белую бутылку с прозрачной жидкостью, в которой плавала змея, отвинтил черный колпачок, сделал несколько глотков.
— На, — протянул он Гришке бутылку. — Промочи горло. Корейская водка.
— Нет, — Гришка покачал головой, — не надо.
— Пей. — Он сунул бутылку Гришке прямо в лицо. — Пей.
Гришка с трудом отвел сильную руку маэстро, а тот тут же выхватил у него из-за пазухи сверток.
— Не надо. — Гришка потянулся за свертком, но маэстро вскочил на ноги. — Отдайте!
Ему удалось наконец вырвать сверток. По траве рассыпались рисунки. И почти на всех был изображен Самсон Хамурару: на коне, в лесу с автоматом, в гимнастерке с медалью. Один из рисунков Гришка прикрыл ладонью. Об этом эпизоде из жизни деда рассказал ему отец.
…Восемнадцатый год. Январь. Днестровский лед. На снежной высоте, под Бендерами, цепь румынских солдат. Свистят пули. За камнем прячется мальчуган…
— Товарищ Котовский! Патроны кончаются.
— Патроны в крепости.
— Дороги не знаем.
— Кто может указать дорогу?
— Я! — Из-за камня выскакивает мальчуган. — Я могу.
— Кто таков? Фамилия?
— Хамурару. Самсон.
— Ты откуда такой храбрый? — улыбается Котовский. — Гляди, пуля поцелует. Не боишься?
— А чего бояться? Я маленький. В меня не попадут.
— Верно, — поправляет фуражку Котовский. — В тебя не попадут. Не должны. Ну, веди…
Маэстро поднял с земли один из рисунков. Внимательно и строго глядел на него человек в фуражке, с черной широкой бородой и небольшими усами. Густые брови, прямой нос. Гимнастерка, портупея, медаль. Аккуратный, подтянутый…
Маэстро уронил рисунок, прислонился плечом к дереву.
— Что с вами? — спросил Гришка, собирая рисунки.
Но маэстро не отвечал. Он стоял, крепко держась за шершавый ствол, рассеченный почти до сердцевины глубоким шрамом. Гришка с удивлением посмотрел на ствол.
— Молния?
— Нет, — как-то тяжело, через силу ответил маэстро. — Морозобоина…
— Морозобоина?!
— Трудно, Гришка, — сказал маэстро, — жить на свете с морозобоиной. Тяжко… — Он вздохнул. — Стояло дерево в лесу. Росло. Ударил мороз — замерзли соки. И вот — шрам, до самой сердцевины. Понимаешь? Морозобоина. Словно ножом под сердце… — Маэстро вытер влажный лоб. — И кольца выросли, и листья распустились. А всё под корой шрам…
За кустами собрались ребята. Ерошка с Ионом пошли налево, Димка с Думитрашем направо, а Михуца с Никой остались лежать в траве. Они подняли головы, прислушались.
— Из села, Григорий, придется тебе уйти, — тихо сказал маэстро. — Дед — предатель. Село, брат, не прощает… А мне — сын нужен. Помощник. А?
Гришка, сжав зубы, молчал.
Зашевелились ветви кустов, выглянуло лицо Иона.
— Есть тут одно дело, — продолжал маэстро. — Вот, понимаешь, увлекся… Хобби у меня.
Из-за камня поднялась Димкина голова.
— Да вот беда, — вздохнул маэстро. — Сила нужна. Одному не одолеть…
Гришка пожал плечами.
— Хобби-то какое?
— Веришь ли… — Маэстро даже привстал. — На старости страсть проснулась… Филарист я.
— Это еще что такое?
— У каждого свое хобби. Один, например, собирает цепочки для часов, другой — марки, а я — ордена, знаки воинского отличия… Филаристика называется.
— Не слыхал, — признался Гришка. — Ну и что?
— Сам же говорил. — Маэстро замялся. — В штольнях всякое может быть… Ящики валяются. Авось награды какие найду, погоны…
Гришка махнул рукой.
— Ерунда все это. Вы уж извините… Некогда мне…
— А там, глядишь, — вкрадчиво сказал маэстро, — глубже копнем — истину откопаем. О деде.
— Нет. — Гришка привстал на локте, вгляделся в лицо маэстро.
— Мил ты мне, Григорий. — Теодор обнял его за плечи. — Люблю я тебя, талантище ты этакий!.. Ну ладно, забудь. Разговора не было…
