Михаил Штительман - Повесть о детстве
— Хорошо, я согласен.
* * *Утром, ничего не сказав дома, Сема побежал к своему компаньону. Герш пил чай из блюдечка, крупные капли пота выступили на его высоком лбу.
— Ты уже пришел? В добрый час!
— В добрый час!
— Иди во двор. Надо напоить коня, поскоблить и запрячь.
Семе не очень понравилось такое начало, но он промолчал.
Сразу ж нельзя стать вторым хозяином. Но все дело в том, что он просто боялся подойти близко к этой проклятой лошади, чтобы ее черт забрал. Тощая, тощая, а если она ударит копытом, допустим, в живот — конец Семе. А рот какой — боже мой! — там лежит язык, как десять Семиных языков, и все время плюется. Может быть, у этого друга насморк, но к нему подойти страшно! Отважившись, Сема поставил ведро с водой и, толкнув его слегка ногой, отбежал в сторону. Обошлось благополучно. Наполеон — так звали рыжего коняшку — укоризненно взглянул на Сему и с жадностью окунул морду в ведро. Вышел Герш. Заткнув за пояс кнут, он подошел к Семе и строго сказал:
— Я вижу, у тебя под руками не горит! Ну, смотри-ка сюда…
Через пять минут они были у колодца. Сидя рядом с Гершем, Сема старался не смотреть по сторонам, ему было стыдно. Но потом он подумал: «Что здесь стыдного?» — и, выпрямившись, даже нарочно стал заглядывать в лица прохожим. Когда Герш кричал: «Эй!», Сема, стараясь подделаться под грубый голос возницы, тоже кричал: «Эй!» Герш возмущенно ругал проклятого Наполеона, и Сема важно хлопал кнутом по тощей спине коняшки. Кому-кому, а Наполеону стало вдвое тяжелее…
Проехав молча несколько улиц, Герш гордо сказал:
— Ну как, приятно с Гершем ехать?
Сема промолчал. Сидеть возле толстого водовоза было жарко, смотреть в зад коню — скучно, таскать воду — трудно.
— Такой мальчик, как ты, должен был бы догадаться.
— О чем?
— С чем ты едешь? Ты едешь с водой. С кем ты едешь? Ты едешь с Гершем! Так все должны это знать.
И вот дребезжит по желтой пыли тачанка, стучит о колеса жестяное ведро, и на всю улицу раздается звонкий голос Семы:
Вода, вода, чистая вода,
С самого колодца чистая вода!
Сладкая, холодная, чистая вода!
Ведро — грош, ведро — грош,
Все равно как даром!
…Опустившись в изнеможении на землю, Сема смотрит на Герша:
— На сегодня хватит?
— Да. Почин дороже денег.
— А сколько же я заработал?
— Сколько? Ты уже хочешь знать, Старый Нос? Сейчас посчитаем.
— Я считал.
— Молодец! Я тоже считал. Мы отпустили шестьдесят ведер. Так? Так. Магазаники брали у меня воду вчера? Брали. Шесть ведер долой. Гозманы брали у меня воду и вчера? Шесть ведер долой. Фрайманы брали и вчера? Четыре ведра долой… Гинзбурги брали и вчера? Три ведра долой… Итак, остается двадцать ведер — это новые клиенты, которых мы получили уже с тобой вместе. Значит, честно ты заработал одну пятую с двадцати — это будет четыре. Четыре — это будет две копейки. Две копейки все равно как у тебя в кармане. Получишь в четверг. Хорошо?
Сема молчит. Если бы он был сильнее, он ткнул бы этого Герша с его арифметикой головой в ведро. Такой прохвост! Отпустили шестьдесят, а считает двадцать. Но ведь те сорок ведер он своими руками из колодца вытянул и в дома занес. Почему же Герш кричит долой? Почему?
Медленно, опустив голову, идет Сема домой. Если так действительно живет вице-губернатор, то Сема ему не завидует.
* * *Дедушка бегает взад и вперед по комнате. Устав, он садится на стул и сердито говорит:
— Кто вас просит? Эта выдумала обеды. Я же говорил, что это пустая затея, — нет, не послушалась. И что теперь? Ничего. Один срам. А этот совсем с ума сошел. На бочку полез. Водовоз! Это мне больше всего нравится. Умнее ты не мог ничего придумать. А? Я тебя просил или бабушка тебя просила? Или ты думаешь, что если папы нет, так ты сам себе хозяин?
Дедушка закуривает папиросу и тихо, непривычно строго говорит:
— Довольно! Чтоб вы больше ни в какие дела не совались. Я поступаю на службу.
* * *Хорошо, дедушка поступает на службу, хорошо, даже превосходно! А кто вернет Семе заработанные деньги? Даже те несчастные две копейки, про которые Герш сказал, что они все равно как у Семы в кармане, даже те четыре гроша он не отдает. Почему, спрашивается? «Сема нарушил договор. Еще с него следует неустойка».
Вот и сговорились с этим старым прохвостом. Недаром он живет, как министр!
СЕМА ИЩЕТ СВОЮ ЗЕМЛЮПеремены, перемены, перемены. Дедушка служит. У дедушки есть должность, и он теперь совсем редко бывает дома. Но бабушка довольна. О, она уже не будет дурой: если дедушка принесет в дом рубль — что бы там ни было, десять, двадцать копеек она отложит. Пусть лежат на черный день. И главное — надо экономить: обед на три дня, кушать побольше зелени, не обязательно готовить мясное (это даже вредно), получше торговаться на базаре и вообще не строить из себя большую барыню.
Допустим, покупается курица: крылышки, пупочек и лапки идут на холодец — это раз, из филе можно сделать котлеты — это два, пупочки сварить в бульоне — это три, потом их зажарить отдельно — это четыре. Бульон поставить в холодное место — и, пожалуйста, готов обед на три дня, знаменитый обед.
Но почему обязательно курица? А какие чудеса можно сделать из морковки, щавеля, лука, капусты, если в доме еще есть мука и масло… Покупали у Фрейды. Зачем? Разве нельзя сходить к привозу и сделать покупки у крестьян? Все свежее и вдвое дешевле. Нет, главное — надо экономить!
Такой наказ дает себе бабушка. Но Семе от этого не жарко и не холодно. Все равно он один, и ему некуда деть себя. Как жаль, что провалилось дело с Гершем, с этим толстым мошенником, с этим старым плутом. Но все-таки хорошо, что Сема догадался в первый же день спросить о своем заработке: ведь чем позже бы он спросил, тем больше денег замотал бы водовоз. Теперь надо держать ухо остро и, если что-нибудь подвернется, сразу не лететь.
Сема сидит над толстой книгой, бабушка с восхищением смотрит на него. Он читает, как взрослый, с таким выражением! Бабушке некогда — она месит тесто, ей еще нужно порубить мясо, растереть лук и взбить белки, — но разве можно не подойти к мальчику, когда он читает?
«Шесть лет засевай землю свою и собирай произведения ее. А в седьмой оставляй ее в покое, не трогай ее, чтобы питались неимущие из народа твоего, а остатками после них питались звери полевые…»
Интересные вещи пишет этот старик… Только Сема не понимает его. Какая земля? Какие остатки? Где они? Старый Нос знает, что есть земля пана Лисовского, есть земля пана Квятко и есть даже земля господина Магазаника. Но он что-то нигде не слышал, что есть еще земля Семы Гольдина. А может быть, правда есть и кто-нибудь обокрал его? И Сема как бы невзначай спрашивает бабушку:
— Да, бабушка, я совсем забыл, где моя земля?
— Какая земля? Что с тобой?
— Ну, та, которую на седьмой год нужно оставлять в покое.
— Что ты мелешь, Старый Нос, что ты выдумываешь? Сиди и читай. Будь хорошим мальчиком, и я спеку тебе кихеле!
Сема сердито смотрит на бабушку и вновь берется за книгу.
«Никакой вдовы и сироты не притесняйте. Если кого-либо из них притеснишь, то едва возопиет ко мне, услышу я вопль его, и возгорится гнев мой, и поражу вас мечом…»
Хорошее — «едва возопию»… Когда папу забрали первый раз и увели в участок, мама так горько плакала, что соседи даже удивлялись, откуда у нее берутся силы. И что же? Мама умерла, а тот офицер, что забрал папу и посадил его за решетку, ходит по улице как ни в чем не бывало, и никто его не то что мечом — пальцем не тронул! Почему, спрашивается?
В комнату входит Моисей; он торопливо моет руки и садится к столу:
— О чем задумался, Старый Нос?
Сема пожимает плечами:
— Или я ошибаюсь, или он.
— Кто — он?
— Тише, — говорит Сема и показывает на черную книгу.
Моисей смеется и с любопытством смотрит на Сему:
— А ты знаешь, кто написал эту книгу?
— Знаю.
— Вот как? А ты помнишь, где сказано: «Трава засыхает, цветы увядают — слово же бога нашего пребудет вечно!»
— Помню, — смущенно отвечает Сема. — Здесь сказано.
— И ты после этого спрашиваешь?
Сема уже не рад, что затеял этот разговор, но отступать ему не хочется.
— Да, спрашиваю! — говорит он дрогнувшим голосом.
— Молодец! — серьезно отвечает Моисей и притягивает Сему к себе. — А почему это тебя интересует?
— Надо знать правду!
— Вот как? — Моисей весело улыбается. — Когда я был мальчиком, мне тоже хотелось поскорее все узнать. И вот ребе мне сказал: «Слушай, мальчик, если мы видим розу, мы восхищаемся ее красотой и не спрашиваем, почему красива она. Если мы видим крапиву, мы остерегаемся ее и не спрашиваем, почему колется она. Роза должна радовать, крапива должна обжигать! Всему на свете дано свое, все на свете предуказано свыше, все мудро, и не нужно спрашивать. Много будешь знать — скоро состаришься! Много будешь думать — рога вырастут!»
