Эркки Суомела - Чужая страна - черника
Тот играл на своем ухе, как на гитарной струне. Янне пощупал собственное ухо. Внизу оно было мягкое, вверху твердое. Если отвести пальцем вперед твердую часть, она сама отскочит назад. Этой твердой частью ушной раковины и играл Юнгве.
Лилли взяла со стола пестро-коричневую, очень маленькую птицу и подняла ее.
— Лена, — сказала она.
— Лэркан[7], — ответила Лена.
Лилли кивнула и стала показывать ноги птицы. Один палец на ноге был сзади, и на нем был длинный крючковатый коготь.
Янне достал из парты бумагу и начал рисовать кроншнепа. У него получился не кроншнеп, а, скорее, шмель. Но он все равно был доволен, что сумел нарисовать хотя бы шмеля.
В эту минуту послышался птичий щебет.
Янне почему-то взглянул сначала на Берит и уж потом только на Лилли. Перед Лилли стоял магнитофон, щебет доносился оттуда.
— А теперь талтраст, — сказала Лилли и показала на большую птицу с пятнами на груди.
Тогда только Янне узнал в птице певчего дрозда. Певчий дрозд по-шведски талтраст. «Талтраст, талтраст, талтраст…» — повторял он. Вот и опять он выучил новое слово.
Лилли нажала кнопки магнитофона. Сначала раздался такой звук, как будто кто-то ехал на санях по гравийной дороге, затем магнитофон загудел, как фабричный гудок. Лилли призвала на помощь Эскила. У него в руках магнитофон замяукал, как кошка.
Лилли прогнала Эскила на место и поставила магнитофон обратно в угол.
— Испорчен… починят… — сказала она.
За дверью, в коридоре, послышался топот и крики, кто-то пел пронзительным голосом. Дверь вдруг рванули настежь. В дверях стоял маленький круглолицый мальчик. С минуту он, вытаращив глаза, смотрел на Лилли.
— Ааааа! — крикнул он затем и захлопнул дверь.
Лилли покраснела. Она долго сидела за столом, не говоря ни слова. Когда краска сошла с ее лица, она взяла в руки синегрудую птицу.
— Пэртти, — сказала она.
Но Пертти не слышал, казалось, он спал.
— Пэртти Лэмпинен, — чуть погромче сказала Лилли.
Янне дернул Пертти за рукав. Тот взглянул на него. Янне показал пальцем на Лилли.
— Ты знаешь эту птицу? — спросила Лилли, поворачивая птицу.
Пертти некоторое время смотрел на птицу, потом снова поник головой.
— Ну, скажи же.
— Крокан![8] — крикнул Пертти с мукой в глазах.
По классу прошел шум, словно в лесу зашелестели на ветру деревья. И в ту же минуту ветер перешел в бурю: уже нельзя было различить отдельных голосов, они слились во всепобеждающий гул.
Шелест Лилли полностью потонул в нем.
Янне огляделся. Везде хохотали, палец Томаса был наведен на Пертти, Стина и Ганс тоже указывали на него.
Это было что-то новое.
Ни один палец не указывал на него, Янне, ничей взгляд не был злорадно устремлен на него. Юнгве тянулся посмотреть на Пертти мимо него. И Гун-Лис, и Свен, и Юлле… Все они хохотали над Пертти. Даже глаза-пуговки Лены были обращены на него.
— Карр, карр, — прокаркал Эскил.
Но и это карканье было адресовано не ему, а Пертти. Он остался в стороне, он был почти как все другие, что смеялись.
И Янне засмеялся, сперва как бы на пробу, совсем тихо. А потом разразился таким смехом, что Стина обернулась и посмотрела на него. Он подмигнул ей и показал на Пертти.
— Кра, кра, — подхватил и он.
И снова засмеялся. Все его тело тряслось, кровь бросилась в голову, на глазах выступили слезы, а он все смеялся и смеялся.
До тех пор, пока…
Пока перед ним не встала Лилли. Она ничего не говорила и лишь глядела. Но ее взгляд был хуже всяких слов. В глазах Лилли не было ни злости, ни упрека; они были просто печальные, разочарованные.
Смех застрял у Янне в горле. Он вдруг перешел чуть ли не во всхлипыванье. Янне вспомнилось, что говорила о финском друге Лилли в начале урока.
А он, Янне, финн, готов был предать его.
Ну, а сам Пертти?
Нет, Янне не смел взглянуть на него. Янне спрятал свое пылающее лицо в ладонях. Там, в темноте, он решил как-нибудь — как угодно! — вознаградить Пертти за все.
Но ему все-таки было так стыдно.
6. Томас
Бертела Янне побаивался.
Он избегал Ганса и Юлле, когда они были вместе, это так. Зато когда поблизости был Бертел, ноги становились беспокойными и сами собой уносили его куда подальше. Как это уже было однажды. Тогда Бертел гнался за ним и угрожал: он поклялся, что еще и поколотит его, финского дьяволенка.
С тех пор он в числе первых выбегал из класса на перемене, а во дворе тотчас отходил к сеточной ограде. Оттуда хорошо было следить за передвижениями Бертела. Хорошо еще и потому, что Бертел был самым высоким во дворе.
Сейчас Бертел стоял у двери уборной, а двое других мальчишек — Кьелл и Берье — стояли позади него, словно свита за королем. Они опять что-то замышляли.
Янне пошел вдоль ограды к группе малышей. Две девочки, одна из них Лена, учившаяся в одном классе с Янне, встретились ему у подставки для велосипедов. Прикрыв рукой рот, Лена что-то прошептала незнакомой девочке. Та уставилась на Янне, и когда он прошел мимо, у него за спиной послышалось хихиканье.
Пертти не было в стайке первоклассников. Но там был маленький Симппа. Он тряс за грудки мальчика в куртке с пуговицами-колышками и хрипло говорил по-фински:
— Ты дрянной швед, и больше ничего!
Янне было неохота смотреть, как буянит Симппа; это можно было видеть почти на каждой перемене. Он пошел прямо к мусорному ящику. Но Пертти не было и там. Не было его и в углублении на месте стыка дымовой трубы и стены. Возможно, он прятался в школе.
Янне заглянул и под другой навес для велосипедов, но там были только два шведа, они возились с синим туристским велосипедом.
Что, если Пертти избегает его, как он, Янне, избегает Бертела? Что, если Пертти дуется на него за то, что он насмехается над ним? Ведь Пертти наверняка не знает, что он, Янне, тогда же раскаялся в этом и готов загладить вину. Он не станет просить прощения, нет, он просто покажет, что он такой же, как Пертти, — что он финн. И тогда они смогут стоять во дворе друг против друга, болтать и смеяться, и человеку, смотрящему издали, может показаться, что они такие же, как и все прочие.
Ведь этот человек не услышит, что разговаривают-то они по-фински.
Янне поднялся в верхний угол двора и оперся о сеточную изгородь. Если надавливать плечами назад, одновременно пружиня ногами, изгородь превращалась в качели. И весь двор начинал качаться вместе с изгородью; синие, красные — всевозможных цветов пятна поднимались и опускались. Это было немного похоже на карусель в парке.
— Слушай…
Цветные пятна застыли, превратились в куртки девочек и мальчиков, изгородь-качели остановилась. Янне огляделся. Рядом с ним стоял Томас, никого из других вблизи не было.
— Ты что, не слышишь?
— Ва?[9] — спросил Янне.
— Говори по-фински, — сказал Томас.
С минуту Янне ничего не мог сказать. Он лишь смотрел, как беспрерывно движущиеся фигуры составили посередине двора квадрат. Затем квадрат превратился в овал, потом в треугольник. Прежде чем треугольник сомкнулся, через него пробежал мальчик в желтой шапочке с кисточкой и выскользнул из его вершины.
— Ты что, немой? — спросил Томас и стал перед Янне.
Янне отступил немного в сторону, но Томас последовал за ним, пристально глядя ему в глаза. Янне выдержал его взгляд. Томас отвернулся первый.
— А ты разве умеешь? Ты ведь, наверное, не умеешь говорить по-фински? — сказал Янне.
— Конечно, умею.
Томас, по-видимому, не шутил. Но у него — шведа — наверняка что-то было на уме. Быть может, кто-то научил его нескольким финским словам, и он повторял их, как попугай.
— Откуда ты знаешь финский?
— Я родился в Финляндии.
— Где?
— В Мянтсяле.
Янне внимательно поглядел на Томаса. Если бы Томас был настоящий финн, он говорил бы с ним с первого дня занятий в школе. «Привет», — сказал бы он и хлопнул его по плечу. Ну, а Томас? Он издали обходил Янне.
— Почему ты раньше не пришел?
Томас концом ботинка прочертил длинную линию на песке.
— Я хотел, но…
Его последние слова перешли в невнятное бормотание, и Янне их не разобрал: обычно Томас говорил звонким и громким голосом. Томас… И имя-то у него какое-то странное.
— В Финляндии нет людей с таким именем, как у тебя. Вот Туомы — такие есть.
— В Финляндии теперь много чего нет…
Янне не мог отделаться от запавших в его душу подозрений. В Томасе было что-то чуждое, он что-то утаивал и обманывал, от него нельзя было добиться ничего определенного. А его принадлежность к финнам тоже не могла быть настоящей. Янне размышлял, думал о том, каким образом можно заставить Томаса разоблачить себя. Ему вспомнилось одно слово, значения которого он и сам толком не знал. Он решил проверить Томаса на этом слове.
