Патрик Модиано - Катрин Карамболь
Папа замедлил шаг, наклонился ко мне и – словно нас кто-то подслушивал – сказал очень тихо, почти шёпотом:
– Но тогда, детка, её звали вовсе не Галина Измайлова, а просто-напросто Одетта Маршаль. И родом она была не из России, а из предместья Сен-Манде, где её родители, весьма почтенные люди, держали кафе-ресторан. Она частенько приглашала нас с твоей мамой к себе, когда в казино не было спектаклей. Мы были добрыми друзьями. И никакого русского акцента я у неё не замечал! Она говорила на чистейшем французском!
В классе папа вместе с мамами других девочек сел на красную банкетку, и урок начался.
Мадам Измайлова, которую на самом деле звали Одетта Маршаль, с русским акцентом выговаривала:
– Поррр-де-бррра… батман жете… антуррнан… гррран плие… кррруазе.
А мне так хотелось услышать, как она говорит на самом деле.
Вечером, часов в семь, урок танцев закончился. Мадам Измайлова попрощалась с нами:
– Орревуар, и до следующего четверга, девочки…
На лестнице, я тихонько сказала папе:
– Что же ты не поговорил с ней? Не назвал её настоящим именем?
Папа рассмеялся:
– Думаешь, надо было сказать ей: «Здравствуй, Одетта… Как там наши друзья в Сен-Манде?»
Помолчав немного, он добавил:
– Нет уж. Это было бы нехорошо. Пусть всё останется, как ей хочется, так лучше для неё и для её клиентов.
Как-то утром я пошла проверить, нет ли чего в почтовом ящике – мне, как всегда, не терпелось узнать, не принесли ли нам очередные два письма из Америки. Папин конверт оказался на этот раз очень толстым, а мне мама написала:
«Дорогая моя Катрин,
Надеюсь, мы будем все вместе скоро втроём. Обнимаю тебя очень с любовью.
Мама».Папа же прочитал мамино письмо на работе и на обратном пути из школы сказал:
– Хорошие новости!
Весь день месье Кастерад опять декламировал нам в конторе свои стихи. Читал он монотонно, покачивая в такт рукой, как будто пел колыбельную. Я изо всех сил старалась не закрыть глаза.
– …Осеннею порой в кастельнодарском парке…
Я сидела без очков и клевала носом.
И вдруг папа прервал Кастерада:
– Извините, Реймон, но уже половина восьмого. Мы с дочерью идём ужинать в ресторан «Шарло, король морских раковин».
Месье Кастерад вытянулся, обвёл нас презрительным взглядом и медленно закрыл книжку стихов.
– Как нелеп этот мир, – проговорил он, – мир, в котором «Шарло, король морских раковин» значит больше, чем французский поэт. В котором великолепие александрийского стиха меркнет пред дюжиной устриц. Ну что ж, приятного аппетита!
Папа прокашлялся и торжественным голосом произнёс:
– Реймон, я должен сообщить вам нечто очень важное! Мы с дочерью уезжаем в Америку.
Меня изумили папины слова, и я поспешно надела очки, чтобы проверить, не снится ли мне всё это. Месье Кастерад замер у двери кабинета.
– В Америку? Вы уезжаете в Америку?
– Да, Реймон.
Месье Кастерад рухнул в вертящееся кресло у стола.
– А как же я? – проговорил он бесцветным голосом. – Обо мне вы подумали?
– Конечно, я подумал о вас, Реймон. Просто-напросто оставлю склад вам. Детали обсудим завтра, на свежую голову.
Папа взял меня за руку, и мы вышли на улицу, а месье Кастерад всё сидел за столом и механически повторял, словно никак не мог поверить:
– В Америку… В Америку… Да что они о себе воображают!
– Я затем и позвал тебя сегодня в ресторан, – сказал мне папа, – чтобы поговорить о нашем отъезде. Да, Катрин, детка, мы едем в Америку! В Америку, к маме.
Папа позвал официанта и заказал мне на десерт пеш-мельба[8]. Потом закурил и сказал:
– Видишь ли, Катрин, когда мама три года назад уехала в Америку, мне стало очень грустно, но она хотела жить там, у себя на родине. Я пообещал, что мы приедем к ней, как только сможем, как только я улажу свои дела здесь, во Франции. И вот пришло время. Теперь мы будем жить все вместе в Америке. Мама так и хотела, ещё когда мы познакомились, задолго до твоего рождения, она тогда танцевала в труппе мисс Мейкерс. Она говорила мне: «Альбер – тогда меня звали Альбером, – мы поженимся, у нас родится дочка, и мы будем жить в Америке».
И она оказалась права. Но ты не отвлекайся, ешь скорее пеш-мельба, а то растает. Хочешь, я начну учить тебя английскому, прямо сейчас?
И папа, чётко выговаривая каждый слог, сказал:
– По-английски пеш-мельба так и будет: «пеш-мельба», только с английским выговором. А просто мороженое – «айс-крим».
Когда мы вышли из ресторана, ещё не стемнело. Летом темнеет поздно. В то время ещё ходили двухэтажные автобусы, а возле метро, посреди площади Клиши, была стоянка такси. И кинотеатр «Гомон». И росли каштаны.
– Давай пройдёмся до дома пешком? – предложил папа. – Сейчас такая хорошая погода, можно даже прогуляться через Монмартр…
Мы шли по улице Коленкур, папа положил руку мне на плечо.
– Катрин, я возьму билеты на пароход на следующий месяц. Мама встретит нас в Нью-Йорке на причале.
Я думала про маму. Как здорово будет увидеть её снова спустя столько лет.
– Там, в Нью-Йорке, ты будешь ходить в школу, где тебя научат английскому.
А мама станет учить тебя танцевать. Знаешь, она ведь танцует гораздо лучше, чем мадам Измайлова. Когда я познакомился с мамой, она уже считалась одной из лучших танцовщиц в труппе мисс Мейкерс. А я, как ты помнишь, уронил её…
Мы спустились по лестнице с холма Монмартр, папа поднял меня и понёс на вытянутых руках по улице Трюден, как когда-то нёс маму в парижском казино.
– Не бойся, Катрин, – сказал он. – Тебя я не уроню. Теперь я уже научился.
Всю следующую неделю папа, Кастерад и Шевро часто встречались на складе. Я видела, как они подписывали целые стопки бумаг. Голос месье Кастерада становился всё более властным:
– Распишитесь здесь, Шевро… А вы, Жорж, вот здесь… Не забудьте «подписи сторон»…
Однажды вечером, когда они собирались уходить, а папа ещё был занят в конторе, я услышала, как месье Кастерад сказал месье Шевро:
– Я хочу, чтобы теперь всё происходило в открытую… Конец мошенничеству… Довольно махинаций… Всё строго по закону… Вам ясно, Шевро? Компания занимает видное положение, нужно жить по правилам…
– Разумеется.
Месье Шевро кивнул, но вид у него был довольно кислый.
В тот день папа встретил меня после школы, и мы пошли домой по улице Отвиль. К моему удивлению, возле склада стояла лестница, и рабочий, забравшись на неё, выводил последние буквы новой вывески. Вместо тёмно-синей надписи «КАСТЕРАД и КАРАМБОЛЬ. Эксп. – Транс.» появилось название «КАСТЕРАД и Шевро, преемник». КАСТЕРАД было написано яркими буквами, которые затмевали крохотные буковки «Шевро». Месье Кастерад стоял в дверях склада, важно надувшись.
– Мог бы хоть подождать немного, – сказал папа. – Как будто нас уже и нет…
Месье Кастерад решил устроить нам прощальный ужин в ресторане «Пикардия» на улице Шаброль. Шевро тоже пришёл. Когда принесли закуску, месье Кастерад встал с листком бумаги в руке.
В честь нашего отъезда он сочинил стихи:
Плывя на корабле в Америку далёко,
Не стоит забывать Париж – ведь тут друзья.
Любуясь на огни Бродвея, там, в Нью-Йорке,
Вы парк наш Монсури не обижайте зря.
Все зааплодировали: папа, месье Шевро и я. Я была тронута. Впервые в жизни я внимательно выслушала стихотворение Кастерада от начала до конца. И даже не сняла очки.
После ужина мы с папой пошли погулять и сели на скамейку у церкви Сен-Венсан-де-Поль.
– Вот увидишь, Катрин, в Америке всё у нас будет хорошо.
Он закурил сигарету, запрокинул голову и пустил в воздух колечко дыма.
– Скоро мы окажемся в Новом Свете… the New World… Но, как говорит Кастерад, не стоит забывать Францию.
Тогда я не придала его словам особого значения.
Зато сейчас, спустя много лет, слышу их так отчётливо, как будто я всё ещё та самая девочка, которая сидела в тот вечер с папой в сквере Сен-Венсан-де-Поль.
Я часто вспоминаю свою школу на улице Птит-Отель, пыльный скверик, где жаркими летними днями играла с подругами, наш склад и весы, на которых мы с папой стояли вдвоём. И как мсье Кастерад читал нам свои стихи. И мадам Измайлову – так и не довелось мне услышать, как же она разговаривает, когда не притворяется.
Сколько бы времени ни прошло, мы всё те же, – мы те же, кем были в прошлом, и останемся ими навсегда. Так что маленькая девочка по имени Катрин Карамболь всегда будет гулять с папой по улицам Десятого округа Парижа.
Вчера, в воскресенье, я вместе с дочкой навещала своих родителей, они живут неподалёку от Гринвич-Виллидж. Наконец-то мы воссоединились всей семьёй, хотя мама то и дело грозилась уйти. «Потому что устала от папиных фокусов», – говорила она со своим американским акцентом. Мистер Смит, новый компаньон папы, такой же придирчивый, как господин Кастерад, полностью разделяет мамино мнение.
