Патрик Модиано - Катрин Карамболь
Обзор книги Патрик Модиано - Катрин Карамболь
Патрик Модиано
Катрин Карамболь
by Patrik Modiano
Catherine Certitude
Печатается с разрешения издательства Gallimard Jeunesse при содействии литературного агентства DS Rights & Co-editions Ltd.
© Gallimard Jeunesse. 1988
© Пер., Семинарский Роман, 2015
© ООО «Издательство ACT», 2015
Роман Семинарский приносит благодарность Ю. Беловой, А. Кривошеевой, Е. Леоновой, А. Лешневской, И. Пашаниной, О. Поляк, Н. Мавлевич, П. Минор и Н. Хотинской, без участия которых эта книга не появилась бы на русском языке.
* * *Сегодня в Нью-Йорке идёт снег, из моей квартиры на 59-й улице видны широкие окна балетной школы в доме напротив – моей собственной школы. Ученицы в трико закончили антраша[1] и батманы[2]. И моя дочь, она же ассистентка, показывает им в перерыве танцевальные па в ритме джаза.
Скоро и я пойду к ним.
Одна из девочек носит очки. Перед началом урока она сняла их и положила на стул. Когда-то, когда я была в её возрасте и училась у мадам Измайловой, я делала точно так же. В очках не потанцуешь. Помню, в те времена я пыталась ходить целый день без очков. Всё расплывалось перед глазами, даже звуки как-то приглушались. Мир, когда я смотрела на него без очков, как будто сглаживался, становился мягким, как большая пуховая подушка, на которую было так приятно опустить голову, что, в конце концов, я невольно засыпала.
– Замечталась, Катрин? – окликал меня папа. – Надень очки.
Я послушно надевала, и мир вокруг опять становился резким и жёстким. В очках я видела его таким, как есть. Мечтать уже не получалось.
Первые годы в Нью-Йорке я танцевала в балетной труппе. Потом мы с мамой открыли свой класс. Когда мама состарилась и отошла от дел, я стала вести его одна. А теперь мне помогает дочь. Отцу тоже давно пора бросать работу, но он никак не решится. А какую, собственно, работу? Я так и не знаю, чем он занимается. Они с мамой живут в маленькой квартирке в Гринвич-Виллидж. У нас семья как семья, ничего особенного, таких в Нью-Йорке сколько угодно. Если не считать того, что в детстве я жила не в Америке, а в Париже, в Десятом округе. Почти тридцать лет прошло с той поры.
Мы жили на втором этаже, а прямо под нами был склад или что-то в этом роде; вечером, ровно в семь, папа закрывал его и опускал железную штору. Там всё было как в багажном отделении на маленькой станции. Повсюду штабеля коробок и ящиков. И ещё напольные весы для крупных грузов – деления на шкале доходили до трёхсот килограммов.
Я никогда не видела, чтобы на их огромной платформе что-нибудь взвешивалось. Кроме папы. В редкие минуты, когда его компаньон месье Кастерад отлучался, он становился на весы и замирал, засунув руки в карманы, склонив голову набок и задумчиво глядя на стрелку, которая, точно помню, неизменно показывала шестьдесят семь килограммов. Иногда он звал меня:
– Давай и ты, Катрин.
И я тоже вставала на весы. Папа клал руки мне на плечи, и оба мы стояли не шевелясь. Как перед фотокамерой. Я снимала очки, папа тоже. Нам было хорошо.
Однажды месье Кастерад застал нас на весах.
– Что это вы делаете? – спросил он.
Волшебство пропало. Мы с папой надели очки.
– Сами видите – взвешиваемся, – ответил папа.
Кастерад досадливо отвернулся и поспешил пройти через весь склад за стеклянную перегородку, где друг напротив друга стояли два стола орехового дерева с двумя вертящимися креслами, папин и месье Кастерада.
Месье Кастерад начал работать с папой после маминого отъезда. Мама – американка. Когда ей было двадцать лет, она танцевала в балетной труппе и приехала на гастроли в Париж. Тут они и познакомились с папой. Потом поженились, и мама стала танцевать в парижских мюзик-холлах: в «Ампире», «Табарене», «Альгамбре». Я храню все программки. Но её тянуло на родину. И через несколько лет она решила вернуться в Америку. Папа обещал, что мы приедем к ней, как только он «уладит все свои дела». Так, во всяком случае, он мне сказал. И только потом я поняла, что мама уехала совсем не поэтому. Каждую неделю мы с папой получали по письму из Америки в конверте с синими и красными полосками по краям. В конце мама всегда приписывала:
«Катрин, целую тебя крепка-крепка. Скучаю.
Мама».Мама иногда делала ошибки.
За глаза папа всегда называл своего компаньона Реймона Кастерада Занудой:
– Катрин, детка, сегодня я не смогу забрать тебя из школы. Придётся целый день работать с Занудой.
У Кастерада были тёмные волосы, карие глаза, мощный торс и коротенькие ножки, так что их было почти незаметно, казалось, он не идёт, а катится на роликах или скользит на коньках.
Позже я узнала, что папа сначала взял его секретарем. Ему нужен был грамотный человек, а месье Кастерад в молодости учился на филолога. Это уж потом Зануда стал его компаньоном.
Он обожал читать нотации по любому поводу.
Ещё он любил поговорить о чрезвычайных происшествиях. Приходил утром, садился за стол и не спеша разворачивал газету. А папа сидел напротив, сняв очки. Месье Кастерад принимался вслух, со своим южным акцентом, зачитывать сводку катастроф и преступлений.
– Вы не слушаете, Жорж, – говорил он папе. – Витаете бог знает где. У вас не хватает мужества видеть мир таким, как он есть. Наденьте очки!
– Это что, обязательно? – спрашивал папа.
Была у Зануды ещё одна страсть: встать, выпятив грудь, и громким голосом диктовать письма. Сколько раз я видела, как папа печатает под его диктовку деловые письма, – никому не нужные, но об этом папа из деликатности молчал. Месье Кастерад отчетливо, по слогам, выговаривал слова и указывал все знаки препинания до последней кавычки.
Но только, бывало, компаньон отворачивался, как папа рвал письмо.
Зануда и мне норовил диктовать домашние работы, приходилось терпеть. Иногда я получала за них хорошую отметку, но чаще учитель писал на моём сочинении: «Не по теме».
– Если чувствуешь, что его заносит «не по теме», – сказал мне как-то раз папа, – вырви лист. И напиши всё сама.
Иногда, конечно, когда Зануды не было в конторе, папа его передразнивал:
– Точка с запятой, скобки открываются, запятая, двоеточие, открыть кавычки, с красной строки, кавычки и скобки закрываются…
И так похоже копировал южный акцент Кастерада, что я покатывалась со смеху.
– Серьёзнее, мадмуазель, – говорил папа. – Не забудьте поставить точку.
И поправьте очки, чтобы видеть мир, как он есть.
Однажды, когда папа привёл меня из школы, месье Кастерад потребовал мой дневник. Просмотрел его, покусывая свой мундштук, и сказал, не сводя с меня строгого взгляда:
– Я огорчён, мадмуазель, весьма огорчен. Я ожидал от вас лучшей успеваемости, особенно по родному языку. Судя по тому, что я вижу в дневнике…
Но я уже сняла очки и больше его не слышала.
– Да хватит, Кастерад, – сказал папа. – Сколько можно. Оставьте ребёнка в покое.
– Что ж, отлично.
Кастерад встал, гордо развернул плечи и заскользил к двери.
Прямой, как палка, и полный достоинства, он выкатился из кабинета на своих невидимых роликах.
Потом, когда мы уже жили в Америке, склад на улице Отвиль, и месье Кастерад стали казаться нам такими далёкими, что мы порой сомневались, было ли всё это на самом деле. Как-то раз мы с папой гуляли вечером в Центральном парке, и я спросила, с какой стати он позволял Кастераду так нахально вмешиваться в свои дела и даже в нашу семейную жизнь, диктовать эти дурацкие письма и молча выслушивал его бесконечные нотации.
– Я не мог иначе, – признался папа. – Кастерад когда-то спас меня, вытащил из очень неприятной истории.
Подробностей он мне так и не рассказал. Но я вспомнила, как сам месье Кастерад однажды сказал папе, когда сильно на него за что-то рассердился:
– Вам бы надо помнить, Жорж, что, если бы не верные друзья, сидеть бы кое-кому за решёткой.
Они с Кастерадом познакомились, когда тот только-только ушёл из школы на окраине Парижа, где преподавал французский. Папа всегда с большим почтением относился к людям, которые пишут книги, и купился на то, что Кастерад опубликовал несколько сборников стихов. В моей нью-йоркской библиотеке по сей день сохранился один из них, – наверно, папа сунул его перед отъездом из Франции в чемодан на память о прошлом. Сборник называется «Кантилены»[3], отпечатан на средства автора, проживающего по адресу: Париж, X округ, улица Акведук, 15. На задней стороне обложки сообщаются сведения о нём: «Реймон Кастерад. Лауреат поэтических конкурсов: Флоралий в Лангедоке, имени Мюссе в Бордо, обладатель премии Литературной федерации Гаскони и Северной Африки».
