Патрик Модиано - Катрин Карамболь
Папа как будто опьянел: судорожно раскланивался направо и налево, всем пожимая руки и бормоча:
– Жорж Карамболь. Очень приятно. Жорж Карамболь. Очень приятно.
В конце концов, мы очутились на краю террасы, среди очень элегантных мужчин и женщин.
– Слушай внимательно, Катрин, – зашептал папа, теребя свою шляпу. – Вон тот худощавый блондин, что опирается на перила, – известный кутюрье… А тот, рядом с ним, в жокейских рейтузах – игрок в поло из Сен-Доминго… Только что с матча в Багатель… А вон та изысканная дама – бывшая жена Саши Гитри[6]… Смотри…
А говорит с ней владелец известной марки аперитивов… Реклама ещё везде в метро расклеена: «Дюбоннэ[7] – и жизнь прекрасна!»
Папа всё больше входил в раж и говорил всё быстрее.
– А этот брюнет – принц Али-хан. По крайней мере, очень похож… Это ведь принц Али-хан, Одиль?
– Да, мсье, – помявшись, ответила Одиль – видимо, чтобы его не смущать.
Папа попытался вклиниться в разговор. Его тёмно-коричневый костюм резко выделялся на фоне по-летнему светлых костюмов остальных гостей.
– Вчера вечером чуть не врезался на своём «Тальботе», – сказал кутюрье, указывая на шикарную машину внизу. – И всё равно, «Тальботы» – моя слабость.
– А моя – «Делаэ», – сказал игрок в поло. – У них на редкость слабые тормоза, чем они мне и нравятся.
Папа стиснул мне руку. Я поняла, что он собирается с духом.
– А я, – проговорил он, силясь придать голосу шутливую интонацию, – я признаю только переднеприводные. И он показал на припаркованный внизу, на углу улицы, «Ситроен».
Никто, казалось, не заметил папиной реплики. Кроме пробегавшего мимо с подносом официанта в белой курточке.
– Так у вас же её угоняют, вашу машину, – сказал он папе.
И правда, «Ситроен» тронулся и исчез за углом.
– Да нет, что вы, просто шофер поехал за сигаретами, – ответил папа и, повернувшись к группе элегантных мужчин, повторил попытку.
– Основное преимущество переднеприводных – они отлично слушаются руля, – заявил он.
Но этой фразы, как и предыдущей, никто не заметил. Папа выпил несколько коктейлей, чтобы расслабиться. Одиль не отходила от нас ни на шаг.
– Ты не могла бы представить меня своим родителям, мы ведь ещё не знакомы, – попросил папа. Она покраснела.
– Извините, просто они всё время заняты, – и она со смущённым видом повела нас сквозь толпу до другого конца террасы.
Там в окружении нескольких человек, на вид столь же элегантных, как и знаменитости, которых папа только что назвал, стояли светловолосая женщина в бледно-голубом платье и солнечных очках и набриолиненный брюнет. Одиль еле слышно обратилась к блондинке:
– Мама, познакомьтесь, пожалуйста, с месье Карамболем.
– Что-что? – рассеянно переспросила мама.
– Очень рад с вами познакомиться, – папа поклонился.
Но дама едва ли заметила его сквозь свои солнечные очки.
– Папа… Это месье Карамболь, – пролепетала Одиль, стараясь привлечь внимание темноволосого мужчины. – И Катрин Карамболь… Я вам рассказывала… моя подруга из балетной школы…
– Очень приятно, месье, – сказал папа.
– Добрый день, – отозвался отец Одиль, небрежно протягивая ему руку.
И супруги продолжили прерванный разговор с друзьями.
Папа замер в растерянности, но сдаваться не собирался.
– Мы приехали… на переднеприводной… – сказал он.
Такие фразы бросают от отчаяния, как будто сигналят, чтобы привлечь внимание.
Месье Анкорена слегка приподнял брови. Мадам Анкорена сквозь тёмные очки ничего не расслышала.
Одиль решила показать мне свою комнату, а когда мы вернулись на террасу, папа уже разговаривал там с каким-то полным усатым человеком. Говорили они на языке, которого я не понимала. Потом человек ушёл, прокрутив в воздухе пальцем, как будто набирал телефонный номер, и приложив ладонь к уху, – дескать, «созвонимся».
– Кто это? – спросила я.
– Очень влиятельный человек, и он обещал помочь мне.
Мы вышли на улицу. Папа взглянул на грузовичок в начале бульвара. Шевро, опустив стекло, махал нам рукой. Папа оглянулся и украдкой посмотрел на террасу особняка, откуда доносились голоса и смех.
– Ну, мы не зря потратили время, – сказал папа.
Мы пошли к грузовичку. Но тут нас догнала Одиль:
– Почему вы не попрощались? – И она робко улыбнулась, как будто извинялась. – Вы не очень скучали на этом коктейле?
– Напротив, отозвался папа. Я познакомился там с несколькими очень полезными людьми, и очень благодарен тебе за приглашение. Одиль, девочка моя, – тон его стал торжественным, – кажется, благодаря тебе мне улыбнулась фортуна. После этого коктейля дела мои пойдут совсем по-иному…
Одиль подняла брови, но ещё больше она удивилась, когда мы остановились у грузовичка.
– Где же ваша машина?
– Только что украли, – не моргнув глазом, уверенно ответил папа и наклонился к Шевро, который ждал за рулём: – Спасибо, что приехали, милейший. Будьте любезны отвезти нас в ближайший полицейский участок, чтобы я подал заявление о краже.
Одиль внимательно выслушала папу, потом наши взгляды встретились. Она очень сильно покраснела.
Одиль не появлялась на занятиях несколько недель. Мне было грустно, и я спросила у мадам Измайловой, не знает ли она, куда девалась Одиль.
– Понятия не имею, – ответила она, – к тому же её родители так и не заплатили за последний месяц.
Мы с папой пытались найти номер телефона Одиль. Однако в справочнике фамилия «Анкорена» не значилась, а дом двадцать один по адресу бульвар Соссэй почему-то пропустили: после девятнадцатого сразу же шёл двадцать третий. Тогда я решила написать ей письмо.
– Если она не ответит, – утешал меня папа, – я обращусь к Табельону, он должен знать их телефон. Не расстраивайся, детка… Мы обязательно дозвонимся Табельону… и вы с Одиль обязательно встретитесь.
Табельон… ещё одно имя, которое осталось у меня в памяти. Видимо, и отцу этот Табельон особенно запомнился: прошло уже тридцать лет, а папа всё ещё хранит в портмоне его визитку. Как-то раз он показал её мне. На пожелтевшей карточке я прочла:
Рене Табельон
С.Е.И.Ф.К.
Улица Лорда Байрона, дом 1. (8 окр.)
Тел. 83.50.
На весеннем коктейле у Одиль один только Табельон сам заговорил с моим отцом.
– Ты помнишь Табельона, Катрин?
Конечно! Толстый усатый мужчина в рубашке с воротником апаш, ещё на нём был ремень из крокодиловой кожи. Они с папой говорили на каком-то непонятном языке. А когда мы ехали домой в фургончике Шевро, папа сказал:
– Как я признателен Одиль за то, что она нас пригласила. Я познакомился с человеком по имени Табельон… Запомни это имя, Катрин… Табельон… Благодаря ему дела мои скоро пойдут в гору…
Я не раз слышала, как он звонил в контору Табельона где-то в районе Елисейских полей по номеру 83–50. Никто не отвечал, и папа, погрустнев, вешал трубку. Когда ему всё-таки удавалось дозвониться, он спрашивал:
– Могу я поговорить с месье Рене Табельоном? Меня зовут Жорж Карамболь… Ах, его нет? Тогда попросите его перезвонить мне…
Табельон так и не перезвонил. Но папина вера в него была несокрушима, и он не раз объяснял месье Шевро:
– Понимаете, такие, как Табельон, старыми самолётными креслами не торгуют, им подавай целые эскадрильи… Не равняйте его по себе…
Месье Кастерад ухмылялся:
– Ну, и где же он, ваш Табельон? Так и не перезвонил?
Папа пожимал плечами:
– Табельон птица высокого полёта. Вам не понять.
Как-то зимним вечером, возвращаясь домой после урока танцев, мы шли по улице Мобеж, и папа сказал:
– Знаешь, Катрин, а ведь мой отец был прав. Однажды он сошёл с поезда на Северном вокзале и остался в этом квартале. Ведь это он открыл склад на улице д’Отвиль. Здесь рядом два вокзала, и если что, подумал он, очень удобно сесть в поезд и уехать… А может, нам и правда уехать? Катрин, хочешь поехать куда-нибудь? В далёкие края?
Когда мы в последний раз шли в балетный класс, папа сказал мне:
– Знаешь, Катрин… А ведь я давно знаком с твоей учительницей, мадам Измайловой… Правда, она не узнала меня – теперь я не тот что раньше… Да и она сильно изменилась. А я не всегда работал в магазине… В молодости я был недурён собой, и, чтобы подзаработать, танцевал в кордебалете Казино-де-Пари… Как-то раз меня попросили заменить «носильщика» на вечернем представлении. Носильщики, Катрин, – это те, кто выносят танцовщицу на сцену. А танцовщицей, которую я должен был вынести, была твоя мама… Тогда мы ещё не знали друг друга. Я поднял её на руках так, как мне показали. Вышел на полусогнутых на сцену, да ещё очки пришлось снять. И бамс! На что-то наткнулся. Мы грохнулись вместе. Твоя мама так хохотала, что встать не могла. Пришлось опустить занавес. Я ей очень понравился. В этом Казино-де-Пари мы и познакомились с твоей учительницей, мадам Измайловой. Она тоже участвовала в программе.
