Анатолий Домбровский - Мальчишки из Васильков. Повести.
— Ясно, — Степка скис.
— Разговаривать с твоими родителями мне несподручно — ни просить их, ни советовать им ничего не могу. А с Алешкиным отцом мы старые приятели. — Кузьма Петрович вздохнул, поглядел на Степку искоса. — Такие, брат, дела. Но я тебе сочувствую, — он дернул его за рукав. — Веришь?
— Верю, — ответил Степка. — Я добьюсь разрешения...
Их разговор прервался — в дверях неожиданно появился Иван Алексеевич Голованов, Алешкин отец.
— Здорово! — сказал он басом, оглядывая сторожку. — Можно войти?
— За сыном явился? — предупредил его вопросы Кузьма Петрович. — Придет скоро. Входи.
— Ладно, — Иван Алексеевич обжал ладонями на бедрах плавки, и по его ногам, стекая на порог, заструилась вода. Был он огромен и широкоплеч. Входя в сторожку, пригнул голову, чтобы не стукнуться о дверную перекладину. Половицы прогнулись под его босыми ногами, заскрипели, готовые проломиться.
Табуретка под ним взвизгнула и качнулась.
— Здесь, значит, мой сорванец? — он отбросил со лба мокрые волосы, шумно вздохнул, раздувая щеки. — Беспокоились, понимаешь, из-за него... — Иван Алексеевич стукнул себя по голому колену кулаком. — Выпорю!
— Справляешься еще? — засмеялся Кузьма Петрович. — Сил хватает?
— Пока справляюсь. Но, кажись, сынок в меня пошел, скоро сравняемся... Надо было гнать его отсюда, Кузьма. А то жена совсем извелась за ночь, да и я тоже... Выпорю! Вот и ремень прихватил с собой на этот случай, — он похлопал по пряжке широкого солдатского ремня, которым был подпоясан. — Тут же и выпорю. Нельзя же так, никого не предупредив... Петюнчику, правда, сказал, но разве на слова Петюнчика можно положиться? А этот что тут делает? — Иван Алексеевич покосился на Степку.
— Помогает, — ответил Кузьма Петрович.
— Известно, что за помощники: где ложкою, где вилкою, а где и пятернею... А ты почему лежишь — жирок заводишь?
— Да так... — усмехнулся Кузьма Петрович.
— Радикулит?
— Ладно, — Кузьма Петрович поглядел на Степку. — Пойди позови Алешку. Да и Лену тоже. Собираться пора. Давай.
Степка переступил порог и оглянулся, задержавшись на секунду.
— Полюбуйся, — сказал Кузьма Петрович Алешкиному отцу и сбросил с ног одеяло.
Иван Алексеевич свистнул и поскреб в затылке.
***
Степка шел берегом, обходя по воде вышедших на утреннюю кормежку птенцов, не торопился. Если бы Лена была одна... А так — ни к чему. Не хотелось ему видеть их вдвоем, оттого и не искал их. Просто шагал по берегу, зная, что все равно увидит. А не он их, так они его... Степка смотрел себе под ноги и время от времени подбирал цветные камешки, будто затем лишь и пришел сюда.
— Эй! — услышал он вдруг Алешкин голос. — Отгони птенцов от рыбы!
Степка повернулся на голос и увидел Алешку, плавающего метрах в ста от берега. Чуть поодаль белела над водой дыхательная трубка Лены.
— Рыба за тобой! Оглянись! — крикнул Алешка и нырнул.
Степка оглянулся. На песке лежали три крупных камбалы, возле которых топтались птенцы. Степка прогнал птенцов, швырнув в них горсть песка, сел возле рыбин. Брезгливо сморщился, подумав, что охота с гарпуном — не девчоночье занятие. Алешка — дикарь, грубый человек. Ему что ни дай в руки — ружье, нож, гарпун — все пустит в ход. Конечно, Лена не позволит Алешке охотиться, если будет с ним... Но ведь не каждый день она будет с ним! Или каждый?
— Каждый день, — сказал себе Степка и тяжело вздохнул. Опрокинулся на спину, заложив руки за голову. В небе кружились чайки — бело-розовые в голубом, кричали, и утреннее небо отзывалось гулко, потому что было чистым и таким высоким, что чаечьи крики нигде не встречали преград. А вот крупный мартын кружит над Степкой, молча разглядывает его. Может быть, это Чаймор? Вращает головой, косясь то одним, то другим глазом. Впрочем, он, наверное, смотрит на камбалу, а не на Степку. А вернее, на Степку и на камбалу и пытается, видимо, сообразить, как это Степке удалось добыть столько рыбы. Восхищается, должно быть, Степкиным умением, завидует ему. Вот он хлопнул крыльями, делая резкий поворот, крикнул: «гавва! гавва!» — похвалил, наверное, Степку. Зря похвалил...
Степка приподнялся на локтях и увидел выходящую из воды Лену.
— Пришел Алешкин отец, — сказал он. — Меня послали за вами.
— Зачем? — Лена уставилась на Степку.
— Отец пришел с ремнем, — сообщил он. — Грозится выпороть Алешку. Может, посоветовать Алешке, чтоб он драпал отсюда?
— Да, да, — кивнула головой Лена, — конечно...
Степка не помнил, чтоб на него когда-нибудь так смотрели. Ему показалось, что в широко раскрытых глазах Лены заклубился густой черный туман. И еще было такое ощущение, словно он посмотрел себе под ноги в перевернутый бинокль и увидел, что там пропасть.
— Ладно, — сказал Степка. — Да не будет он его бить, ведь Алешка не по своей воле остался.
Лена кивнула головой и побежала.
— А рыбу? — крикнул ей вслед Степка.
Лена в ответ только махнула рукой.
Сдвинув маску на лоб, Алешка шел к берегу, улыбался и потрясал над головой гарпуном.
— Не слышу приветствий! — кричал он. — Где оркестр?
— Отец за тобой пришел, — сказал Степка. — Ждет тебя в сторожке.
Алешка сразу же перестал шуметь и улыбаться.
— А Лена где? — спросил он.
— Побежала уже... — ответил Степка.
Алешка считал бы себя легкомысленным человеком, если бы думал, что отец соскучился по нему или принес от матери узелок с завтраком. Он невольно потрогал правое ухо, которое, казалось, все еще цепко сжимали железные отцовские пальцы. А ведь прошло уже два дня с тех пор, как это случилось. Что будет, если отец заговорит о злосчастном письме при Лене?
«Эх, разнесчастная моя голова, — подумал Алешка, и два уха». Про уши подумал просто так, для пущей важности. Но есть, однако, надежда, что Кузьма Петрович скажет о нем спасительное слово. Только бы не опоздал. А Лене он сейчас же расскажет о письме. Тут уж самому надо поторопиться.
— А почему она не взяла рыбу? — спросил он Степку.
Степка пожал плечами.
— Отец с ремнем пришел, — сказал он. — Может, удерем?
— Чево? — поднял голову Алешка.
— Может, удерем, говорю.
— А тебе-то зачем?
— Так, за компанию.
— А рыбу оставим тут? Выдумал такое...
— Я отнесу, а потом прибегу к тебе, — предложил Степка.
— Не стану же я от бати всю жизнь прятаться. Только хуже будет. Надо идти. Только ты не смотри на меня, если он это...
— Ладно, — пообещал Степка.
Они поделили рыбу — две Алешке, две Степке — нанизали их под жабры на гарпуны и зашагали к сторожке.
— Что он у тебя, драчливый? — спросил Степка.
— А-а! — Алешка махнул рукой и остановился. — Ты вот что — пойдешь к сторожке один и скажешь Лене, чтобы она срочно пришла ко мне. Я буду ждать ее возле тростников... Не думай, я потом приду. Но мне надо до встречи с батей кое-что сказать ей. Понимаешь?
— А что я скажу твоему бате про тебя?
— Соври что-нибудь, — сказал Алешка, — придумай.
— Когда я вру, у меня все по лицу видно...
— Тогда ничего не говори. Скажешь только, что скоро буду...
— Ладно.
— Держи, — Алешка снял с плеча гарпун. — А я побегу... Как придешь, сразу же начинай чистить рыбу, — крикнул он Степке уже издали и, пригибаясь, помчался вдоль берега к тростникам.
***
— Вот так все это и получилось, — сказал Алешка, стоя в тростниках, словно собирался спрятаться от Лены. — До сих пор уши болят. Я пообещал твоему отцу, что сам признаюсь тебе во всем. Вот и признался, значит. Так что прости, — он отломил тростниковую верхушку и принялся покусывать жесткий сладковатый стебель, глядя на Лену из-под бровей. Пока он рассказывал эту историю с ее письмом к Коле Ивановичу, она молчала. Только один раз приоткрыла рот, словно собиралась что-то сказать, но лишь вздохнул и, огорченная, плотно сжала губы, стрельнув в Алешку сердитым взглядом. Это было в тот момент, когда он сказал: «Я, значит, прочел его». Потом глаза ее подобрели и стали грустными.
— Ты так ничего и не скажешь? — нарушил молчание Алешка.
— А что я должна сказать? — спросила Лена.
— Как это — что? Известно. Я же у тебя прощения прошу...
— Ладно, — сказала Лена. — Что теперь сделаешь? Подойди.
Алешка выбрался из тростников, остановился перед Леной.
— За такие вещи, конечно, — сказала она, — надо по шее давать. Гринь бы, наверное, не упустил случая... Да и отец твой... А я, — она сложила руки ладонь к ладони, замахнулась обеими руками сразу и толкнула Алешку в плечо. Он упал как подкошенный. Не оттого, конечно, что Лена очень сильно толкнула его. Сам повалился, простонал, замер, словно лишился жизни.
— Я прощаю тебя, — сказала Лена. — Вставай: надо лодку перегнать к сторожке.
— Хочешь постоять на мне? — спросил Алешка. — На груди?
