Бердибек Сокпакбаев - Чемпион
— А зачем он тебе?
— Этого козленка укусила змея! — ответил Есим.
Женщина поднялась со своего стульчика. Ростом она оказалась чуть выше Есима.
— А меня ты за большого доктора не хочешь признавать? — пошутила она.
— Нет, я... Я ничего... — смутился Есим.
— Ну, давай своего козленка! А почему ты такой мокрый?
— Бегом бежал, из Кызыл-Куша бегом бежал... Женщина осмотрела козленку ногу и повела Есима в лабораторию. Докторша была очень веселой и задорной, так как все время шутила:
— Козленка принес величиной с воробья, а ищешь самого большого доктора! Как же это понять?
В лаборатории она сделала козленку укол, смазала его больную ножку каким-то бесцветным лекарством, а потом еще желтой мазью, перевязала ее.
— Ну, вот и все, сынок! — сказала она. — Больше того, что я сделала, даже самый большущий доктор не сможет сделать!
— Он теперь не умрет? — спросил Есим.
— Козленок твой? Нет, он не умрет...
Вместе со своим новым любимцем Есим вышел на улицу. Потрогал живот у козленка, — а он пустой, как мяч, из которого выпущен весь воздух.
— Э-э! — воскликнул Есим. — Да ты голодный... Что же мне теперь делать с тобой? Есть у меня пять рублей. Понимаешь? Мы сейчас что-нибудь в магазине купим!
Есим купил сто граммов конфет и двести граммов пряников. Выйдя из города, он сел поудобнее на берегу реки и стал кормить козленка.
До чего же они глупые и упрямые, эти козлята! Не едят конфет! Положишь одну ему в рот, а он фыркает и выплевывает.
— Дурак ты! — рассердился Есим. — Хоть одну попробуй! Смотри, какая сладкая!
Но козленок не стал кушать и пряники.
— У меня же больше ничего нет для тебя! — сердито сказал ему Есим. — Или ты хочешь подохнуть от голода, пока мы доберемся до дома?
Есим смочил пряник в воде, козленок стал брать понемногу.
— Ешь, ешь, не бойся! — радостно говорил ему Есим.
Козленок съел два размоченных в воде пряника.
— Вот и молодец! — похвалил его Есим.
С этого дня они стали друзьями. Есим решил выходить козленка. Он поил его молоком, давал ему хлеб, а иногда конфеты и сахар.
Прошло несколько дней, опухоль на ноге у козленка спала, ранка совсем зажила.
Есим заметил, что козленок стал расти, отрастала на нем шерсть. Он так и ходил по пятам Есима, отстав от стада.
Пришла осень. Приближалась пора учения. Уже несколько раз мать присылала телеграммы, вызывая мальчика домой.
Нужно было ехать, и Есим собрался в дорогу.
Жалко было прощаться с козленком. Он стал уже совсем большой. На спине у него появились бурые полоски, на голове показались рожки.
Прижав к себе своего маленького друга, Есим негромко говорил ему:
— Теперь ты вырос... Будь умницей. Не прыгай зря по камням... И пожалуйста, не бодайся с большими козлами... Ведь у тебя есть такая привычка! Будь осторожен... — Есим поцеловал козленка в мордочку, оделся, простился с бабушкой и дедушкой и пошел по дороге.
Он уже далеко ушел, как вдруг услышал за собой жалобное блеяние козленка. Есим обернулся, и сердце его замерло. Как дитя за матерью, за ним бежал белый козленок.
Есим подхватил его на руки и вернулся к юрте.
— Привяжите его! — попросил он дедушку. — Не хочет меня отпускать...
Старого Ораза взволновало поведение белого козленка. Он взял его на руки и ласково сказал:
— Ах ты, дорогой мой! Вот оно животное! Душа у него привязчивая! Иди, внучек... Я подержу его... Иди!
Есим пошел и долго еще слышал тоненький голосок, который будто просил дедушку:
— Отпустите меня! Отпустите...
В конце концов Есим не выдержал и бросился бежать без оглядки. В глазах его были слезы.
1952
ГУЛЬБАРШИН
Толеп вернулся домой. Еще в дверях, внимательно посмотрев на мать и дочь, сидящих в разных концах комнаты, он понял: что-то случилось. Жаркий спор вихрем прошел между ними — об этом говорили их милые лица с небольшими вздернутыми носиками и нахмуренными бровями. В минуты ссор мать и дочь были особенно похожи друг на друга.
Гульбаршин в голубом шелковом халате сидела на диване, под босыми ногами, у нее лежали капроновые чулки. Она бросила на мужа исподлобья выразительный взгляд, означавший, что она хочет ему что-то сказать.
Как всегда веселый, Толеп спросил у жены:
— Ну, что произошло между вами? Уж не боролись ли вы здесь?
— Десять лет я ее учила! — быстро заговорила Гульбаршин, кивая на дочь. — И что же она теперь хочет сделать?! Вместо того, чтобы стать человеком, чтобы стремиться вперед, она хочет назад идти! Ты посмотри на детей других родителей: одни инженерами стали, другие — врачами... Школу кончают, чтобы попасть в институт, в университет. А она думала, думала и вот надумала сегодня... Решила взвалить себе на плечи лопату и чернорабочей стать!
— Ничего не пойму! — сказал Толеп. — О чем ты говоришь, Гульбаршин?
— Если меня не понимаешь, у нее спроси! Скажи своему отцу, Милат, как называется твоя одногодичная школа, в которой готовят чернорабочих?!
Характер у Милат был крутой, резкий. Она была первенцем. И ростом и мыслями быстро догнала мать, и теперь, когда вступила в спор, не уступала в слове. Сказанное матерью задело ее за живое:
— Буду я чернорабочей или кем другим, за свое будущее сама отвечу! По крайней мере, не буду, как вы, висеть у кого-нибудь на шее.
Эти дерзкие слова вонзились в сердце матери, как острые иглы.
— Нет, ты послушай... — пробормотала она. — Ты послушай, о чем она говорит... — и Гульбаршин задрожала от негодования и обиды. — Она считает меня обузой... Ох, бессовестная! Я же не кончала, как ты, десятилетку!
— А кто не кончил десятилетку, тому и работать, что ли, нельзя?
— Нет, хватит! — оборвала ее мать. — Ты посмотри, Толеп, она без всякого стыда со мной пререкается! Да будь ты не только что чернорабочей — колхозницей становись, раз так! Свиней иди пасти! Нет мне больше до тебя дела!
Причина ссоры стала ясна для Толепа. С тех пор, как Милат сдала экзамены на аттестат зрелости, прошло много времени, но она никак не могла решить, куда ей пойти учиться, чем заниматься. Поступить в институт Милат не решалась: не надеялась на свои силы. Куда ни пойдет — везде большие конкурсы. В других городах — то же самое, об этом рассказывали ей подруги, ездившие поступать в институты. А уехать куда-то, не поступить там, провалиться и потом вернуться; назад, как это бывало у некоторых, Милат считала для себя позором. «Чем браться за непосильное дело, — думала она, — лучше выбрать какую-нибудь специальность по своим возможностям». И вот, после долгих раздумий, она, наконец, решилась.
В Алма-Ате открылось одногодичное техническое училище, готовящее рабочих-специалистов по многим отраслям хозяйства. Общежитие, одежда, питание — все за счет государства. И Милат, познакомившись с условиями поступления, решила ехать в Алма-Ату, в это училище.
— Ну, что же? — сказал Толеп, выслушав дочь. — Я не против, дочка... Что плохого в том, что ты получишь специальность? Поезжай...
Гульбаршин, услышав такое решение, повернулась к мужу и посмотрела на него таким взглядом, будто увидела что-то необычайное.
— Ну, чего ты так на меня смотришь? — спросил Толеп. — Милатжан рассуждает правильно.
— Значит, ты не в силах помочь поступить в институт единственной дочери? — проговорила Гульбаршин осуждающе.
— Но я же не председатель приемной комиссии?!
— А как же это другим удается устраивать своих детей в институт? Наверное, никто из них не является этим, — она хотела сказать «председателем комиссии», но не смогла выговорить. — У тебя столько знакомых и товарищей в Алма-Ате... Если ты сам не можешь поехать туда вместе с дочерью, напиши им письма. Вот, мол, помогите единственной дочке поступить в институт. Кстати, у тебя и срок отпуска пришел... Лучше сам поезжай, устрой ее на учебу... Вот, говорят, что в одном институте преподавателей достаточно один раз сводить в ресторан и напоить, как они сразу ставят пятерку. Там и сын Казакбая преподает. В прошлом году, — ты помнишь, — Кузембай увез туда свою дочь и устроил... А зимой этот толстяк приезжал, не помню, как его фамилия... Если ты ему скажешь, он поможет... Я уверена!
Толеп махнул рукой и нахмурил брови:
— Оставь! Это все пустые разговоры. Если ты знаешь такие приемы поступления в институт, поезжай сама и устраивай... А мне больше не смей о таких вещах говорить!
Потом он целый вечер молчал, а когда сели чай пить, сказал неожиданно:
— Да, вот что! Я еду в колхоз. Председателем!
О том, что многих активистов района посылают в колхозы, Гульбаршин и раньше слыхала. Но то, что сказал Толеп, было невероятным. Она вздрогнула.
— Куда? Что? Ты говоришь правду?
Но весь вид Толепа говорил о том, что он не шутит. Гульбаршин с такой силой поставила на стол свою чашку, что расплескала чай.
