Любовь Воронкова - Старшая сестра
Зина слушала, поджав губы и опустив ресницы. Елена Петровна больна! Милая, добрая Елена Петровна! Зина только сейчас почувствовала, как ей нужно, как необходимо тёплое внимание их дорогой учительницы, и поняла, что эта учительница действительно дорога её сердцу. Уже напуганная одной страшной катастрофой в своей жизни, она ждала и здесь какой-то беды. Скучными, мрачными показались ей грядущие дни. Елены Петровны не будет у них. А Вера Ивановна, которую Зина боялась и сжималась в комок, когда та вызывала её отвечать, и от взгляда которой делалось холодно, – эта Вера Ивановна теперь будет всё время у них. Всё время, каждый день!
Зина оглянулась на девочек и увидела на их лицах то же выражение печали и разочарования. Казалось, родной класс утратил свою приветливость, и даже в «Берёзовой роще» на стене словно потускнело солнце В тот же день Сима Агатова, Шура, Фатьма и Зина побежали к Елене Петровне.
Дверь открыл долговязый подросток, с белокурыми волнистыми волосами, с торчащим на макушке завитком и тёмно-карими, такими же, как у Елены Петровны, глазами. Весь он был немножко несуразный – широкоплечий не по возрасту, ноги он ставил как-то носками внутрь, из рукавов вязаной курточки далеко вылезали крупные руки, с широкими запястьями – сразу видно, что курточка становилась ему мала. Он снисходительно, с высоты своего роста, поглядел на девочек:
– К Елене Петровне?
– Да! – ответила за всех Сима.
– Она в больнице. Только вы туда не ходите – к ней вас не пустят.
Девочки молчали, переглядывались. Так и уйти, ничего не узнав?
– Вам ясно? – осведомился подросток и поглядел на девочек – на каждую по очереди.
У него была какая-то своя, особая манера глядеть: ясные глаза ничего не выражали, губы складывались без улыбки – маленькая верхняя губа плотно прилегала к толстой нижней губе. И ничего не понять было по его лицу: рад ли он, что девочки пришли к Елене Петровне, или, наоборот, досадует на это. И тон такой категорический, что поворачивайся да уходи.
Но Зина никак не могла уйти, ни о чём больше не спросив.
– А как же нам узнать о здоровье? – нерешительно произнесла она. – Нам очень нужно!
– Нам очень нужно! – повторила и Фатьма, испугавшись, что он сейчас выпроводит их, ничего не ответив.
– Можете позвонить. Мы с мамой… Вернее, то я, то мама каждый день бываем в больнице.
– А как вас зовут? – осмелев, спросила Сима. Даже на неё подействовало это холодное, сдержанное обращение. – Вы родственник?
– Меня зовут Артемий. Я брат. Ещё вопросы будут?
Тот же ясный, ничего не выражающий взгляд, те же плотно сложенные губы. Только широкая бровь с маленьким шрамчиком у виска чуть приподнялась, словно спрашивая и ожидая ответа.
– Нет, не будут! – ответила Сима. Что-то сердило её в этом человеке, и она, резко повернувшись, распахнула дверь.
Шура и Фатьма, пробормотав «до свиданья», поспешили за нею. Но Зине было всё равно, как смотрит и как разговаривает этот суровый «брат». Она думала только об Елене Петровне.
– Скажите, а она очень больна? Очень сильно?.. А может, всё-таки в лёгкой форме?.. – спросила она, заглядывая ему в глаза.
– Мы с мамой думаем, что поправится. Она должна поправиться… – ответил он.
И вдруг Зина заметила, что в его лице что-то жалобно, по-ребячьи, дрогнуло.
– Я буду звонить вам. Ладно?
– Звони. – Он поерошил рукой свои пепельно-светлые волосы, словно собираясь сказать ещё что-то, но только нахмурился чуть-чуть и повторил: – Звони.
И закрыл за девочками дверь.
– Ну и воображала! – возмущалась дорогой Сима. – А сам-то что? Ну, восьмиклассник – и всё. А воображает!
– Смешной какой-то, – добродушно улыбалась Шура. – Неуклюжий!
– Косолапый медвежонок! – вторила ей Фатьма. Зина молчала. Артемий понравился ей. У него глаза совсем такие же, как у Елены Петровны.
Вскоре и ещё одна перемена произошла в жизни: Зина стала плохой ученицей.
Как же это случилось? Как произошло, что у круглой пятёрочницы Зины Стрешневой появились тройки? И чем дальше, тем больше троек, они постепенно вытесняли последние пятёрки из её табеля.
Случилось это не сразу. Дни шли за днями, и в классе, где шла своя кипучая жизнь, постепенно отошло на какой-то далёкий план тяжёлое событие, которое ворвалось в жизнь ученицы Зины Стрешневой. Бывает так: попал человек в яму – его вытащили. Может быть, ценой больших усилий, но вытащили. И беда кончилась. Или заболел человек тяжело: его вылечили, выходили – и опять беда кончилась. Но то, что случилось у Зины, не могло кончиться. И, может быть, легче совершить ради друга героический поступок, даже подвиг, чем изо дня в день помнить о каких-то мелочных заботах и неурядицах, которые твоего друга одолевают. У каждого человека свои дела и свои заботы. То надо готовить уроки, то надо помочь маме – помыть посуду, сходить в магазин. То слишком хороша погода на улице и слишком заманчиво блестит лёд на катке – ну как же не сбегать, не покататься! А там – пионерские поручения, школьные дела… Да мало ли…
Так понемножку всё реже и реже стали приходить к Зине подружки помогать ей в хозяйстве.
Ирина Леонидовна в первые дни очень горячо интересовалась жизнью Зины, забегала к ней домой, подбадривала её. А потом тоже остыла – у старшей вожатой ведь так много дел, в школе такая большая пионерская дружина! Дела эти шли, как шумный, пёстрый поток: то сборы, то приём в пионеры, то стенгазеты, то экскурсии… Где же ей взять времени для Зины?
«Время всё лечит, – повторяла она старую пословицу, успокаивая себя. – И ведь Зина не одна. Зина в коллективе!»
А Елены Петровны, которая каждый день спрашивала: «Девочки, а не забыли вы Зину Стрешневу?», у них уже не было.
Елены Петровны не было долго. На звонки из школы отвечали сдержанно: «Опасность миновала, но с постели вставать нельзя. Придётся полежать». Придётся полежать!.. Да сколько же ещё придётся лежать ей?
Шестой класс казался сиротой в школе. Вера Ивановна не могла заменить Елену Петровну – у неё был свой класс, пятый «А», и она не знала как следует девочек шестого, ей не хватало времени узнать получше каждую из них. А уж если говорить правду, то и особого желания не было. У неё есть свой пятый – и хватит с неё. А с шестым – как-нибудь. Ведь она же тут временно.
Девочки видели это и понимали. И тоже так думали: это временно, Вера Ивановна от них всё-таки уйдёт. И если бы эта холодная, уверенная в себе Вера Ивановна знала, как они ждут не дождутся этого дня!
Если бы она знала это, она бы очень удивилась и огорчилась. Почему так? Разве она к кому-нибудь несправедлива? Разве она обидела кого-нибудь? Разве она отступает от правил школы? И никак бы она не могла понять, что для всех детей – и маленьких и больших – важно не только, чтобы с ними были справедливы и не отступали от правил, но и чтобы интересовались их жизнью, радовались их радостям, сочувствовали горестям, а проще всего сказать – чтобы их любили!
Марья Васильевна, понимая это, стала сама то и дело наведываться в шестой класс.
– Что же это у вас стенгазета всё ещё прошлогодняя болтается? – сказала она как-то, остановив Машу Репкину на большой перемене. – Почему же так?
Маша покраснела, оглянулась на Шуру Зыбину, которая стояла рядом, на Олю Сизову… Те молчали.
– Потому что Катя Цветкова – она редактор – то приходит в класс, то не приходит. Она болеет. И заметок мало. А потом, Зина Стрешнева никак не может заголовок нарисовать – ей некогда… Вот и газеты нет.
– Эх, вы! – Марья Васильевна покачала головой. – Значит, у вас дело на Кате да на Зине повисло? А помощники где же? Редколлегия? Актив?..
Замечание Марьи Васильевны было как искра, брошенная в костёр. Машу окружили девочки из шестого, пошли разговоры, расспросы. Тут же решили, что если Катя болеет, то член редколлегии Шура Зыбина заменит её, а заголовок нарисуют Оля Сизова и Мотя Щеглова – они тоже неплохие рисовальщицы.
Мимо прошла Вера Ивановна, молча посмотрела на эту кучку шестиклассниц, громко щебечущих о чём-то, и вернулась:
– Что случилось, девочки?
– Мы хотим выпустить новую стенгазету, – ответила ей Маша.
Вера Ивановна кивнула головой:
– Конечно, конечно. И давно бы надо! – и пошла дальше.
А девочки тотчас забыли о ней, продолжая обсуждать свою будущую газету.
Как-то заговорила Марья Васильевна и с Зиной Стрешневой. Увидев её в коридоре, Марья Васильевна подошла к ней:
– Зина, как ты поживаешь? Как у тебя дома, девочка? Как ты справляешься?
– Ничего, – застенчиво ответила Зина.
– Ты почему такая бледная? Устаёшь, наверно? А девочки помогают тебе?
Заботливый голос Марьи Васильевны, теплота её глаз, нежное прикосновение руки – всё это взволновало Зину.
«Я очень устала, – хотела ответить Зина, – очень я устала! Девочки ходят ко мне редко, часто ходит только одна Фатьма… Она помогает мне, но мы ничего не успеваем. И уроки делать я не успеваю тоже…»
