Александр Чуркин - Литературно-художественный альманах «Дружба», № 4
Парикмахер взял палочку, обмотал конец ее ватой, обмакнул в блюдце и стал смазывать русые волосы Бабушкина. От едкого запаха Ивана Васильевича даже слеза прошибла. Потом он стал отчаянно чихать.
Волосы слиплись и поднялись кверху, как колючки у ежа.
— Ничего! Пусть голова подсохнет, а мы пока бороду приклепаем, — объявил неунывающий Коля. — А чихаете вы просто с непривычки…
И тут же сам оглушительно чихнул.
Он вытащил из чемодана черную бородку клинышком и стал приклеивать ее Бабушкину.
— Не отвалится? — с сомнением спросил Иван Васильевич.
— Что вы? — обиделся токарь. — Такого клея во всем свете не сыщешь. Собственного изготовления! Подвесь вас за бороду — не оборветесь!
У парикмахера оказался и новенький студенческий костюм.
Бабушкин переоделся, подошел к дешевенькому зеркалу, висящему на стене, и рассмеялся. Из зеркала на него смотрел незнакомый франтоватый студент.
Поздним вечером к квартире Бушуева подкатила роскошная пролетка. В ней полулежал, удобно развалясь на мягком сиденье, красивый студент.
Бабушкина заранее предупредили: этот сын фабриканта — не революционер, но «сочувствующий». Студент собирается порвать со своим отцом и даже вступить в РСДРП. Он поможет Ивану Васильевичу бежать.
Студент, сидя в пролетке, напевал веселенькие куплеты. Пусть прохожие думают, что он возвращается из ресторана.
Бабушкин тотчас вышел и подсел к нему.
Пролетка понеслась.
— Мы едем на дачу, к моей маман, — сказал Бабушкину студент. — Вы — мой товарищ по Киевскому университету. Приехали в Екатеринослав на вакации.[3]
На дачу прибыли благополучно. Хозяйка — немолодая, но еще красивая дама, одетая в длинное платье, со сверкающими кольцами на руках, — пригласила сына и гостя к столу. Бабушкин старался молчать. Кто его знает, как надо себя держать с такой великолепной дамой! К тому же Иван Васильевич никогда не был студентом, а хозяйка, чего доброго, начнет расспрашивать об университете.
Тревожило Бабушкина и другое. Перед ним на столе стояли две рюмки и лежали несколько серебряных ножей, вилок и ложек. Они были разные и по форме, и по размеру.
«Зачем мне одному столько „инструментов“? — подумал Иван Васильевич. — Как бы не оконфузиться, — не перепутать, чем и что положено обрабатывать!»
Подали заливную рыбу. Иван Васильевич уже потянулся к ножу, но тут заметил, что студент взял вилку. Бабушкин поспешно отодвинул нож.
«Выход найден, — обрадовался он, орудуя вилкой. — Как студент, так и я! Он-то, конечно, не путается во всех этих великосветских порядках!»
Несколько минут прошло в молчании. Но галантная дама решила, что долг хозяйки — занимать гостя.
— Вы какого факультета? — улыбаясь, спросила она, передавая ему тарелку.
«Началось! — хмуро подумал Бабушкин. — Теперь придется выпутываться. На какой бы факультет себя зачислить?»
— Я… это… на юридическом, — ответил Иван Васильевич и, расхрабрившись, добавил:
— Кодексы, законы, параграфы — сплошное крючкотворство!
И он снова принялся за еду. Но хозяйка не унималась.
— Почему же крючкотворство! — воскликнула она. — Отличный факультет! И приехали вы к нам очень кстати. Уже два года — целых два года! — у меня тянется тяжба с соседом-помещиком. Представьте себе, — этот выскочка хочет оттягать мой Черный лес! Каково?!
Завтра я покажу вам документы — и купчую, и всё прочее. Надеюсь вы не откажетесь дать мне совет?…
— Охотно сделаю всё, что в моих силах, — хладнокровно ответил Бабушкин, но тут же решил ночью бежать из этого гостеприимного дома.
Больше всего он боялся, как бы интеллигентная дама не заговорила по-французски. Вот будет позор — студент, а по-французски — ни бе, ни ме!
И только он успел подумать об этом, как хозяйка прощебетала на неведомом Бабушкину языке что-то длинное-длинное и, вероятно, остроумное, потому что ее сын засмеялся.
Потом она еще что-то произнесла с вопросительной интонацией.
Бабушкин из всей последней фразы понял только одно слово: университет.
«Что она могла спросить? — с лихорадочной быстротой думал он. — На каком курсе я учусь в университете? Ответить — на третьем? А может, она интересуется, сколько студентов в университете или какие профессора читают лекции? Вот чертовщина!»
— Извините… Страшно разболелась голова, — не найдя другого выхода, сказал он, сжав ладонями виски, и отодвинул свою чашку с чаем.
Голова у него действительно так зудела, будто Бабушкин недавно полежал на муравейнике.
«Проклятая краска», — думал Иван Васильевич, еле сдерживая желание почесаться. Проведя рукою по волосам, он обнаружил на ладони черный след.
«Линяю, как кошка! Поскорей бы кончился этот проклятый ужин».
К счастью, хозяйка, услышав, что у гостя болит голова, тоже отодвинула чашку. Все встали из-за стола. Хозяйка ушла, сказав, что гостю уже приготовлена комната и она пришлет ему чудесные порошки от мигрени.
Бабушкин с радостью удалился. Порошки Иван Васильевич выбросил и предупредил студента, чтобы тот извинился за него перед мамашей и сказал ей, что «Николая Николаевича» (под этим именем представился Бабушкин хозяйке) срочно вызвали в город.
Иван Васильевич лег, проспал часа четыре, потом встал, бесшумно оделся. Взяв сапоги в руки, чтобы ни одна половица не скрипнула, он осторожно выбрался из спящего дома.
Долго он шел лесом, не теряя из виду проселочную дорогу, которая петляла сбоку, то приближаясь, то удаляясь. Потом остановил проезжавшего мимо крестьянина, забрался на воз с сеном, зарылся в него поглубже.
«Утром буду в Павлограде», — подумал Иван Васильевич.
Были железнодорожные станции и поближе, но городской комитет посоветовал Бабушкину не показываться на них. Ротмистр Кременецкий установил на всех этих станциях круглосуточное дежурство жандармов и шпиков.
План Бабушкина был такой: удрать в Киев, а оттуда — в Германию, в Штутгарт.
У Ивана Васильевича хранилась вырезка из ленинской газеты «Искра». В газете часто печаталось сообщение:
«По поводу многократных обращений к нам с вопросом о том, как сноситься с „Искрой“ людям, попадающим за границу, мы повторяем, что из-за границы следует посылать все и всякие письма, материалы и деньги на адрес Дитца в Штутгарте».
«У Дитца я узнаю адрес Ленина, — решил Бабушкин, — и направлюсь прямо к нему!»
Воз с сеном тащился медленно. Борода совсем отклеилась. Бабушкин оторвал ее и незаметно выкинул в канаву.
Не доехав с версту до Павлограда, Иван Васильевич соскочил с воза, растолкал задремавшего мужика, сунул ему серебряную монету и быстро свернул на боковую тропинку.
А мужичонка еще долго стоял на дороге, обалдело глядя вслед Бабушкину.
«Мабуть, помстилось?! — думал он, испуганно крестясь. — Садился студент, кажись, с бородой?… А слез — подбородок голый, як яйцо… Что за притча?!»
…В Павлограде Иван Васильевич не пошел на вокзал. Станешь покупать билет — привлечешь внимание кассира, да и шпиков на вокзале, конечно, хватает.
Он медленно брел по рельсам, оглядывая товарные составы. У чумазого смазчика он узнал, что длинный эшелон с углем идет на Киев. К хвосту поезда в этот момент прицепляли крытые товарные вагоны. Бабушкин украдкой влез в один из них.
…В Киеве Бабушкин поколесил по городу, то пешком, то на извозчике, и, лишь убедившись, что за ним нет слежки, направился на «явку». Адрес ее ему сообщил екатеринославский комитет партии.
Явочной квартирой служила маленькая аптека на окраине, с двумя цветными стеклянными шарами у входа.
Низенький аптекарь, с лицом, густо усыпанным веснушками, как говорят подпольщики, «держал границу», то есть по заданию партии уже много лет подряд переправлял людей в Германию.
— Так вы и есть товарищ Богдан?! — засуетился аптекарь, когда Бабушкин назвал ему пароль. — О, весьма, весьма счастлив с вами познакомиться! Меня уже предупредили насчет вас. Великолепный побег, просто великолепный!
Аптекарь восторженно размахивал руками, как глухонемой.
— Давайте явку, — суховато перебил Иван Васильевич, которому не понравилась его излишняя болтливость.
Аптекарь сразу стал серьезным. Он рассказал «товарищу Богдану», как лучше всего добраться до нужного пограничного селения и как там найти Яна Драховского.
— Это честный контрабандист. Можете не сомневаться. Но скуп!.. — аптекарь воздел руки к потолку. — Как сто тысяч скряг! Вы ему больше десяти рублей ни в коем случае не давайте!
Аптекарь сам купил Бабушкину железнодорожный билет и посоветовал сесть в поезд перед самым отправлением, когда уже прозвучат удары станционного колокола и свисток обер-кондуктора.
Вскоре Иван Васильевич был уже в пограничном селении. Он легко нашел шинок[4] Драховского.
