Раиса Григорьева - Крестьянский сын
— Пойдём, паря, в конюшню, что ли. Здесь увидеть могут.
Костя на радостях так сжал пса, что тот тявкнул.
— Пошли и мы, Репеюшко, айда в будку! — Повёл, чуть не на руках понёс собаку, чтоб не гавкнула лишний раз.
Когда он вернулся к конюшне, отец с Игнатом Гомозовым были уже там.
— Что ж не спросишь, от кого бегу? Может, я обворовал кого? — слышался голос дядьки Игната.
— Мне ни к чему. Пришёл — милости просим. Живу душу не предадим…
— Ха-ха-ха! — неожиданно засмеялся дядька Игнат. — И на том спасибо. А и хитёр ты, однако, коновал!.. Да… Мне бы как-никак тело унести, а уж душа-то ладно. А ты, выходит, и знать ничего не желаешь, чтоб, значит, самому вроде не впутаться…
Костя открыл дверь в конюшню, свет звёзд упал на лицо дядьки Игната, и он резко отшатнулся в темноту. На Костю надвинулся отец всей громадой своего большого тела:
— Спать ступай. Да смотри, ни гугу. Тут не шутейное… Да, вот что, на сеновале зипунишко лежал, тащи-кось его сюда. Человек-то полуголый…
— Спасибо, малый, — говорил дядька Игнат, заворачиваясь в зипун. — Правда, дрожко что-то. Ну, гады! — выругался куда-то в сторону. — Дай вернуться, подрожите у меня!
— Кто вас, дядь Игнат? — не удержался, спросил Костя.
— Ты на мельнице давно был, Егор Михалыч? — вместо ответа и без всякой видимой связи с предыдущим спросил Гомозов.
— Да не так давно молол.
— Как там Сёмка безногий управляется?
— А чего ж, аккуратно. И за помол пустяк теперь берут. А к чему ты?
— А к тому, что, когда мельницу опечатывали, в сельский Совет её отбирали, так мельники-то Борискины, Пётр с Максюткой, из меня самого муки намолоть пообещались. Понял? Вот и пожаловали нынче. За мной.
— Да… должность твоя сурьёзная.
— Выходит, так. Закурить нет ли, хозяин?
— Этого не держим. Да и огонь зажигать не стоило бы…
— Опять верно. Привыкать надо…
— Говоришь, до утра. А поутру куда же? Обратно в сельсовет или как?
— Кабы эти Борискины сами по себе баловали, мы бы их живо скрутили. А так… Знаешь небось, что вокруг делается? Сейчас, чтобы против них устоять, надо силу собирать большую. А голову свою если подставлять, так тоже с умом нужно…
Помолчали. Гомозов заговорил снова:
— Ведь главное, вот что обидно. Только начали жить, беднота землю получила, пашет, надо налаживать весь порядок жизни по-новому, по-советски. Да что там, разве только в том дело, что накормить, земли прирезать или что? Ведь мы добиваемся, чтобы люди научились жить как братья, а они — вот они, огнём норовят к старому вернуть. Ну, уж тут может получиться самый последний и решительный бой. Либо мы их к чёртовой матери сметём окончательно; либо они окончательно народу на шею сядут. Только этого народ не допустит, нет.
— Что ты, Игнат Васильич, всё народ да народ, — возразил отец. — Народу что, ему пахать-сеять надо, и всё! Ты, к примеру, ко мне прибёг, я говорю — милости, мол, просим, а не прибёг бы — я тебя и знать не знаю.
— Неправду говоришь, Егор Михалыч, прости, что перечу, хотя весь у тебя в руке. К тебе-то я прибежал не наобум, понимал, к кому иду. А если бы ошибся я, то ты бы мне от ворот поворот, и мы бы с тобой не беседовали сейчас. Давай договоримся, Егор Михалыч, как дальше быть, да и отдыхать, пожалуй, вам пора, а то я и так сна-покоя вас лишил.
— Дак чо? Сейчас выезжать не гораздо, те ещё не совсем угомонились. А часок подремлем, как раз пора будет. Надо только успеть уехать, пока Андрей не встал. Давно как следует не видались с сыном, что у него на уме, не знаю, а тут рыску быть не может… Свезу тебя на заимку, сам скажу, ездил в Овражки корову заболевшую посмотреть.
— На заимку не годится. Мне дальше надо.
— Ну что ж, отомчу, куда скажешь. Раз уж назвался груздем, надо лезть в кузов.
По приказанию отца Костя отправился на сеновал, снова зарылся в пахучее сено. Думал о дядьке Игнате, об удивительной его жизни, о том, что он, Костя, обязательно будет биться рядом с дядькой Игнатом за то, чтобы люди жили, как братья. Незаметно мечты его перешли в сон, но тут же его кто-то легонько потянул за ногу:
— Вставать пора. Да тихо, смотри не разбуди никого.
Сна у Кости как же бывало. Он стал ловко и бесшумно помогать отцу собираться в путь.
В телегу впрягли буланую Мушку и Танцора, а в припряжку — Бубенчика, который ещё прошлой весной молодым жеребёнком скакал по выпасам.
На дно телеги улёгся Гомозов, одетый в штаны и рубаху Егора Михайловича, а Костя с отцом закидали его сеном да ещё сверху положили полмешка овса да торбу с припасом. Поди теперь догадайся, что подо всем этим кто-то спрятан.
Косте очень хотелось самому отвезти дядьку Игната или хотя бы с отцом поехать, но попроситься он не смел, только молча стоял возле телеги, ещё и ещё раз расправляя сено. Отец взглянул на сына, весь вид которого выражал ожидание, и сказал:
— Садись, поедешь. В случае чего, возьмёшь вожжи, а пока поглядывать будешь на дорогу…
Осторожно, стараясь не греметь, тронулись со двора и покатили.
Бубенчик исправно рысит в одной упряжке со старыми лошадьми, только всё взмахивает хвостом и поворачивает голову к седокам, будто спрашивая: долго ли ещё мне бежать так медленно и скучно? Косте не до Бубенчика. Он сидит спиной к лошадям, не отрываясь смотрит на отбегающую назад дорогу, не покажется ли погоня. Напряжённое лицо с упрямыми буграми у губ кажется взрослее, чем на самом деле.
Его жизнь, ещё такая короткая, уже многому научила. Он вспоминает Трояны, большевика комиссара в потресканной кожанке. Счастливый день, когда открыли панские амбары для всего села, и тот чёрный, навеки проклятый день, когда человека в кожанке и его товарищей казнили враги. Всё это в мыслях Кости переплетается с тем, что случилось сегодня ночью.
А пока мирно погромыхивает телега по смоченной росой дороге, катится навстречу утру. И вот уж первый жаворонок ударил в свои звоны-колокольцы, возвещая, что явилось начало прекрасного майского дня. Будто не было ночной тревоги, а в телеге, прикрытый сеном, не лежит человек, которому грозит смертельная опасность.
Часть вторая
В праздничный день
На площади сегодня шумно и людно. Блестят атласом яркие девичьи платки, не уступают им в пестроте шали и полушалки на богатых хозяйках. Выделяется грачиная чернота кафтанов и пиджаков. Поречное гуляет, празднует свой престольный праздник — успенье. Время для гульбы удобное: страдная пора позади, убран урожай. Осень с обещанием холода и голодной зимы ещё не подступила.
Только что кончилась затянувшаяся обедня. Люди из церкви вышли, но расходиться не спешат. Всех занимает одна новость: объявление, что напечатано на большом жёлтом листе бумаги, прикреплённом к церковной ограде.
Содержание объявления уже известно каждому, но люди ещё и ещё раз подходят послушать, как читают его сельские грамотеи.
Много воды утекло с той памятной весенней ночи, когда Байковы, отец и сын, тайно увезли из Поречного председателя Совета Игната Гомозова. Нет больше здесь сельского Совета. Снова селом правит староста. На этой должности теперь мельник Максюта Борискин. На всём Алтае нет больше Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Есть белогвардейское Временное сибирское правительство.
Чтобы окончательно задушить революцию в Сибири и двинуться в поход против Советской России, это правительство срочно собрало войско, объявило всеобщую воинскую мобилизацию. Но население, видно, плохо поддавалось этой мобилизации, если правительственным чиновникам пришлось расклеивать такие объявления, как то, что сейчас с большого жёлтого листа для всех читает Костя Байков.
— «Граждане крестьяне, — звонко читал он. — С недавних пор в уезде, а также и в самой нашей волости появились организованные большевистскими агитаторами шайки, состоящие из подонков населения. Эти шайки насилием и угрозами заставляют крестьян уклоняться от законной воинской мобилизации. В страхе перед ними некоторые сёла отказываются посылать новобранцев на законную воинскую службу, а наоборот, посылают сыновей под команду большевистских агитаторов. Шайки убивают должностных лиц, грабят сельские управы, дома зажиточных крестьян, разрушают телеграфную связь и железнодорожные пути, чем затрудняют гражданскую и воинскую работу законного Временного сибирского правительства».
Костя передохнул. Дальше было напечатано самыми крупными буквами, чтоб мог прочесть даже совсем малограмотный.
— «Крестьян, которые примкнули к шайкам, призываю немедленно покинуть их и вернуться к мирному труду, если им дорога жизнь и имущество. А их соседей, родственников и односельчан, всех, кто знает людей, учиняющих беспорядки или помогающих таковым разбойникам, прошу немедленно указать военным властям, где эти враги народа и правительства укрываются, а также где проживают их семьи. Каждый, кто окажет властям таковую помощь, будет награждён деньгами и имуществом, конфискуемым у смутьянов и разбойников».
