Владимир Великанов - Стригунки
Дальше Фатеев рассуждал сам для себя, не заботясь о том, чтобы это было понятно слушателям.
— Значит, при перепаде температур в сто градусов одна пара даст четыре милливольта, батарея — в десять раз больше — сорок милливольт. Но перепад не сто, а шестьсот градусов. Следовательно, примерно от батареи четверть вольта. В кирпиче десять отверстий — два с половиной вольта. Десять кирпичей — двадцать пять вольт, пятьдесят — сто двадцать пять. Правильно! Соединяя батарейки параллельно, мы будем увеличивать силу тока.
Ребята слушали внимательно, а Вася нет. Его убивала мысль, что, сидя на кровати отца, он не чувствует отцовских ног. Отец занимал только половину кровати и теперь вполне мог уместиться на Васиной, из которой сын давно вырос.
«По десять термопар в каждом гнезде! А сколько этих самых термопар! — думал Коля, слушая Фатеева. — Сколько ж нужно людей! Сможет ли отряд помочь дяде Ване? Будет ли достаточно рабочих рук?»
— Василий, сбегай в сарай. Там еще до всей этой проклятой истории я припас пяток кирпичей. Неси-ка их сюда, — попросил Иван Дмитриевич.
За кирпичами мальчики побежали все вместе. Один из кирпичей Иван Дмитриевич положил перед собой и начал объяснять, в каком порядке должны быть расположены батарейки термопар в гнездах кирпича. Потом Фатеев попросил сына достать из-под кровати ящик с инструментом и какие-то тяжелые свертки. В свертках оказались константановая проволока, нихром в мотке и нихром, уже нарезанный кусочками.
— Весь этот материал надо приготовить к работе, — продолжал Фатеев. — Пока мы должны нарубить провод на равные отрезки вот такой длины. — Иван Дмитриевич показал уже готовую термопару. — А потом мы устроим сварочный аппарат и все вместе будем учиться делать гармошки. Работа кропотливая. Вот на такую гармошку, — Иван Дмитриевич растянул уже готовую батарейку, — потребуется больше двух часов. Да, кроме того, все пластинки друг от друга надо изолировать. Хотите — работайте здесь, хотите — дома.
Ребята посовещались и решили, что работать будут дома. Фатеев каждому дал по кирпичу, по два моточка проволоки. Ребята завернули все это в газеты и хотели отправляться домой, когда Иван Дмитриевич сказал:
— Но пяток кирпичей — это капля в море. Нам их нужно по крайней мере полсотни. Уж не взыщите, а вам придется ехать за кирпичами на завод. Это, братцы, трудно, — предупредил Фатеев. — Кирпичи не спичечные коробки.
— Папа, а зачем же эти кирпичи нам на себе тащить? — возразил Вася. — Вот придут с твоего завода, попроси, и они тебе хоть тонну на машине привезут.
— Правда, дядя Ваня, — поддержал Коля. — А мы бы за это время лучше проволочки готовили.
— Вся беда в том, что наш завод таких кирпичей, какие мне нужны, не выпускает, — ответил Иван Дмитриевич. — Достать их можно только на пятом или на девятом. На девятом у меня есть друзья. Я их могу попросить — они дадут.
— Так, может, они и привезут их сами? — не уступал Вася.
— За какие это красивые глаза они из-за меня машину должны гонять? — возразил Фатеев. — Да, кроме того, полноценный кирпич давать на сторону — это, братцы, уже называется хищением с производства. А я и на брачок согласен. Это мне по-дружески устроят. Я вам записку напишу.
Передавая сыну записку, Иван Дмитриевич предупредил:
— Будут обо мне расспрашивать, обо всей этой истории, — Фатеев кивнул на ноги, — не рассказывай. А то еще и оттуда делегации пойдут.
Вася спрятал в карман записку, которую написал отец, и ребята вышли на улицу.
«Да, кирпичи — это не спичечные коробки», — думал Зимин, ощущая под мышкой тяжесть кирпича.
— Я свой домой отнесу, — сказал он товарищам. — Давайте на минутку ко мне зайдем.
Открыв ребятам дверь и увидев, что сын пришел с приятелями, у которых в руках кирпичи, Ольга Константиновна расшумелась. Кричала она, кричал Олег. А тут еще кто-то позвонил по телефону. Попало и тому, кто звонил. Свой кирпич Олег спас: спрятал под столом на кухне.
Ребята ушли в самом подавленном настроении. По дороге молчали. Олег сгорал от стыда за свою несознательную мать, и товарищи понимали это.
— Отец у меня лучше, — наконец сказал Зимин. — Я даже вот что думаю. Ведь вы же еще ничего не знаете. У папы очередь на «Победу» подошла. Уже привезли ее! Зеленая! Я попрошу отца, чтобы он кирпичи с завода привез.
— Ну и выдумал же ты, Олег! — ответил Коля. — Вот мухинского попросить — другое дело. На «Москвича» пятьдесят тоже влезет.
Отец Мухина был дома, но съездить за кирпичами отказался. Сказал, что неисправна машина.
«Врет, — подумал Женя. — Вечером куда-нибудь подработать нужно будет — сразу исправная станет». Но ребятам ничего не сказал.
Кирпичи предстояло тащить на себе.
— Ну, ты, я… Зимин… Муха… — вслух размышлял Коля. — По четыре кирпича каждый… Нет, по четыре не унести… Кого б еще позвать?..
И вдруг, не доходя до троллейбусной остановки, друзья встретили Окунева и Желткова.
— Ребята, дело есть! — обрадовался Коля. — Кирпичи надо с завода привезти. Пятьдесят штук. Для изобретения нужно.
Рем расхохотался.
— Желток, ты слышишь? Желток, меня душит смех! Желток, скажи им, кто они!
Валя приблизился к Фатееву и по слогам произнес:
— Ду-ра-ки!
>
Рем взял Вальку под руку, и приятели удалились.
— Колька! — в ужасе прошептал Вася Фатеев. — От Желтка несет водкой!
— Врешь!
— Точно!
Глава тридцатая
В доме академика Окунева Валька Желтков был впервые. Ему здесь все нравилось: и огромные, стоящие на полу старинные часы в футляре красного дерева, и бесчисленный строй книг, разместившихся на полках, которые поднимались к самому потолку, и медвежья шкура, распластавшаяся перед диваном, и даже то, что все эти дорогие ценные вещи были слегка припудрены пылью, словно говоря о том, что они здесь давно и прочно.
В большой квартире, которую занимал академик, уживались предметы самых различных эпох. Со старинного шкафа выглядывала похожая на цветок вьющегося растения яркая граммофонная труба, а рядом стояла новая, сверкающая лаком радиола. Массивные бронзовые канделябры жили по соседству с телевизором.
Валька сравнивал квартиру Окуневых со своей. Его семья жила бедно. Мать зарабатывала мало, а отец, прораб, хотя нередко имел приработки на стороне, все пропивал. Дома из-за этого вечно были скандалы.
Самого академика Желткову удалось увидеть мельком. В коридоре раздался звонок. Шлепая домашними туфлями, открывать дверь пошла Мария Никодимовна — няня, которая нянчила не только Рема, но и его отца. В дверях стоял человек, видимо приехавший из деревни. Постоянно охраняя покой Игнатия Георгиевича, Мария Никодимовна осталась верной себе и невозмутимо ответила, что академика нет доме. Гость оказался человеком стойким. Он громко сказал, что только что в институте ему ответили: «Академик Окунев дома», что он не затем ехал за тридевять земель, чтобы возвращаться с пустыми руками.
Мария Никодимовна тоже не отступала:
— Я вам, гражданин, сказала, что Игнатия Георгиевича нет дома.
— Как это нет дома?! — послышался вдруг голос из кабинета, и в коридоре раздались бодрые шаги.
— Мария Никодимовна, я с вами буду ссориться. Товарищ приехал издалека, а вы его обманываете. Проходите, проходите, товарищ.
Желтков представлял себе академиков старыми, седыми, сгорбленными, в длиннополых сюртуках и черных шапочках, похожих на тюбетейку. А Окунев был высокий и полный. Одет он был в самый обычный костюм. И волосы у него были не седые, а густые, черные. Только на висках они слегка как бы подернулись инеем.
Гость проследовал за Игнатием Георгиевичем в кабинет.
Рем, будто оправдывая «чудачества» деда, сказал:
— Вечно каких-то мужиков водит…
— Картошки, земли понатаскают… И не тронь, главное! Ценность! — направляясь на кухню, добавила Мария Никодимовна.
— Старые всегда чудаки, — поддакнул Валька.
Ребята остались одни. Рем, видя, что многие вещи в доме поражают Вальку, расхвастался. Делая вид, что это для него обычное дело, он достал из шкафа микроскоп и, объясняя, как наводится резкость, заметил:
— Пять тысяч стоит.
Микроскоп был осмотрен, и Рем задумался, чем бы еще удивить нового приятеля.
Рем показал и свою библиотеку. Книги имели совсем новый вид. И не потому, наверно, что Рем с ними бережно обращался, а потому, что попросту не читал. Исключение составляли приключенческие повести.
— А что я тебе сейчас покажу! — сказал Рем. — И куда только Никодимовна лестницу задевала?
Осмотревшись и не найдя лестницы, Рем быстро соорудил из трех стульев шаткую пирамиду и полез на самую верхнюю книжную полку. Стряхивая пыль, которая хлопьями садилась на диван, Рем протянул Вале старые журналы.
