Владимир Великанов - Стригунки
— Понятно? «Журнал для мужчин»! Это еще при прапрадеде выпускали. — Рем листал пожелтевшие страницы, с которых на ребят смотрели богато одетые женщины, усатые щеголи, пестрели торговые рекламы.
— Красивая, — заметил Валька, кивая на фотографию какой-то девушки.
— Вот уж женским полом не интересуюсь.
— Я тоже, — нашелся Валька.
Журналы были просмотрены. Перед Ремом опять возникла проблема, чем бы занять гостя. На этот раз выручил телефон.
— Давай позвоним Зимину. Чем он там занимается? — предложил Рем и принялся набирать номер. — Будьте любезны Олега, — солидно попросил Рем, и вдруг его лицо приняло растерянное выражение. — Да я-то тут при чем? Я не виноват! Это Рем Окунев говорит! До свидания, — и смущенный Рем повесил трубку.
— Ну и влип я, Валька! На мамашу Олега нарвался. Она кричит: «Еще один звонит! Весь дом вверх дном хотят перевернуть. Я вам покажу! Вы вместе с кирпичами у меня с лестницы полетите! Не смейте звонить! С толку ребенка сбиваете! Он вам не слесарь!» Ну я скорее трубку и повесил.
— Я видел, что Олег вчера с Фатеем и Женькой Мухиным все шушукались. Что они такое затеяли?
— Игрушки какие-нибудь, — предположил Рем.
— Я слышал, вроде тимуровская работа…
— Чепуха! Вот у меня настоящая тимуровская работа есть! — Рем оживился. — Стань у дверей и смотри, чтобы Мария Никодимовна не вошла.
Валька занял позицию у двери. Рем извлек из буфета бутыль с какой-то красной жидкостью.
— Вишневая наливка, — подмигивая, объяснил Рем. — Никодимовна делала. Попробуем?
Он быстро достал два стакана, наполнил их, долил бутыль водой из графина и поставил ее на место.
— Живо! — скомандовал Рем.
Оглядываясь на дверь, приятели быстро осушили стаканы.
Затем они сполоснули стаканы водой из графина, вылили воду в цветочные горшки и спрятали стаканы в буфет.
— Крепкая, — прошептал Валька.
— На водке. Градусов тридцать!
Валька присел на диван. Голова у него кружилась, в глазах туманилось. Рем казался парнем еще более приятным, чем раньше.
— Ты знаешь, — заметив, что Валька охмелел, сказал Рем, — пойдем-ка погуляем. Может, в кино сходим? Что здесь сидеть… А то придет Никодимовна. Ну ее к черту!
— Не хочу в кино, — отверг Валька; признаться, что у него нет денег, он постеснялся.
Раздался телефонный звонок.
— Слушаю, — недовольно пробурчал Рем, но тотчас просиял. — Здравствуй! Что так долго не звонили? Будьте спокойны! Как часики! Привет! — закончил Рем разговор по телефону и хлопнул в ладоши. — Порядочек! Слушай, Валька! Сейчас я тебя познакомлю с такими ребятами! Двигаем!
Разомлевший Желтков нехотя, но послушно поднялся с дивана.
Глава тридцать первая
Вася закрывал учебник и шептал:
— Вертеть, видеть, дышать…
Коля смотрел в свою книгу и, почувствовав, что товарищ запнулся, напоминал:
— Держать…
Стучали колеса. За окнами мелькали московские пригороды.
— Теперь давай наречия, — предложил Олег. — Они трудные. А потом приставки.
Сидевший напротив Васи, Олега и Коли высокий гладковыбритый седой мужчина в вылинявшей фетровой шляпе снял пенсне и заметил:
— К четвертному диктанту, должно быть, готовитесь?
— К диктанту, — подтвердил Коля. — Трудные дают диктанты. Всю голову изломаешь, пока напишешь.
— Голову ломать надо. Это полезно. Вы москвичи или загородные?
— Из Москвы.
— В гости, стало быть?
— Нет, мы по делу.
— Ах, по делу… — спутник многозначительно кивнул и улыбнулся. — Это хорошо, когда по делу.
Ребята ехали на станцию Пушкино к мастеру термолампового завода.
Сваривать термобатарейки оказалось делом чрезвычайно интересным и в то же время очень кропотливым и трудным. Всем, конечно, хотелось сваривать. Трансформатора у Ивана Дмитриевича не было, и для того чтобы понижать напряжение электрической сети, он предложил устроить довольно простой прибор.
Под наблюдением Фатеева ребята налили в стеклянную консервную банку воды и насыпали туда соли. Потом Мухин вырезал из эбонита крышку, в которой просверлил два отверстия. В отверстия были вставлены два пятидюймовых гвоздя, к шляпкам которых были присоединены провода.
Сначала всю эту работу мальчики выполняли вслепую, но потом Иван Дмитриевич объяснил, что построили они простейшее сопротивление. Совершенно чистая, дистиллированная вода электричество не проводит, а подсоленная — проводник. Опуская гвозди в раствор или поднимая их, можно регулировать напряжение.
Когда банка была последовательно соединена с карандашами и со шнуром, Иван Дмитриевич попросил включить все устройство в розетку.
— Начнем, — сказал он и соединил отточенные концы карандашей.
Между концами карандашей затрещало, вспыхнуло синевато-зеленоватое пламя и погасло.
— А ну-ка, Василий, приподними один гвоздь.
Когда гвоздь приподняли, дуга между карандашами хотя и потрескивала и порой прерывалась, но была вполне пригодна для сварки:
Женя внес в дугу концы одной термопары. Все наклонились, чтобы увидеть, как же произойдет сварка. И вдруг место соединения стало округляться и превратилось в блестящий шарик.
— Подуй, — сказал Иван Дмитриевич.
Сварка превзошла все ожидания ребят. Во-первых, быстро, во-вторых, крепко — не разорвешь, а в-третьих, так интересно! За право сваривать шли бесконечные споры. Наконец решили, что такие же приборы сделает себе каждый и сваркой сможет заниматься дома. Фатеев предупредил, чтоб ребята работали осторожно: может произойти замыкание.
Насколько интересной была сварка, настолько утомительной, капризной и неблагодарной оказалась изоляция. Ребята часами просиживали, стараясь отделить с помощью асбеста проволочку от проволочки, изощрялись, применяя для прочности катушечные нитки, но Иван Дмитриевич все беспощадно браковал.
— Неужели вы не понимаете, что при высокой температуре ваши нити обуглятся и рассыплются? — возмущался он.
Тогда кто-то пустил в ход тонкую проволоку.
— Ну и это не дело! Изолируете, изолируете асбестом — и на тебе! Обмотали проводом — все насмарку.
Часто получалось так, что изолированная по всем правилам батарейка получалась такой толстой, что никак не лезла в отверстие кирпича.
— Ну что ж ты, Зимин, такую куклу навертел? — покачивал головой Иван Дмитриевич. — Куда ж теперь прикажешь ее девать?
Приходилось переделывать заново. Батарейки только для одного кирпича делали не меньше недели. У ребят не хватало времени для приготовления уроков. Заниматься приходилось до позднего вечера или на ходу, как сейчас в электричке.
После того как Зимин получил первую в жизни четверку (кроме пятерок, отметок он не знал), Иван Дмитриевич потребовал, чтобы ребята меньше занимались его делами, а подналегли на ученье. Мальчики понимали справедливость этого требования, однако, чувствуя, что Фатееву хочется поскорее получить готовые кирпичи, внимание к занятиям усилили, но не за счет работы, а за счет сна и досуга.
И вдруг произошло неожиданное. Когда как-то под вечер ребята принесли на проверку свои кирпичи, Иван Дмитриевич сказал, что все придется переделывать.
— Почему? — оторопел Олег.
— Термопары, которые мы делаем, — кустарщина, шаг назад по отношению к тому, что уже есть, — объяснил Иван Дмитриевич. — Нихром и константан — это, прямо сказать, плохая пара. Я получил письмо из Ленинграда, с Петровской набережной, из Института полупроводников. Какой-то умный человек, товарищ Сидоров, пишет: второй парой надо применять сплав, которым пользуется завод. Лучшего сплава пока не изобретено во всем мире. Мне обещали, что нужные мне пластиночки на заводе отольют. Стоит из-за этого размонтировать? Стоит.
— Конечно, стоит, — горячо поддержал Коля Никифоров.
И вот теперь мальчики едут на завод металлоламп к знакомому мастеру Ивана Дмитриевича за новым материалом.
Стучат колеса, за запотевшим, заплаканным окном меняются платформы пригородных станций. Кто-то за спиной на соседней лавочке, шелестя газетой, рассуждает о политике, Коля и Вася вполголоса повторяют слитное и раздельное написание наречий. А Олегу хочется спать. Он пригрелся в углу и борется со сном.
«Вот оно, это проклятое «на миг», — думал Олег сквозь дремоту, прислушиваясь к голосам товарищей. — Просто по-дурацки: «вмиг» — вместе, «на миг» — почему-то отдельно».
Да, Олега подвело именно это коротенькое, в пять букв, словечко. Написав на классной доске фразу для разбора, Олег засуетился, быстро стер «на миг», написанное правильно, и написал слитно. Учительница спросила его, почему он так поступил. Олег тут же снова стер слово и написал раздельно.