Галина Карпенко - Клятва на мечах
— Какие тары-бары? — Алёша бледнеет и роняет ложку.
И вдруг… Вот он, Борис Сергеевич!
— Как живём?
Борис Сергеевич приложил свой стетоскоп к Алёшиной груди. Алёша дышал, не дышал, а сам разглядывал доктора.
— Почему вы пришли? Вы хотели отдыхать! — спрашивает Алёша.
Борис Сергеевич запахивает ему пижамку.
— Молодец, Алексей! Я не зря к тебе спешил…
— Смотрите, я сегодня съел целый сырник!
Алёша просто не знает, чем обрадовать Бориса Сергеевича: он к нему спешил.
* * *
— Вот что, Екатерина Гавриловна, — говорит Борис Сергеевич, прикрыв в палату дверь. — Я всё слыхал. Вам известно про эмоции — положительные и отрицательные?
— Я знаю, — шепчет Катя.
Она совсем не рада, что Борис Сергеевич назвал её Екатериной Гавриловной.
— Для Бодрова очень важны положительные эмоции. И вам, как будущему врачу… — продолжает Борис Сергеевич.
Катя готова заплакать. Но Борис Сергеевич не собирается её утешать.
Он идёт в другую палату — выслушивать, перевязывать и прежде всего спрашивать своих подопечных:
— Как живём?
* * *
Как живём? День за днём течёт уже привычная жизнь. И Алёша тихо скучает.
— Давайте передвинем его кровать, — предложила сестра Катя. — А то он смотрит на пустую стенку. Чего хорошего?
Катя права. Борис Сергеевич сам передвинул Алёшину кровать. Почему это раньше не пришло ему в голову?
— Так тебе лучше? — спросила Катя.
— Да, — ответил Алёша.
— Ты смотри, какая красота, Смотри, какие сосульки!
Сосульки сверкали ослепительно.
На карнизе птица с жёлтой грудкой, в бархатной шапочке.
— Хорошенькая, нарядная, — приговаривает Катя.
Алёша на синицу не смотрит.
— Это совершенно закономерно, — успокаивал Алёшину маму Борис Сергеевич. — Организм сам себя щадит, чрезмерная активность ему пока не по силам. Меня не тревожит его состояние.
Это была правда и не совсем правда.
Борис Сергеевич тревожился и требовал от Алёшиной мамы:
— Старайтесь порадовать его. Приносите ему книги. Он любит читать?
— Он любит играть в свой театр, — говорит Алёшина мама. — Но это очень громоздко!
— Тащите театр!
ЛЮБИМЫЙ ТЕАТР
И вот наступает день, когда Алёше разрешают сидеть.
Около его кровати, на полу, уже стоят тапочки. Скоро ему разрешат ходить. Мама ждёт и боится этого дня.
— Он окрепнет, будет ходить. И даже бегать, — обещает Борис Сергеевич.
На подоконнике стоит мельница. На ней повисли холщовые крылья. Дон Кихот и Санчо Панса лежат в коробке. По всему видно, что сеньор из Ламанчи не собирается взгромоздиться на своего Росинанта, чтобы отправиться навстречу невзгодам.
— Ты не играешь? А я пришёл на репетицию, — говорит доктор.
— Нет, — отвечает Алёша, — мне пока не хочется.
* * *
На тумбочке у Алёшиной кровати, в цветном стакане, стоят берёзовые ветки. На них — бугорки почек.
— Они набухнут, появятся серёжки, листики, — говорит мама.
Она меняет воду в стакане и принимается за вязанье.
— Я вяжу тебе новый шарф.
— Зачем? Весной не нужен шарф. Я буду ходить нараспашку. Как все!
«Я буду грызть сосульки», — сказал бы Алёша. Но он не хочет пугать маму.
— До весны ещё далеко. Ещё будут метели, ещё будут морозы, — говорит мама. — Может, и пригодится шарф. Хочешь, я тебе почитаю вслух?
— Я почитаю сам. А ты вяжи, вяжи…
О чём он думает? Держит перед собой книгу и не переворачивает страниц…
* * *
— Ну-с, молодой человек, как вы спали? — спрашивает главный врач. Он пришёл вместе с Борисом Сергеевичем.
— Хорошо. — Алёша откладывает книгу.
— Что мы читаем?
Алёша не отвечает.
— Я ему принесла книгу только сегодня. — Алёшина мама растеряна. Сын не прочёл даже заглавия.
— Так… — Главный усаживается поудобнее и вынимает из кармана удивительные часы. Они с крышкой. Крышка открылась со звоном…
Алёша лежит послушно. Он глубоко вздыхает, задерживает дыхание.
Он первый раз видит такие часы.
— Хочешь посмотреть? — спрашивает главный, проследив за его взглядом.
Алёша прикладывает часы к уху.
— Они звонят только тогда, когда открываются?
— Только тогда.
Алёша больше не задаёт вопросов.
— Возьмите, — говорит он, возвращая часы. — Спасибо.
* * *
— Мне он не нравится: вялый, безучастный, — сказал главный врач, когда они вернулись в кабинет. — Может быть, положить к нему соседа?
— У нас сейчас нет в отделении детей…
— А взрослого?
— Я подумаю…
Думать Борису Сергеевичу долго не пришлось.
ЧЕЙ ЭТО ЧЕРНЫЙ НОС?
Дежурство у Бориса Сергеевича прошло без огорчений. Можно наконец передохнуть, почитать.
Впереди ещё долгая ночь.
Борис Сергеевич устроился в кресле, раскрыл журнал. И вдруг стук в окно.
Что за чертовщина? Кто это лохматый за стеклом? Чей там чёрный нос?
— Шляются тут, безобразничают! — раздался голос санитарки.
Чёрный нос исчез.
— Впустите их! — распорядился Борис Сергеевич.
Перед ним в больничном коридоре стоял Василий Кижаев.
Борис Сергеевич не сомневался, что это именно он.
— Собаку, пожалуйста, оставь здесь. Никто её не тронет! Оставь, оставь. Идём со мной.
* * *
Кижаев едва успевал за доктором.
— Смотри! В щёлку!
На дверной шторке загнут уголок. Кижаев увидел кровать, на тумбочке стакан с берёзовыми ветками.
— Алексей уже спит, — сказал Борис Сергеевич. — Но я надеюсь, ты ещё придёшь?
Борис Сергеевич не сразу отпустил Кижаева. Он привёл его к себе в дежурку.
С Кижаевым непременно надо поговорить обстоятельно, Кижаев ему может помочь, если поймёт, чего от него хотят.
— Алексей мне о тебе много рассказывал. Ты учишься с ним в одном классе?
— Ага… — ответил Кижаев.
Он нетерпеливо поглядывал на дверь и на вопросы больше не отвечал. Борис Сергеевич не выдержал:
— Если то, что я говорю, не имеет к тебе отношения, то можешь идти!.. Можешь идти! — повторил Борис Сергеевич.
Кижаев мгновенно сорвался с места.
«Почему я так на него понадеялся, на этого Кижаева? — досадовал Борис Сергеевич. — Что он может понять? Любопытный мальчишка. Изображает разведчика — и только. А мой подопечный в него влюблён. Я сам в школе ходил следом за одним дылдой. Завидовал — он выжимает штангу, а я нет. Возможно, это такой же случай».
А Кижаев, путаясь в халате, спешил в раздевалку. Санитарка, приговаривая: «Стой смирно, не рвись!» — развязала ему на халате тесёмочки, и он, нахлобучив кое-как шапку, вырвался из её рук.
Первым делом он освободил из тёмного тамбура Буяна:
— Айда!
С Буяном они наперегонки побежали по сугробам. Скорее, скорее!
На дороге Василий отдышался, но не оглядывался. Кто его знает, этого доктора? Может, он про то, что на горе было, хотел выспросить? А чего выспрашивать?
Василий в школе да со своими дружками бойкий, а тут испугался.
Хорошо хоть, на Бодрова удалось поглядеть.
Бодров спал, когда Василий глядел на него в щёлочку. Но всё равно он его видел.
Нет, теперь дудки! Теперь он больше не попадётся на глаза этому доктору!
Буян бежал по знакомой дороге, помахивая хвостом. Он, наверное, тоже перетрусил в тёмном больничном тамбуре и сейчас подпрыгивал перед хозяином, ластился и даже лаял на радостях.
* * *
Дома, уже лёжа в постели, Василий припомнил всё, что ему говорил доктор.
«Алексей уже молодцом, — говорил доктор, — только скучает».
«А то нет! Конечно, скучает. В больнице кто хочешь соскучится». Василий дня бы в ней не прожил. Как бы его ни умасливали, чем бы ни заманивали.
Непонятные, беспокойные сны тревожили в ту ночь Василия Кижаева.
КЛЯТВА НА МЕЧАХ
Перед уходом с дежурства Борис Сергеевич зашел к своему подопечному.
Подопечный расправлялся с манной кашей.
— Добрый день! Как дела?
— Очень хорошо! Очень хорошие дела! — Алёша, улыбаясь, поглядывал на окно.
Что там в окне?
* * *
В окне красовался приклеенный снаружи призыв: «Скорей здоровей!» Под буквами, написанными красным карандашом, два перекрещённых меча.
