Галина Карпенко - Клятва на мечах
У крыльца Василий сказал:
— Стучите громче! — А сам будто растаял: ни на ступеньках, ни на крыльце его не было.
* * *
Опираясь на костыль, Василий Андреевич открыл дверь.
— Я к вам, — сказал Борис Сергеевич.
Дед смотрел неприветливо.
— Я к вам, я врач, — повторил Борис Сергеевич. Дед впустил его в дом.
— У вас и без меня забот много, — ворчал он. — Полегчало, я бы и сам пришёл… Кто же побеспокоил вас?
Борис Сергеевич осторожно мял отёкшую ногу:
— Так, понятно, понятно…
— Прошу прощения, — продолжал настаивать дед, — хочу знать, кто побеспокоил?
— Никто, никто меня не беспокоил! Я обязан вас наблюдать. Буду приходить — ногу непременно надо лечить.
— Ну, если обязаны, приходите.
Взгляд у деда уже не такой колючий.
— Нога моя уже какой год болит. В половодье мозжит — сил нет, хоть криком кричи!
— Обязательно надо лечить!
Деду Борис Сергеевич по душе. Другой бы выписал ветерану войны рецепт, пожелал здоровья — и до свидания, а этот не торопится. Сидит расспрашивает, слушает старика.
— Собирался я нынче весной на тягу, на вальдшнепа, — рассказывает Василий Андреевич. — Да, видать, не получится. Птица мне ни к чему, птицу я бы не стрелял. Я после войны никакого убийства не терплю. А с ребятишками в лес. Внуку обещал. Где он запропастился?.. Васька! — крикнул дед.
Наверху послышались шаги, и на лесенке, что ведёт в дедов «блиндаж», появился Василий.
— Ты нешто дома?
— Ага!
Борис Сергеевич встретился взглядом с Василием: «Как он проник в дом?»
— Если дома, то ставь самовар, — приказал дед. — Прошу, доктор, уважить!
* * *
Василий хозяйничал расторопно.
На столе появились чашки, блюдца; вчерашние лепёшки, тёртая клюква.
Василий Андреевич оглядел стол:
— Чем богаты!
За чаем Василий с опаской поглядывал на Бориса Сергеевича. Ну-ка он выдаст его военную хитрость?
Но Борис Сергеевич как ни в чём не бывало хвалил брусничную заварочку, клюкву, лепёшки, слушал дедовы байки.
После чаепития собрался уходить.
— Спасибо за угощение!
Василий тоже стал одеваться. Они с Буяном пошли провожать доктора.
На мосту Василий сознался:
— Я бы ни за что сам за вами не пошёл. Это меня Алёшка надоумил: «Позови да позови». Я и послушался. Алёшка, он головастый.
Борис Сергеевич понял, что положиться на Василия Кижаева можно и разговаривать об Алёше уже ни к чему.
— Скоро Алёшку домой? — спросил Василий.
— Скоро! — Борис Сергеевич крепко пожал Василию руку.
Он пошёл дальше один, а Василий с Буяном побежали обратно в Федосеньку наперегонки.
АЛЕШИНО ВОЗВРАЩЕНИЕ
— Ну вот мы с тобой и расстаёмся! — говорит, улыбаясь, Борис Сергеевич.
— Почему расстаёмся? — Алёше трудно произнести это слово. — Разве я вас больше не увижу?
— Ну что ты, я к тебе буду приходить! Придёшь и ты ко мне… У меня очень добрая мама. Много книг… Почти дрессированный кот…
— А можно, мы придём вдвоём?
— Конечно, вы придёте вместе…
Если бы Борис Сергеевич учился в школе, ещё неизвестно, с кем бы Алёша хотел сидеть за партой — с ним или с Кижаевым?
— Я доволен твоим состоянием, — говорит Борис Сергеевич. — На прощание я тебе дам устный рецепт. Слушай внимательно. Ты просыпаешься и говоришь: «С добрым утром!» — маме, папе и себе. Потом… — Борис Сергеевич раздвинул циркулем длинные ноги, прижал руки к плечам: — И раз, и два!
Алёша повторяет за ним уже знакомые упражнения.
— Я уверен, Алексей: всё будет хорошо.
* * *
— Бодрова выписали! Бледный-бледный. Худой-худой… — рассказывает Наталья.
Иван Мелентьевич слышит этот разговор. Наташа Чиликина переполнена новостью, которую она сообщает всему классу.
— Ты сама его видела? — спрашивает Дуня.
— Сама.
Наташа повторяет свою новость:
— Бодрова прямо узнать нельзя! Просто… узнать нельзя!..
— Наташа, — просит учитель, — зайди, пожалуйста, после уроков ко мне.
И вот Чиликина в учительской.
— Наташа, — говорит учитель, — я тоже навещал Бодрова. Вчера. Бодров первое время не будет посещать школу, но нужно будет ежедневно передавать ему школьные задания.
Наталья слушает молча.
— Если ты не сможешь, то это будет делать Кижаев — он всё равно бывает у Бодрова каждый день.
— Пожалуйста… Пусть носит Кижаев, — говорит Наташа. — Я после школы хожу с бабушкой лечить зуб.
Она не отстаивает своего права на шефство, говорит: «Пожалуйста!»
— Ты, может, потом поможешь Кижаеву?
— Нет уж, пусть Кижаев один справляется, если ему надо.
Глаза у Натальи ясные, прозрачные. Ей жалко, что никто не видит, как она гордо выходит из учительской.
* * *
Уже давно запломбирован зуб, а Наталья ещё не была у Бодровых.
Отодвинув сломанную штакетину в заборе, Наташа видит Василия Кижаева. Василий пришёл к Бодрову не один. Он привязывает на крыльце Буяна.
— Ждать! Ждать!..
Наташа слышит, как стукнула дверь. Теперь Кижаев, наверное, уже передаёт Бодрову школьное задание. Чего же он не выходит, не отвязывает Буяна?
В доме Бодровых, в широком окне за занавеской, две тени: быстрая, вихрастая — Кижаева и другая, с круглыми ушками, — Бодрова. Обе тени размахивают руками. «Вот возьму сейчас и тоже приду». Но Наташа даже не поднимается. Она смотрит, как Бодров садится за стол, и Кижаев приносит чайник. Подумаешь, хозяйничает! Сидит, пьёт чай…
Наташа не отпускает штакетину. Она видит, как Кижаев держит в руках блюдце, как дует, вытянув губы, чтобы чай поскорее остыл. И ей очень хочется подойти к крыльцу, постучать в дверь, не дожидаясь, распахнуть её настежь.
Войти и удивиться: «Кижаев, почему ты здесь? На этом стуле всегда сижу я…»
«Правда, Кижаев, она всегда здесь сидит», — скажет Бодров.
Кижаев нахлобучит шапку и уйдёт.
«Как я рад, что ты пришла, — скажет Бодров. — Я тебя очень ждал, Наташа. Ты похожа на Герду!.. Знаешь, мне надоел этот Кижаев».
«Тогда больше не пускай его», — скажет Наташа.
И Бодров её послушается:
«Хорошо, я его больше не пущу».
Наташа отодвигает штакетину пошире. Можно свободно пролезть в соседний палисадник, пойти по тропочке. Но Наташа не двигается.
«Это мой, мой стул», — твердит она про себя.
За занавеской очень весело. Кижаев рассказывает, наверное, что-то смешное. Бодров даже в ладоши хлопает.
«Хлопай! Хлопай! Вот сейчас придут родители — и вам с Кижаевым влетит: вы так уроки учите, да?»
* * *
Рядом слышны шаги и голос Ольги Михайловны:
— Петя, смотри! У нас Вася!
Чего это она так радуется: «У нас Вася!» Наташа отпускает штакетину.
— Наташа! Наташа! — зовёт бабушка. Оглядываясь на яркое окно, Наташа идёт к своему дому.
ПРО ХОМЯЧКА
Хомячка Алёше принёс Прокоп.
Зашёл вроде по делу, повесил на вешалку тулупчик. Он часто заходит к Петру Николаевичу. И если того ещё нет, говорит: «Ничего, я подожду». Усядется на табуретку, достанет книжечку, карандаш и начнёт чего-то подсчитывать. А когда придёт Пётр Николаевич, они поговорят о стройке, какие нужно завезти материалы, и Прокоп уходит.
— Папы ещё нет, — сказал Алёша.
— А я нынче не к нему.
Прокоп прошёл в комнату и поставил перед Алёшей фанерный ящичек.
— Что это? — спросил Алёша.
— Зверь. Гляди-ка!
Прокоп отодвинул стенку ящичка. На сенной подстилке в нём сидел хомячок.
— Вон какой! Я ему провианту вволю насыпал! Смотри! Пузечко набитое.
Прокоп ласково поднял хомячка, и тот замер столбиком, прижав лапки.
— Смирно стоит, как на часах!
— Что же он ест? — спросил Алёша.
— Всё, что полагается: зерно, орехи. Всё в натуральном виде. Сушёную ягоду обожает.
Прокоп достал из кармана горсть сухих ягод.
— Вот ему добавочек!
Алёша осторожно погладил хомячка пальцем, и тот зажмурил черничные глазки.
Ольга Николаевна не отказалась от хомячка, но и не очень ему обрадовалась.
— Алёше, пожалуй, будет хлопотно, — сказала она, — нас весь день дома не бывает.
— А ты поди достань такого! С таким понятием! — возразил Прокоп.
Хомячок, сидя на его доброй ладони, быстро-быстро жевал, держась за свои щёчки.
— Ишь как уплетает!
Вот так и появился в доме Бодровых новый житель.
