Борис Антонов - Концерт для контрабаса с собакой
— Еще бы! Скоро к другим планетам полетим.
— Кто полетит, а кто и на Земле останется, — двусмысленно произнес Алешка, приглядываясь к моему зонту.
— А ты что, не хочешь лететь?
— Я-то хочу, да только пока подготовимся, люди на всех планетах побывают. И до Оранжада долетят.
— Тогда — за дело! — предложил я, распуская зонт. — Пока Вовки нет, проведем испытание.
— Какое?
— Самое что ни на есть нужное — возвращение на Землю.
— Чур, я первый, — выкрикнул Алешка и полез на дерево.
— Отставить! — скомандовал я.
Алешка от неожиданности свалился на землю.
— Про дисциплину забыл? — строго спросил я, и он невольно подтянулся.
— Объясняю задачу, — продолжал я командовать. — Космический корабль возвращается на Землю. Он вошел в плотные слои атмосферы. Включена тормозная установка. Задание понятно?
— Яснее ясного! — ответил Алешка.
Ответ был не по форме, и я еще раз повторил:
— Задание понятно?
— Так точно, — отрапортовал Алешка, выхватив из моих рук зонт.
— Выполняй, «Беркут»! — сказал я и отошел на наблюдательный пункт к копне душистого сена.
Алешка залез на первый, самый толстый сук, потом поднялся повыше, покачался на ветвях, ухватился за другой сук, подтянулся, хотел забросить на него ногу, но нога соскользнула, и Алешка сорвался вниз. Он проехал по самой густой ветке и шмякнулся о землю.
В два прыжка я очутился рядом с Алешкой. Он страшно сморщился, закрыл глаза и отчаянно махал руками. В таком случае надо оказать самую что ни на есть первейшую помощь. Опустившись на колени, я раскрыл Алешке рот, дернул за язык и стал делать искусственное дыхание. Назад — вперед, назад — вперед. Алешка стал дышать. Сначала часто и отрывисто, потом ровнее и глубже. Он пришел в себя.
Алешка сел и с тоской глянул на испытательную сосну.
— Ну что, первая попытка не удалась? Ко второй приступим?
— Нельзя, — сказал я, делая ему массаж.
— Мне нельзя, а тебе-то можно, — возразил он.
До этого я не додумался. Действительно, почему я решил, что прыгать с парашютом должен только Алешка? Все космонавты с парашютами прыгают. Значит, и я должен прыгать.
Я подобрал зонт, легко взобрался на первый, самый толстый сук, постоял немного и полез выше.
У сосны тоже этажи есть. С каждым этажом сучья становятся все тоньше и тоньше, а ветви все гуще. Внизу остались те, с которых сорвался Алешка, а я лез все выше и выше.
Наконец я остановился и сел, свесив ноги. Буду отсюда прыгать. Отдохну, восстановлю дыхание и прыгну.
Алешка энергично качал головой и размахивал руками, отдавая какие-то команды, но я не понимал его.
Никогда я не взбирался так высоко. По золотистой ржи пробегали дорожки и терялись вдали. Из-за густых развесистых ив выглядывали дома. На дальнем лугу у березовой рощи паслись пестрые коровы, а там, дальше, синел лес.
Красива наша земля сверху. Очень красива. Внизу как-то не ощущаешь всей красоты. Над тобой, задевая за верхушку сосны, проплывают облака. Вдали зеленеют деревья и змейкой извивается река. А вокруг — горизонт, то есть то место, где небо сходится с землей. Не по-настоящему сходится, а «якобы». Так говорила нам Дина Петровна, географичка. Однажды я позабыл сказать слово «якобы», и ответ получился неправильный. Тройку схватил. С тех пор это слово на всю жизнь в память врезалось.
— Прыгай!! — донеслось до меня.
— Сейчас, — нехотя ответил я, пытаясь раскрыть зонт.
Я глянул вниз и растерялся. По телу пробежали противные мурашки, а в душу закралась тоска.
— Мягкой тебе посадки! — пожелал Алешка.
Я и сам хотел, чтобы посадка была мягкой. Но попробуй угадай, как ты брякнешься на землю: мягко или твердо? Алешку вон еле-еле откачал. Так ведь он не с такой высоты прыгал, а тут разика в два повыше. Да и парашют, как назло, не раскрывается.
Волновался я. Волновался и Алешка. Он думал, что я струсил, а я боялся, что Алешка усомнится в моей храбрости и перестанет дружить со мной. Нехорошо все выходит. Алешка прыгнул, а я с парашютной системой вожусь. А без нее как на землю спустишься? Только по веточкам.
— Что там случилось? — кричал Алешка.
— Да вот — парашют отказал!
— Как отказал?
— Не раскрывается.
Алешка почесал затылок и, еще выше задрав голову, скомандовал:
— Отставить испытания!
Я человек дисциплинированный. Отставить так отставить. Буду по сучочкам до земли добираться. Алешка снизу подсказывал, за какую веточку можно держаться, а за какую опасно.
Вот и первый, самый толстый сук. Теперь до земли рукой подать! Я сел на него.
— Так что с парашютом-то? — спросил Алешка, привалившись к копне.
— Заржавел, наверно, — ответил я.
— Давай проверим, а то с такой техникой вся наша космическая программа погорит. Где же парашют? Где зонт?
— Алешк, парашют-то я в небесах оставил.
— Растяпа! — только и успел вымолвить Алешка. Он даже от копны отвалился. — Скажи, разве можно тебе доверять космическую технику? Ни в коем разе! Этак ты весь космос замусоришь, — распекал меня Алешка. — Я-то думал, что парашют случайно не раскрылся, а ты нарочно его сломал.
От таких слов я даже задышал чаще. Как он мог подумать, что я нарочно сорвал испытания! Выходит, я трус? Нет, я не могу согласиться с этим! Я докажу, что не трус! Я докажу, что он ошибается! Он еще пожалеет!
— Ты куда? — закричал диким голосом Алешка, увидев, что я снова полез вверх.
Я не ответил. Я взобрался на сучок повыше.
— Тебя спрашивают: куда полез? «Чайка», ты слышишь меня? «Чайка»?
Ага! Забегал! Заволновался! Убедился, что я не трус! Я еще и не такую высоту заберусь!
— Отставить испытания!!! — скомандовал Алешка. — Слышишь? Слезай вниз! Вовка идет!
Я посмотрел на дорогу. По ней бежал Вовка. Он не обманул нас. Вот только удалось ли ему уговорить отца?
Посадка оказалась почти мягкой. Алешка схватил меня за руку. Заглянул в глаза. А Вовка не спешил. Ему во весь опор бежать бы, а он еще с какой-то бочкой связался. Вот разиня! Далась ему эта бочка. Она то и дело сворачивала в сторону, и Вовке приходилось направлять ее. Наконец-то бочка звонко стукнулась о сосну, а Вовка шлепнулся рядом.
— Уф! — выдохнул он. — Умаялся я с этой железякой.
— Ну, что? — нетерпеливо выкрикнули мы.
Вовка развел руками.
Рассказ двенадцатый
«ДЕЛАЙ, КАК Я!»
Вовка не торопился с ответом. Он видел, что мы сгораем от любопытства и испытывал наше терпение. У меня-то его хватит. Хватило бы только у Алешки. Как бы раньше времени оно у него не лопнуло. Тогда вся дипломатия насмарку пойдет.
Я пнул в бочкин бок. Она загудела, как мой контрабас.
— Ну, так как же? — стараясь не выходить из себя, спросил я Вовку. — Будем в кино сниматься или нет?
— Будем! — вскинул голову Вовка, и его пышные волосы рассыпались по плечам. — Обязательно будем.
— А Дик?
— И он будет! Отец про Дика сначала и слышать не хотел. Не дам, говорит, и все тут! Собака, говорит, сторожить должна, а не в кино сниматься! Мама в слезы — отец как камень! Мама в крик — отец тверже камня! Тогда и я в крик — отец и сдался! Сценка была — дай-дай! Мама на отца шумит: ты, говорит, эгоист! Родное дитя не любишь! Талант его зарыть хочешь! У других отцы как отцы: всю душу детям отдают, а ты… В первый раз такое видел… Не выдержал отец. Из дома сбежал… В огород… А потом подозвал меня и говорит: Дика отдам при одном условии: без поводка ни шагу. Покажешься режиссеру — и домой. Я, конечно, кулаком в грудь ударил и страшную клятву дал.
— А бочка зачем? — спросил Алешка.
— Бочка… Из нее отец душ собирается смастерить…..
Вычистить велел. Я попробовал во дворе — не получается… Сказал, что на речке ототрется…
Я заглянул внутрь бочки:
— Ого! Твой отец даром не дает разрешений. Помазюкаться придется.
Заглянул в бочку и Алешка. Заглянул, гукнул, распрямился и почесал в затылке:
— Вазелин в ней был. Только не настоящий. Технический. Машины им смазывают да детали разные.
Он провел ладонью по стене и размазал золотистую мазь по руке.
— Не беспокойся, поможем. Засияет!
Взгляд у Алешки подобрел, да и разговаривать с Вовкой он стал мягче. Может, потому что Вовка позабыл на этот раз про шляпу, про куртку с кисточками и заклепками и свой высокомерный взгляд. На нем была простая клетчатая рубашка и шорты.
— Так когда к режиссеру? — с надеждой спросил Вовка, поправляя волосы.
— Хоть сегодня, — сказал Алешка. — Только ведь Дика все равно нет.
Вовка сник. Глаза потускнели, с лица сошла улыбка.
— А может, сегодня? — попытался он разжалобить, но, встретив твердый Алешкин взгляд, умолк.
Он встал, с досадой пнул бочку и выкатил ее на дорогу.
— Понимаю, не верите! — обидчиво проговорил Вовка. — Только я ведь не хотел вас обманывать. Вот вычищу бочку — и добьюсь своего. Пусть отец попробует тогда от своих слов отказаться! Уговор есть уговор!
