Борис Антонов - Концерт для контрабаса с собакой
Обзор книги Борис Антонов - Концерт для контрабаса с собакой
Антонов Б. С
Концерт для контрабаса с собакой
Повесть
Художник Л. В. Левицкий.
Рассказ первый
МУЗЫКАЛЬНЫЙ КАПКАН
Проснулся я по привычке рано и задумался. Что делать? В школу идти не надо. От физзарядки в каникулы можно отдохнуть. Рисовать не хочется. Читать — тоже. Сбегаю-ка я лучше на речку! Искупаюсь! Позагораю! Подумаю!
Летом вообще лучше думается. Свободнее, что ли. Просторнее. Шире.
Сядешь на берегу и думаешь. Долго думаешь. О деревьях. О животных. О всяческой жизни думаешь.
— Куда? — остановила меня на пороге мама.
— На речку! — ответил я.
Мама улыбнулась, взяла меня за плечо, повернула на сто восемьдесят градусов и тихонько втолкнула в дверь.
— Моду какую взял: не успеет глаза продрать — и сразу на улицу. Ну-ка, живо за стол! — скомандовала она, открывая дверцу холодильника.
Передо мной появились большая кружка простокваши, тарелка с ядовито-желтыми листиками и ломоть хлеба во весь каравай.
— Ешь, Герман! — приказала мама.
Бесполезно отказываться от листиков салата. Мама где-то вычитала, что только в них хранятся витамины. А те шарики — красненькие, беленькие, желтенькие, оранжевенькие — не настоящие витамины. Их надо продавать не в аптеках, а в магазинах вместо конфет.
Я подсыпал сахару в простоквашу, размешал ложечкой и, вздохнув, взялся за кружку.
Ох уж эти мамы! Все они делают против нашего желания. Хочешь квасу, они дают простоквашу, а когда с удовольствием выпил бы холодной простокваши, они потчуют тебя чаем. Они заставляют сидеть за учебниками вместо того, чтобы отпустить в кино.
После сна хочется искупаться, а мама сидит напротив и следит за моим аппетитом.
Ну кто ест перед купанием? Никто, потому что вредно. Об этом даже врачи говорят.
— Герман, не торопись. Тебя не подгоняют.
— Мне на речку надо. К ребятам, — давясь листиками, промямлил я.
— К каким ребятам? — насторожилась мама. — На какую речку? — она застегнула пуговицу на халате, встала и решительно заявила: — Никаких речек!
— Но, мам, каникулы же! — попытался я возмутиться.
И как взрослые не поймут, что мы тоже хотим самостоятельно распоряжаться своим временем? У нас ведь тоже есть желания!
Но что значат наши желания, если они не совпадают с желаниями взрослых?!
— Никаких речек! — повторила мама, боясь, что я не понял ее с первого раза.
Она подала мне полотенце и спросила:
— Мы зачем в деревню приехали?
— Отдыхать!
— Неверно! — воскликнула мама, как будто заметив ошибку в моем ответе. — Отдыхают на юге. Но мы не поехали ни в горы, ни к морю. И знаешь почему?
Мама вывела меня из кухни, посадила на старый диван и, поправив букет полевых цветов в вазе, приступила к объяснению:
— В городе мне некогда следить за вами. Ты кое-как делаешь уроки, а отец твой никакого питательного режима не признает. Здесь вы будете под контролем. Знайте это. Я наверстаю упущенное. Отец здоровье поправит, а ты с художественным развитием подтянешься. Каникулы каникулами, а режим режимом! Запомни, Герман: чтобы стать человеком, надо много работать.
Начинается! И кто только это «художественное развитие» придумал? Уроков полным-полно, а тут еще на контрабасе гуди, на пианино долби, пока соседям не надоешь, красками пиши, о прекрасном рассуждай. Побегать по-человечески совсем некогда!
Тоска да и только! Особенно, если призвания к художественному развитию нет.
Некоторых, правда, медом не корми — дай гаммы погонять или различные па повыделывать. У меня же нет желания «художественно развиваться». Тем более — на контрабасе играть.
Контрабас — это та же скрипка. Только очень большая и громкая. Его и в руки-то нелегко взять. Того и гляди: или ты его уронишь или он тебя придавит.
Я дернул за струны. Контрабас загудел, заурчал, захрипел. Я дернул еще раз. Он рванулся из моих рук, стукнул грифом по голове, сбил с ног и, ухнув, словно самбист на ковре, навалился на меня всем своим деревянным корпусом.
Я вскрикнул. Нога запуталась в толстых, как веревки, струнах. Напрасно я старался высвободить ее. Музыкальный капкан крепко держал меня, и, если бы не мама, едва ли я выбрался бы из него.
Мама приложила к ноге подорожник и заставила выпить горькой-прегорькой настойки.
Я жалобно стонал. Мама беспрестанно охала, и только контрабас, довольный местью, спокойно лежал посреди комнаты,
Мама поставила его в угол. Потом посмотрела на меня, потрогала ногу и вздохнула:
— Ну, что же, Герик, иди погуляй.
Мама зовет меня по-разному: Гера, Герман, Герик. Больше всего я не люблю «Герика», Но что поделаешь, если маме иногда хочется назвать меня ласковым именем? К тому же я так обрадовался разрешению погулять, что было не до имени.
Не чуя под собой ног, я бросился к речке.
Рассказ второй
АЛЕКСЕЙ
Стояла отличная погода. О такой всю зиму мальчишки мечтают.
Да и времени для загара лучшего, чем утро, не придумаешь.
Я снял на ходу рубашку. Зачем мне лишний груз носить? Без рубашки даже лучше. Свободнее. Да и времени зря не теряешь. Идешь, а загар прямо на ходу пристает. Через неделю-другую все тело забронзовеет.
Моему загару всегда все завидуют. Позавидуют и в этом году. Здесь хоть и не юг, но солнце тоже загаристое.
Пусть рубашка полежит в дупле. Не зря же такое хорошее дупло в этой сосне. Говорят, ей сто лет, а может, и больше. Ее толстые сучья причудливо переплелись между собой. По земле змеями расползлись корни.
О дупле знал только я. Оно небольшое. Сосна стоит у дороги на речку, и на обратном пути ее не миновать.
Я сбежал по извилистой тропинке к речке, перед самой водой ухватился за куст и… стал как вкопанный. На моем любимом камне с удочкой в руках сидел рыжий мальчишка.
Он тоже увидел меня и заулыбался во весь рот.
— Ну, чего стоишь? — спросил он.
— Потому, что не сижу, — неопределенно ответил я, не сводя глаз с камня.
— А почему не сидишь? — не отставал рыжий.
— Потому, что стою… — так же неопределенно ответил я, рассердившись.
Рыжий усмехнулся, хотел еще что-то сказать, но на воде задергался поплавок, и рыжий отвернулся.
И с чего я взбеленился? Посидит он, встанет и уйдет. Не съест же он мой камень. Но все равно жалко, что на нем чужой сидит.
— Что с тобой? Плохо? — спросил вдруг рыжий.
Я недовольно хмыкнул.
— Со мной хорошо, а вот с тобой сейчас плохо будет. Жми отсюда! — стараясь казаться спокойным, скомандовал я.
— Здрасьте… — протянул от неожиданности рыжий, нанизывая червяка на крючок. — Может, велишь удочки сматывать?
— И велю! — не отступал я.
— Может…
— Что ты заладил: «может» да «может»? — перебил я рыжего, сжимая кулаки.
Рыжий встал, молча воткнул конец удочки в песок, наклонился, взял большущий камень и без всякого напряжения поднял его над головой. Движения его были неторопливыми и спокойными. Раз — рука согнулась в локте. Два — тело подалось назад. Три — камень ядром пронесся над рекой.
Да, силенка у рыжего есть! Позавидовать можно, как ловко он камень бросил. Правда, и мне известно несколько приемчиков. Жаль только, в секцию перестал ходить. Про все захваты-перехваты позабыл, наверно.
— Ну и как? — повернулся ко мне рыжий, когда круги на воде смыло течением.
— Ничего особенного, — пожал я плечами, — подумаешь, камень до другого берега бросил. Была бы река, а то так себе… Ручеек!
— Ручеек? — переспросил рыжий. — Да какой же это ручеек? Это река-. Самая настоящая река! Тут такие омута есть — дна не достанешь, а ты — «ручеек»!
Он топнул ногой по камню:
— Попробуй перебрось!
Я глянул на камень. Он был значительно меньше того, который бросил рыжий, но все равно дальше середины речки мне его не кинуть.
— Не хочется что-то, — махнул я рукой. — Только рыбу распугаешь.
— О рыбе не беспокойся. Бросай!
— В следующий раз, — попытался я пошутить, но рыжий не понимал шуток.
— В следующий раз ты в город укатишь.
— Не укачу. Мы все лето в деревне будем жить.
— Все лето? — удивился рыжий. — А вам не надоест?
— Нисколечко, — сказал я, присаживаясь на освободившийся камень. Теперь незнакомец стоял передо мной.
— Надоест — книги буду читать.
— Книги? — встрепенулся рыжий. — Какие книги?
— Разные. Но больше всего по художественному развитию.
— Это какие такие — «по художественному развитию»?
— Про художников, музыкантов, про искусство.
— А-а, ясно, — разочарованно протянул рыжий, — Лучше бы вы про космос привезли,
