Лидия Чарская - Том 37. Игорь и Милица (Соколята)
Обзор книги Лидия Чарская - Том 37. Игорь и Милица (Соколята)
Лидия Алексеевна Чарская
Полное собрание сочинений
Том тридцать седьмой
Повесть для юношества из великой европейской войны
Исправлено в соответствии с современной орфографией.
Игорь и Милица
(Соколята)
Часть I
Глава I
Звук гонга прозвучал над садом и протяжно замер вдали…
И в тот же миг в алом пламени заката, охватившем пожаром старый институтский сад, в его тенистых аллеях замелькали небольшие женские фигуры, устремившиеся на главную площадку, расположенную перед крыльцом.
Второй удар гонга застал воспитанниц уже выстроившимися стройными рядами перед высоким подъездом массивного, величественного здания, с окнами, эффектно озаренными алым румянцем заходящего солнца.
Классная дама в синем платье, с очками да круглом добродушном лице, несколько раз ударила в ладони и, повышая голос, сказала:
- В пары, дети, в пары. Идем к ужину.
Стройно, двумя рядами, двинулись большие и маленькие воспитанницы в длинных форменных платьях, с белыми передниками, покрывающими цветной жесткий камлот с белыми же пелеринками, наброшенными на плечи.
- Прощай до завтра, старый сад!
Полная, русоволосая девушка, находившаяся в последней паре, беспокойно оглянулась назад.
- A где же Милица? Ты не видела ее, Наля?
Высокая шатенка Наля Стремлянова покачала своей миниатюрной головкой.
- Она, кажется, была в беседке на последней аллее. Следовало бы ее позвать. А, впрочем, это дело Нюши. Кому же, как не нашей Гореловой позаботиться о ее подруге?… Боюсь, как бы не досталось Миле… Жаль ее… Она и так ходит какая-то грустная все последнее время.
- A ты думаешь, весело жить на чужбине, да еще тогда, когда ее родина переживает такие тревожные дни?
- Ах, все мы оторваны от родных, все мы здесь на той же чужбине, - немного раздраженно произнесла толстушка. - Разве тебе, Налечка, приятно прозябать нынешнее лето в институтской тюрьме? И какое глупое, какое нелепое правило оставлять выпускной класс на все лето в институте якобы для усовершенствования в церковном пении и языках! Многому мы выучимся за три месяца, подумаешь!
И толстенькая Верочка капризно оттопырила губы.
- Ну, не скажи, - начала было ее подруга и замолчала, остановившись на полуфразе.
Перед обеими девушками появилась синяя фигура классной дамы, Софьи Никаноровны Кузьмичевой, дежурившей это лето y выпускных.
- Mesdemoiselles, вы не видели Петрович? Где она?
- В самом деле, где же Петрович? Где Милица? - пронеслось по рядам институток.
- В саду ее нет, mademoiselle Кузьмичева. Я после первого гонга обежала все аллеи, - поспешила заявить маленькая, черноглазая, черноволосая Ада Зыркова, дежурившая в этот день.
- Не может быть, однако, чтобы она поднялась в такую рань в дортуар, - уже заметно начиная волноваться, сказала наставница.
- Надо спросить Нюшу. Нюша Горелова всегда с Милицей. Попугайчики insйparables, Орест с Пиладом… Спросите Нюшу! - послышалось из передних пар.
Худенькая, стройная, похожая на мальчика, с задорными карими глазами, Нюша в тот же миг предстала перед озабоченным лицом классной дамы.
- Где Петрович? Вы не видели ее? - И глаза из-под очков пытливо и внимательно посмотрели на молодую девушку. Но карие плутоватые глазки последней стойко выдержали этот взгляд.
Хотя Нюша Горелова, закадычная «на жизнь и на смерть» подруга молоденькой сербки Милицы Петрович, могла бы многое что рассказать, но она скорее даст отрезать себе язык, нежели выдаст подругу. Не скажет она, где ее Миля, не скажет ни за что!
Потупляются лукавые, бойкие глазки, складываются с самым смиренным видом «коробочкой» руки y талии и, отвешивая низкий реверанс, черненькая Нюша отвечает самым невозмутимым тоном:
- Я не знаю, где Петрович, mademoiselle. Я ничего не знаю…
Глава II
Алый пламень заката все еще купает в своем кровавом зареве сад: и старые липы, и стройные, как свечи, серебристые тополи, и нежные белостволые березки. Волшебными кажутся в этот час краски неба. A пурпуровый диск солнца, как исполинский рубин, готов ежеминутно погаснуть там, позади белой каменной ограды, на меловом фоне которой так вычурно-прихотливо плетет узоры кружево листвы, густо разросшихся вдоль белой стены кустов и деревьев.
Где одна сторона каменной стены встречается, образуя угол, с другой, за плющевой беседкой, в образовавшемся за ней уютном маленьком уголке, за кустами дикого шиповника и волчьей ягоды, - там любимое место Милицы. Они, вместе с Нюшей Гореловой, открыли его. И здесь они проводят большую часть дня, устроившись на толстом корявом суку древней вековой липы. Днем здесь тенисто и не жарко под защитой высокой стены, дающей прохладу вместе со старой липой, гостеприимно разбросавшей свои зеленые объятия, a вечером всегда чудесно-свежо и, главное, пустынно и тихо, вдали от шумного роя подруг, от доброй, но немного скучной m-lle Кузьмичевой, постоянно требующей от воспитанниц неизменной, то французской, то немецкой, болтовни.
Здесь же, среди кустов и зелени, под защитой белой каменной ограды, нет ни милых шаловливых воспитанниц, ни требовательной Кузьмичевой.
Даже свою любимицу Нюшу Горелову отсылает часто отсюда Милица, чтобы, как следует, вдоволь погрезит и помечтать наедине самой с собой.
Ах, она любит эти тихие вечерние часы, эти алые закаты, это горящее гигантским рубином умирающее солнце! Любит - этот бесшумно подкрадывающийся вечер, постепенно выводящий агатовую ночь… Увы, до самой ночи ей здесь нельзя оставаться! С первым ударом вечернего гонга надо прощаться со своей милой засадой и спешить к ужину и к молитве. Какая тоска! Опять шум и гомон веселой девичьей стаи, опять периодические выкрики Кузьмичевой: «Parlez franзais, mesdemoiselles, mais parlez donc franзais» (Говорите по-французски, барышни, да говорите же!), и милые, нежные заботы и расспросы Нюши, от которых ей, Милице Петрович, хочется убежать и скрыться на край света порой.
Побыть бы подольше так, в тишине и покое! Отдаться сладким и грустным мыслям о далекой любимой родине, о том незабвенном и дорогом, что осталось позади, там, далеко, на берегу тихого Дуная и милой Савы.
И особенно теперь, когда темная туча собралась над родной стороной, когда последней угрожает страшная опасность от руки более могущественной и сильной соседки-Австрии, после этого несчастного убийства в Сараеве австрийского наследника престола эрцгерцога Франца Фердинанда, (15 июня 1914 г . в Сараеве, городке, принадлежащем по аннексии Австрии и населенном по большей части сербами, были выстрелами из револьвера убиты эрцгерцог Франц Фердинанд с супругой.) убийства, подготовленного и проведенного какими-то ненавидящими австрийскую власть безумцами, и которое австрийцы целиком приписывают едва ли не всему сербскому народу!
Когда Милица прочла известие об этом роковом убийстве, то пришла в ужасное волнение, точно предчувствуя те последствия, которые повлечет за собой этот роковой случай. Точно кто-то шепнул Милице про эти страшные последствия для ее милой родины; кто-то подсказывает ей, что грозная соседка маленькой Сербии, Австрия, придерется к роковому случаю, чтобы извлечь, возможно больше, выгод для себя за счет мирных соседских владений маленького королевства. Как и все ее одноплеменники там, далеко, на берегах синего Дуная и Савы, Милица, оторванная уже шесть лет от родины, угадывала со дня Сараевского случая всю неизбежность войны. Когда же появились в газетах несправедливые, жестокие требования, предъявленные ожесточенной Австрией маленькому Сербскому королевству за Сараевское убийство, на которые все-таки почти согласилась Сербия, и которые, однако, не умиротворили Австрию, - все еще раз поняли, что война неизбежна. Газетное сообщение о предъявленных условиях Сербии Австрией, Милица прочла накануне вместе с подругами после вечерней молитвы и теперь душа молоденькой сербки не находила себе покоя.
Шесть лет тому назад, в силу сложившихся обстоятельств, ее тетка, сестра отца и вдова убитого в турецкую войну русского офицера, взяла из родительского дома тогда еще десятилетнюю девочку Милицу и привезла ее в Санкт-Петербург.
Вся семья отставного капитана Петровича, отца Милицы, сражавшегося когда-то против турок в рядах русского войска и раненого турецкой гранатой, оторвавшей ему обе ноги по колено, жила на скромную пенсию главы семейства. Великодушный русский государь повелел всех детей капитана Петровича воспитывать на казенный счет в средних и высших учебных заведениях нашей столицы.
Старшие сестры Милицы, которой еще не было тогда и на свете, Зорка и Селена, теперь уже далеко немолодые женщины, имейщие уже сами взрослых детей, получили образование в петербургских институтах. Старший брат ее, Танасио, давно уже поседевший на сербской военной службе, окончил петербургское артиллерийское училище. И ее, маленькую Милицу, родившуюся больше, чем двадцать лет спустя после турецкой войны, тоже отдали в петербургский институт, как только ей исполнилось десять лет от роду.
