Эркки Суомела - Чужая страна - черника
Когда-нибудь надо бы попробовать.
Тут взгляд Янне упал на бумагу. Карандаш опять начертил свое — лист был полон лучевых трубок.
С губ Янне сорвался приглушенный стон.
Он вдруг почувствовал, что лучевой купол необходим ему самому. Но ему было бы недостаточно такого купола, который защищал бы только от ударов и от камней. Нет, он хотел бы, чтоб его окружали такие плотные лучи, которые защищали бы его от собственных ощущений. А причиной этих ощущений часто были злобные слова и суровые взгляды. Вот от чего он искал защиты. Ему хотелось чувствовать себя так, как он когда-то чувствовал себя во дворе их дома в Финляндии. Там он всегда знал, что он свой, что он на своем месте и вроде бы даже кому-то нужен.
В Швеции было иначе.
Во дворе дома в Швеции он чувствовал себя, как в школе, или на дороге, или в любом другом месте. В Швеции у него не было своего двора. И у Пертти тоже не было. А если бы и был, то даже за оградой в десять метров высотой двор не стал бы для них навсегда своим, даже в таком случае им казалось бы, что их все время сторожит кто-то невидимый; от этого сторожа не спасала никакая ограда.
Он был всегда и повсюду.
— Янне, ты что, заснул?
Это сказала Лилли. Янне скрестил руки на парте и, склонив голову, поглядел на Лилли. Когда Лилли заговорила вновь, он подался в сторону поглядеть на часы Юнгве. Еще только половина… Он вновь погрузился в размышления о Пертти и о себе.
— Что с тобой сегодня, Янне? — спросила Лилли.
Но она не ожидала от него ответа, она спросила это просто так, как спрашивают кошку или собаку.
Пертти прошел через ворота во двор в середине первой перемены. Янне такой его приход показался каким-то неестественным. Если бы Пертти доставили в школу на полицейском автомобиле, он и тогда удивился бы меньше. Он, наверное, облегченно вздохнул бы, хлопнул Пертти по плечу и сказал: «Привет!»
Но теперь…
Он лишь стоял на месте и смотрел, как Пертти крадучись идет вдоль стены. И только когда тот дошел до стайки маленьких девочек, Янне рванулся к нему.
— Что… ты… — запинаясь, произнес он. — Что с тобой случилось?
Между ними прошла девочка в желтой куртке. Потом другая, в зеленой. Пертти словно в забытьи следил, как они проходят.
— Говори же!
— Я проспал…
Мысли Янне смешались вновь. Весь предшествующий час он тревожился за Пертти, воображал бог знает что, и теперь, когда Пертти стоял перед ним целый и невредимый, он должен был бы испытывать радость. А вместо этого он был раздражен. Ему казалось, будто Пертти обманул его. Но он все же заставил себя изобразить улыбку и спросил:
— Ты помнишь, о чем я тебе говорил вчера вечером?
Пертти несколько раз кивнул.
— Да… Свирель, туман, лучевой купол…
Тут Янне все стало ясно. Но для верности он полюбопытствовал:
— Ну, а лучевая трубка… Что ты с ней сделал?
Пертти пощупал рукой нагрудный карман, потом задний.
Порывшись еще в боковых карманах брюк, он пожал плечами, развел руки и сказал:
— Потерял…
…Вечером Янне подстерегал Рахикку. Когда он наконец увидел, как тот, ковыляя, вышел во двор выкурить свою вечернюю трубку, Янне тоже бросился к скамье. Рахикка принялся прочищать трубку железной проволокой с клочком ваты. Янне почему-то казалось, что во время прочистки нельзя разговаривать. Момент для разговора наступит лишь тогда, когда Рахикка выпустит изо рта первые клубы дыма и откинется всем своим тяжелым телом на спинку скамьи.
Но Рахикка сам начал разговор. Проталкивая вату в трубку, он сказал:
— Ну, рассказывай…
И Янне выложил ему все, все объяснил и сказал также о том, до чего додумался только во дворе школы: напрасно было говорить Пертти про уфо и лучевую трубку. Пертти ровно ничего не понял из его объяснений.
— Может быть, он болен? — спросил Янне под конец.
— Нет.
— Но должен же он, такой большой, понимать.
Рахикка продул пустую трубку. Когда он заговорил вновь, в его голосе прозвучал вздох:
— Пертти потерял финские слова.
Янне в удивлении взглянул на Рахикку. Тот говорил о словах, как о вещах — как о складном ноже, который, остругав ветку, можно забыть на пне, или как об отвертке отца, которую они нигде не могли найти. Но слова… слова были в голове, в черепной коробке; оттуда ничего не могло выпасть.
— Потерял?
— Это уже случилось со многими, с десятками, сотнями людей…
— У тебя-то все слова целы.
— Ну, я приехал в Швецию взрослым — тогда они уже не теряются. А вот Пертти приехал в возрасте шести лет, он тогда еще не знал толком финский. А язык как живое растение, каждый день нуждается в пище, чтобы крепнуть и развиваться, иначе оно чахнет. Так обстоит дело и с финским языком у Пертти: он оказался без питания и зачах от голода.
— Но у него есть, наверное, другие слова, шведские.
Рахикка повернулся и взглянул на него.
— Да есть ли они у него?
— Получается…
— Да.
— …что Пертти не умеет говорить и по-шведски?
— Ну, пожалуй, умеет самую малость, как маленький ребенок. Он может сложить фразу из двух-трех слов, но это не значит по-настоящему владеть языком, так нельзя объяснить, чего ты хочешь.
Янне откинулся на спинку скамьи и попытался перевести слова Рахикки в мысли и ощущения, найти им верное место среди множества других мыслей. Как же так? Оказывается, у Пертти нет слов, вообще никаких. Он тряхнул головой, попробовал выбросить из нее все слова и быть как Пертти, размышлять без слов, и тут он испуганно вздрогнул: для того, чтобы думать, нужны были слова — названия вещей. Именно с их помощью рождались мысли. Значит, Пертти не может по-настоящему думать о явлениях и вещах… И разве человек без слов не остается совсем один на свете? Он не может понять другого, чувствовать и говорить, как другой.
Внезапно что-то взбунтовалось в душе Янне. Ему захотелось возражать, спорить и убедиться, что Рахикка говорит попусту о том, чего нет.
Но в глазах Рахикки, во всем его существе была какая-то тяжкая безутешность: с ним невозможно было спорить. Его взгляд был устремлен на озеро, на темную поверхность воды с расходящимися у берега кругами. Вероятно, кто-то скрытый береговым бугром пускал там камешки по воде.
— Но он еще научится, — тихо сказал Янне. — Научится.
— Ну да.
— Мне хотелось бы помочь ему.
— Мне тоже.
— Что я должен делать?
Рахикка словно бы очнулся и стал набивать трубку табаком.
— Ничего.
Янне взглянул на крышу хозяйственной постройки. Если Рахикка не объяснит подробнее, он, Янне, скоро опять будет сидеть там и думать. И все станет еще запутаннее прежнего.
Но Рахикка зажег трубку и продолжал:
— Ты только должен быть рядом с Пертти, разговаривать с ним, быть таким, какой ты есть. Пертти нужен товарищ.
С берега на тропу, ведущую к купальной кабине, вышел Бенгт. За ним тенью следовал Ниссе. Когда они дошли до половины берегового откоса, Рахикка встрепенулся.
— У меня есть к ним дельце…
Прежде чем Рахикка успел встать, Янне взял его за рукав и спросил:
— Это оттого, что Пертти нужен товарищ, он всегда таскается с вашей кошкой?
— С Мису? Нет, не оттого. Пертти просто упражняется.
— Упражняется? В чем?
— Смотреть в глаза. Наша Мису сильна по этой части.
11. Гость из Финляндии
— Сюлви приезжает в следующую субботу.
Мать положила письмо на стол перед отцом. Нахмурив брови, отец почитал некоторое время, затем отбросил письмо в сторону и сказал:
— Твоя сестра осталась такой же пустомелей, какой была.
— Она рассказывает только новости.
— Ну ладно… Только нам-то какое дело до гриппа у чужих детей.
— Сюлви ухаживает за этими детьми. Для нее болезнь ребенка все равно что для тебя поломка какой-нибудь машины. Ты можешь сколько угодно распространяться на эту тему.
Отец пощипал недавно отпущенные бакенбарды возле ушей. Бакенбарды шли здесь узкой полоской, а ниже расширялись лохматыми треугольниками, верхушки которых протягивались ко рту и были чуточку рыжими.
— И долго она рассчитывает здесь пробыть?
— В рождественский сочельник уедет обратно.
Мать сняла шумовкой пену с кипящего горохового супа. Затем попробовала ложкой бульон, подула и почмокала губами.
— Надо добавить немного соли, — сказала она.
Всыпав в суп две чайных ложки соли, она повернулась к отцу.
— Теперь нам понадобится и холодильник.
— Из-за Сюлви?
— Она привезет из Турку мяса и колбасы, я просила. Тогда и ты сможешь отведать настоящей колбасы с луком.
— Но ведь надо еще платить за автомобиль.
— Мы вместе заработаем.
— И за мебель тоже надо платить.
— Завтра принесут шкаф.
— Как так?
