Ярослав Свиридов - Шляпс!
— «Мегашалуны», — поправил Ростислав Борисович.
— Или «Мегашалуны», если быть точнее, — не смутилась Анна Степановна. — Может быть, Ростислав Борисович сам расскажет, почему он здесь?
— Расскажу, — ухмыльнулся Ростислав Борисович. — Наш канал вместе с департаментом образования проводит совместную акцию. Сейчас в городе проходит месячник школьных театров. А заодно все кружки, которые прислали нам на передачу заявку, участвуют и в нашем конкурсе. Коллектив-победитель снимется в специальном выпуске передачи. Такой вот проект. Вот я и хожу по школам и смотрю всякую самодеятельность. А теперь добрался и до вас.
— У нас столько талантов! Вы не пожалеете! А после спектакля наиболее активные дети покажут вам по маленькому номеру. Они специально для вас подготовили!
— Нет-нет! У меня нет времени оставаться после спектакля. Дела!
— Но как же! А маленький банкетик по случаю премьеры? Будет специальный взрослый столик!
— Спасибо! Но нет! Никак не получится.
— Ах, Ростислав Борисович, Ростислав Борисович! Нельзя же быть таким занятым человеком!
Ростислав Борисович деланно вздохнул, как бы соглашаясь, что нельзя быть таким занятым человеком, но ничего не поделаешь.
— Мне кажется, у нашей — у вашей! — родной школы гораздо больше шансов на победу, чем у остальных, не правда ли? — хитро спросила Анна Степановна.
Ростислав Борисович сделал вид, что намека не понял:
— Так сразу сказать нельзя. Я же ваше выступление еще не видел. Может, у вас тут действительно талант на таланте. А вообще, пока что лучше всех была школа сто пятьдесят…
— Только не говорите что седьмая! — не удержалась Анна Степановна.
— …седьмая, — все-таки договорил Ростислав Борисович.
Гимназия № 157 располагалась через дорогу и уже тридцать лет не давала спокойно спать Анне Степановне. В 1987 году в сто пятьдесят седьмой появился настоящий компьютерный класс. В то время как всё знакомство с компьютерами у учеников школы Анны Степановны ограничивалось песней «Наш компьютер умница, вместе с нами учится», разучиваемой на уроках музыки. Пять унизительных лет на информатику старшеклассники двести четвертой ходили в логово конкурентов.
У сто пятьдесят седьмой был свой бассейн. Правда, в девяностые его сдали под склад фирмы, производящей железные двери, и с тех пор он так и не ожил, но зато сто пятьдесят седьмая обзавелась за это бесплатными решетками на окна, а двести четвертой пришлось трясти родителей. Сто пятьдесят седьмая раньше всех в районе переименовала себя в гимназию. Сто пятьдесят седьмая первой открыла собственный сайт. Химика из сто пятьдесят седьмой отметили званием «Учитель года России». Во дворе сто пятьдесят седьмой стоял столб-указатель с расстоянием от школы до столиц мировых держав, Северного полюса, Красной площади и Диснейленда. А теперь еще и это!
Анна Степановна с трудом переварила шокирующую информацию.
— Но вы же учились у нас! — все еще надеясь на лучшее, сказала она.
— Я и в сто пятьдесят седьмой учился. И гораздо дольше.
Анна Степановна покачнулась.
— Но это, естественно, не значит, что у меня какое-то предвзятое мнение, — поспешил заверить Ростислав Борисович. — С таким же успехом победить в конкурсе может и ваша школа. Или еще какая.
— Что ж, хочется в это верить, — выдавила из себя Анна Степановна, которой слабо в это верилось.
Атмосфера легкой торжественности, царившая на пятиминутке, быстро рассеивалась. Анна Степановна подобрала со стола ручку и направила ее на папу, как будто целясь перед выстрелом.
— Виктор Геннадьевич, — папа напрягся. — Я рада, что вы активно привлекаете родителей, но почему они у вас все с прибабахом? Один сидит с ногами на кресле, показывая дурной пример детям, другой вообще… Я попросила его минуту побыть в кабинете, пока меня нет, а он залез в мой компьютер и напечатал какую-то ахинею. Какой-то шляпс! Прямо в тексте моего доклада! Это как вообще понимать? Это он пошутить так хотел? Или, наоборот, хотел мне помочь? А знаете, что он мне сказал? Он сказал, что это не он всю эту тарабарщину напечатал, а ворона. Ворона! А вы потом этого ненормального — будем называть вещи своими именами — оставили одного с классом! Да он же что угодно мог вытворить! Ну что вы молчите? Боитесь, борода отклеится?
Папа кивнул.
— Очень смешно, Виктор Геннадьевич, очень смешно… Это не смешно, — попутно приструнила Анна Степановна захихикавшего физрука и обратилась ко всем учителям. — Между прочим, к нам сегодня пожалуют и другие важные гости. Из РОНО.
Учителя заёрзали.
Анна Степановна была против показухи и никогда не объявляла заранее о предстоящих проверках. Учителя давно привыкли к этому и каждый раз привычно вздрагивали.
— Не волнуйтесь, это по мою душу, — загадочно пояснила Анна Степановна. — Я запланировала, что сначала мы с ними посмотрим спектакль, а потом, получив заряд веселья, займемся делами. Не подведите меня. Что ж… Виктор Геннадьевич, перепоручаю вам нашего гостя. Конечно, очень жаль, что Ростислав Борисович не может остаться с нами после спектакля, но до начала еще есть время. Познакомьте его пока с нашими юными актерами. Они с таким нетерпением ждали этой встречи. Надеюсь, они ему все-таки успеют показать свои номера, и Ростислав Борисович сможет составить о наших детях более полное представление. Да и они потом не будут так волноваться на сцене, узнав его поближе.
Анна Степановна встала. Папа и Ростислав Борисович тоже поднялись с мест.
— Жаль, конечно, что вы, Ростислав Борисович, не испытываете к нашей школе тех же трепетных чувств, какие мы все испытываем к вам и к вашей передаче. Да, не так я представляла нашу встречу. Когда вы по телефону сказали, что учились у нас, я… Ну да чего уж теперь. Всё! Не буду вас задерживать.
Когда папа с Ростиславом Борисовичем вышли, Анна Степановна подняла учителя физики и заставила его объясниться, почему он решил показать на уроке эксперимент по бросанию в кока-колу таблеточек ментоса. Опыт с фонтаном газировки произвел такое неизгладимое впечатление на учеников, что они повторили его самостоятельно на следующий день. В результате чего пол в коридоре у раздевалки стал таким липким, что к нему намертво приклеились два первоклассника. По крайней мере, так они объяснили свое опоздание на урок.
— Где мой кулон с аметистом? — неожиданно прервала она покаянную речь физика. — У меня на настольной лампе висел кулон. Где он? Где мой кулон?!
— Сурова она у вас, — сказал Ростислав Борисович, когда они с папой оказались в коридоре.
— Зря вы про сто пятьдесят седьмую сказали! — рявкнул в ответ папа. Он так долго готовился отвечать голосом Карабаса, что прорычал эти слова.
Ростислав Борисович от неожиданности резко отшатнулся, и ему даже пришлось поправлять съехавшие с носа солнечные очки.
— Прошу прощения, — извинился папа. — Издержки роли.
— У сто пятьдесят седьмой очень хороший спектакль был. Чего бы мне было и не сказать про это?
— Говорить директору школы, что другая школа лучше, это как говорить одной женщине, что другая лучше. Тем более если директор — женщина.
— Давайте, поучите меня еще.
— Прошу прощения, — сказал папа. — Издержки воспитания.
Оставшийся путь они прошли в молчании.
А в актовом зале жизнь била ключом.
Митрофан, надев на голову черный целлофановый пакет, ходил по сцене, расставив руки. От него во все стороны шарахались куклы и лягушки, врезаясь друг в друга, смеясь и визжа. Лягушки раскраснелись и уже мало чем отличались от румяных кукол. Тем более что из-за беготни с ободков на головах лягушек пооблетали последние уши.
Андрей Михно играл на пианино «Собачий вальс». За последние десять минут мелодия исполнялась Андреем в сорок восьмой раз, так что он уже почти не допускал ошибок. Однако насладиться его отточенным бренчанием слушатели не могли. Всё за тем же фортепиано слева и справа от Андрея стояли Сережа и Миша. Изо всех сил ударяя по клавишам, каждый из братьев наяривал что-то свое.
Посреди сцены, уворачиваясь от Митрофана и отталкивая от себя кукол с лягушками, стоял Сашка Пилишвили в одном левом сапоге. «Где мой сапог?! Верните сапог, гады! — вопил он. — Это отцовский сапог! Папка вас убьет!»
Всю репетицию Сашку донимало что-то мелкое и колкое, катавшееся по дну правого сапога. Наконец, дождавшись перерыва, Сашка снял левую ботфорту и попробовал вытряхнуть досаждавшую его колючую мелочь. Но не тут-то было. Как он ни тряс сапог — из него ничего не появлялось. Сашка чувствовал, как в недрах сапога подпрыгивает, шебуршит и перекатывается неведомая ерундовина, но выманить ее наружу не мог. Устав от бесплодных усилий, он поднял сапог перед собой и заглянул в него, словно в подзорную трубу. Тут же у его лица промелькнула какая-то зеленая козявка и нырнула прямехонько в левое голенище. Сашка вздохнул, отставил правый сапог, снял левый и начал все сначала. Когда помеха (которая оказалась головой солдатика) все-таки была извлечена, выяснилось, что правый сапог пропал.
